Ты, загорелый мальчишка из прерий
Ты, загорелый мальчишка из прерий,
И до тебя приходило в наш лагерь много желанных даров.
Приходили похвалы и подарки, и хорошая пища, пока,
наконец, с новобранцами
Прибыл и ты, молчаливый, без всяких подарков, но мы
глянули один на другого,
И больше, чем всеми дарами вселенной, ты одарил меня.
Час безумству и счастью! О бешеная! Дай же мне волю!
(Что это так в ураганах освобождает меня?
О чём я кричу среди молний и разъярённых ветров?)
О, испить этот загадочный бред глубже всякого другого
мужчины!
О, дикие и нежные боли! (Я завещаю их вам, мои дети,
Я возвещаю их вам, о новобрачные муж и жена!)
О, отдаться тебе, кто бы ни была ты, а ты чтобы мне
отдалась наперекор всей вселенной!
О, снова вернуться в рай! О женственная и застенчивая!
О, притянуть тебя близко к себе и впервые прижать к тебе
настойчивые губы мужчины.
О, загадка, о, трижды завязанный узел, тёмный, глубокий
омут, сразу распуталось всё и озарилось огнём!
О, наконец-то умчаться туда, где достаточно простора и
воздуха!
О, вырваться на волю от прежних цепей и обычностей, —
ты от твоих, и я от моих!
Найти неожиданно лучшее, что есть в Природе, и им
наслаждаться беспечно,
Вытащить, наконец-то, затычку, что тебе затыкáла рот!
Почувствовать, что наконец-то сегодня я совершенно доволен
и больше мне не надо ничего.
О, что-то, чего не знал! что-то в экстатическом сне!
Сорваться со всех якорей и зацепок!
Вольно мчаться! вольно любить! кинуться прямо в опасность!
Подниматься до самого неба любви, которая предназначена
мне!
Взлететь туда вместе с моей пьяной душой!
Если нужно, пропасть, погибнуть!
Напитать весь остаток жизни этим часом полноты и свободы,
Кратким часом безумства и счастья!
Песня знамени на утренней заре
Поэт
О новая песня, свободная песня,
Ты плещешь, и плещешь, и плещешь, и плещешь, в тебе
голоса, в тебе чистые звуки,
Голос ветра, голос барабана.
Голос знамени, и голос ребенка, и голос моря, и голос отца,
Внизу на земле и вверху над землёю,
На земле, где отец и ребёнок,
Вверху над землёю, куда глядят их глаза,
Где плещется знамя в сияньи зари.
Слова! книжные слова! что такое слова?
Больше не нужно слов, потому что, смотрите и слушайте,
Песня моя здесь, в вольном воздухе, и я не могу не петь,
Когда плещется знамя и флаг.
Я скручу струну и вплету в неё
Всё, чего хочет мужчина, всё, чего хочет младенец,
я вдохну в неё жизнь,
Я вложу в мою песню острый, сверкающий штык, свист пуль
и свист картечи
(Подобно тому, кто, неся символ и угрозы далёкому
будущему,
Кричит трубным голосом: пробудись и восстань! эй,
пробудись и восстань!)
Я полью мою песню потоками крови, крови текучей и
радостной,
Я пущу мою песню на волю, пусть летит, куда хочет,
Пусть состязается с плещущим знаменем, с длинным
остроконечным флажком.
Флаг[28]
Сюда, певец, певец,
Сюда, душа, душа,
Сюда, мой милый мальчик, —
Носиться со мною меж ветрами и тучами, играть с
безграничным сиянием дня.
Ребёнок
Отец, что это там в небе зовёт меня длинным пальцем?
И о чём оно говорит, говорит?
Отец
В небе нет ничего, мой малютка, но посмотри-ка сюда,
В эти дома загляни, сколько там блестящих вещей,
Видишь, открываются меняльные лавки,
Сейчас по улицам поползут колесницы, доверху наполненные
кладью,
Вот куда нужно смотреть, это самые ценные вещи, в них
вложено много труда,
Их желает весь шар земной.
Поэт
Свежее и красное, как роза, солнце взбирается выше,
В дальней голубизне растекается море,
И ветер над грудью моря мчится-летит к земле,
Сильный упрямый ветер с запада и с западо-юга,
Шалый ветер летит по воде с белоснежной пеной на волнах.
Но я не море, я не красное солнце,
Я не ветер, который смеётся, как девочка,
Ветер, который растёт, который сечет, как кнутом.
Не душа, которая бичует своё тело до ужаса, до смерти,
Но я то, что приходит незримо и поёт, и поёт, и поёт,
Я то, что лепечет в ручьях, я то, что шумит дождём,
Я то, что ведомо птицам, в чаще, по вечерам и утрам,
Я то, что знают морские пески и шипящие волны,
И знамя, и этот флажок, которые плещутся-бьются вверху.
Ребёнок
Отец, оно живое — оно полно народу — у него есть дети,
Мне кажется, сейчас оно говорит со своими детьми,
Да, я слышу — оно и со мной говорит — о, это так чудесно!
Смотри, оно ширится, — и так быстро растёт — о, посмотри,
отец,
Оно так разрослось, что закрыло собою всё небо.
Отец
Перестань ты, мой глупый младенец,
То, что ты говоришь, огорчает и сердит меня,
Смотри, куда смотрят все, не на знамёна и флаги,
На мостовую смотри, как хорошо она вымощена,
смотри, какие крепкие дома.
Знамя и флаг
Говори с ребёнком, о певец из Манхаттана,
Говори со всеми детьми на юге и на севере Манхаттана,
Забудь обо всём на свете, укажи лишь на нас одних,
хотя мы и не знаем, зачем,
Ведь мы бесполезные тряпки, мы только лоскутья,
Которые бьются-мотаются по ветру.
Поэт
Нет, вы не только тряпки, я слышу и вижу другое,
Я слышу, идут войска, я слышу, кричат часовые,
Я слышу, как весело горланят миллионы людей, я слышу
Свободу!
Я слышу, стучат барабаны и трубы трубят,
Я быстро вскочил и лечу,
Я лечу, как степная птица, я лечу, как морская птица,
я лечу и смотрю с высоты.
Мне ли отвергать все радости мирной жизни?
Я вижу города многолюдные, я вижу богатства несчётные,
Я вижу множество ферм, я вижу фермеров, работающих в
поле,
Я вижу машинистов за машинами, я вижу, как строятся
здания, одни начинаются, другие приходят к концу,
Я вижу вагоны, быстро бегущие по железным путям, их
тянут за собою паровозы,
Я вижу кладовые, сараи, железнодорожные склады и станции
в Бостоне, Балтиморе, Новом Орлеане, Чарлстоне,
Я вижу на Дальнем Западе огромные груды зерна, над
ними я замедляю полёт,
Я пролетаю на севере над строевыми лесами, и дальше —
на юг — над плантациями, и снова лечу в Калифорнию,
И, взором окинувши всё, я вижу колоссальные доходы и
заработки,
Я вижу Неделимое, созданное из тридцати восьми Штатов,
обширных и гордых Штатов (а будут ещё и ещё),
Вижу форты на морских берегах, вижу корабли, которые
входят в гавани и выходят из гаваней,
И над всем, над всем (да! да!) мой маленький узкий
флажок, выкроенный, как тонкая шпага,
Он поднимается вверх, в нём вызов и кровавая война,
теперь его подняли вверх,
Рядом с моим знаменем, широким и синим, рядом со
звёздным знаменем!
Прочь, мирная жизнь, от земли и морей!
Знамя и флаг
Громче, звонче, сильнее кричи, о певец! рассеки своим
криком воздух!
Пусть наши дети уже больше не думают, что в нас лишь
богатство и мир,
Мы можем быть ужасом, кровавой резнёй,
Теперь мы уже не эти обширные и гордые Штаты (не пять
и не десять Штатов),
Мы уже не рынок, не банк, не железнодорожный вокзал,
Мы серая широкая земля, подземные шахты — наши,
Морское прибрежье — наше, и большие и малые реки,
И поля, что орошаются ими, и зерна и фрукты — наши,
И суда, которые снуют по волнам, и бухты, и каналы, —
наши,
Мы парим над пространством в три или четыре миллиона
квадратных миль, мы парим над столицами,
Над сорокамиллионным народом, — о бард! — великим и в
жизни и в смерти,
Мы парим в высоте не только для этого дня, но на тысячу
лет вперёд,
Мы поём нашу песню твоими устами, песню для сердца
одного мальчугана.
Ребёнок
Отец, не люблю я домов,
И никогда не научусь их любить, и деньги мне тоже не
дороги,
Но я хотел бы, о мой милый отец, подняться туда, в высоту,
я люблю это знамя,
Я хотел бы быть знаменем, и я должен быть знаменем.
Отец
Мой сын, ты причиняешь мне боль,
Быть этим знаменем страшная доля,
Ты и догадаться не можешь, что это такое быть знаменем
сегодня и завтра, всегда,
Это значит: не приобрести ничего, но каждую минуту
рисковать.
Выйти на передовые позиции в боях — о, в каких ужасных
боя!
Что у тебя общего с ними?
С безумствами демонов, с кровавой резнёй и безвременной
смертью?
Флаг
Что ж! демонов и смерть я пою,
Я, боевое знамя, по форме подобное шпаге,
Всё, всё я вложу в мою песню — и новую радость, и новый
экстаз, и болтливую тревогу детей,
И звуки мирной земли, и всё смывающую влагу морскую,
И чёрные боевые суда, что сражаются, окутанные дымом,
И ледяную прохладу далёкого, далёкого севера, и шумящие
кедры и сосны,
И стук барабанов, и топот идущих солдат, и горячий
сверкающий Юг,
И прибрежные волны, которые, словно гребнями, чешут
мой восточный и западный берег,
И всё, что между Востоком и Западом, и мою Миссисипи,
что вечно струится, её излучины, её водопады,
И мои поля в Иллинойсе, и мои канзасские поля, и мои
поля на Миссури,
Весь материк до последнего атома,
Всё я возьму, всё солью, растворю, проглочу
И спою буйную песню, — довольно изящных и ласковых
слов, губных музыкальных звуков,
Наш голос — ночной, он не просит, он хрипло каркает
вороном в ветре.
Поэт
Мое тело, мои жилы расширились, наконец-то мне ясна
моя тема,
Тебя я пою, о ночное, широкое знамя, тебя, бесстрашное,
тебя, величавое,
Долго был я слепой и глухой,
Теперь возвратился ко мне мой язык, снова я слышу всё
(Маленький ребёнок меня научил).
Я слышу, о боевое знамя, как насмешливо ты кличешь меня,
Безумное, безумное знамя (и всё же, кого, как не тебя
я пою).
Нет, ты не тишь домов, ты не сытость, ты не роскошь
богатства.
(Если понадобится, эти дома ты разрушишь — каждый из
них до последнего,
Ты не хотело бы их разрушать, они такие прочные, уютные,
на них так много истрачено денег,
Но могут ли они уцелеть, если ты не реешь над ними?)
О знамя, ты не деньги, ты не жатва полей,
Но что мне товары и склады, и всё, привезённое морем,
И все корабли, пароходы, везущие богатую кладь,
Машины, вагоны, повозки, доходы с богатых земель,
Я вижу лишь тебя,
Ты возникло из ночи, усеянное гроздьями звёзд (вечно
растущих звёзд!)
Ты подобно заре, ты тьму отделяешь от света,
Ты разрезаешь воздух, к тебе прикасается солнце,
ты меряешь небо
(Бедный ребенок влюбился в тебя, только ребёнок увидел
тебя,
А другие занимались делами, болтали о наживе, о наживе).
О поднебесное знамя, ты вьёшься и шипишь, как змея,
Тебя не достать, ты лишь символ, но за тебя проливается
кровь, тебе отдают жизнь и смерть,
Я люблю тебя, люблю, я так люблю тебя,
Ты усыпано звёздами ночи, но ведёшь за собою день,
Бесценное, я гляжу на тебя, ты над всеми, ты всех зовёшь
(державный владыка всех), о знамя и флаг,
И я покидаю всё, я иду за тобой, я не вижу ни домов, ни
машин,
Я жижу лишь тебя, о воинственный флаг! О широкое знамя,
я пою лишь тебя,
Когда ты плещешь в высоте под ветрами.
Мы двое, как долго мы были обмануты
