XII
Леви был молодой человек, который, будучи рожден и воспитан для карьеры купца, как раз собирался устроиться при помощи своего богатого отца, когда тот умер и не оставил ничего, кроме необеспеченной семьи.
Это было большое разочарование для молодого человека, ибо он был в том возрасте, в котором уже собирался прекратить работу и заставить других работать на себя. Ему было двадцать пять лет, и он обладал выгодной наружностью: широкие плечи и полное отсутствие бедер делали его туловище особенно приспособленным носить сюртук так, как ему неоднократно приходилось видеть на некоторых иностранных дипломатах; грудь его от природы обладала изящнейшей выпуклостью, вполне подымавшей грудь сорочки с четырьмя запонками, когда носитель ее {62} опускался в кресло во главе длинного стола дирекции, занятого членами правления; красиво двоящаяся борода придавала его молодому лицу располагающее и вызывающее доверие выражение; его маленькие ноги были словно созданы для брюссельского ковра директорского кабинета, а холеные руки особенно подходили к какой-нибудь легкой работе — например, к подписыванию своего имени преимущественно на печатных бланках.
В то время, которое теперь называется хорошим, хотя на самом деле оно для многих было очень плохим, было сделано величайшее открытие великого столетия, что дешевле и приятней жить чужими деньгами, чем собственным трудом. Многие уже воспользовались этим открытием, и так как оно не было запатентовано, то немудрено, что и Леви поспешил воспользоваться им, тем более что у него самого не было денег и охоты работать на семью, не бывшую его собственной. Итак, он однажды надел свой лучший костюм и отправился к дядюшке Смиту.
— Так у тебя есть идея? Послушаем! Хорошо иметь идеи.
— Я задумал учредить акционерное общество.
— Хорошо! Тогда Аарон будет казначеем, Симеон секретарем, Исаак кассиром, а остальные ребята бухгалтерами; это хорошая идея! Дальше! Какое же это будет общество?
— Акционерное общество морского страхования.
— Так! Это хорошо. Все люди должны страховать свои вещи, когда они едут морем. Но в чем же твоя идея?
— В этом моя идея!
— Это не идея! У нас уже есть большое общество «Нептун». Это хорошее общество! Твое должно быть лучше, если ты хочешь вступить в конкуренцию! Что нового в твоем обществе?
— О, я понимаю! Я понижу премию, и тогда я получу всех клиентов «Нептуна»!
— Ну, это идея. Значит, проспект, который я отдам печатать, начнется увертюрой: «Так как уже давно стало назревшей необходимостью понизить страховые премии и только благодаря отсутствию конкуренции это не было сделано, нижеподписавшиеся выпускают акции общества…» Ну?
— «Тритон»!
— «Тритон»? Кто это?
— Это морской бог!
— Значит, хорошо, «Тритон»! Это выйдет хороший плакат! Ты можешь заказать его у Райха в Берлине, а я воспроизведу его в моем календаре «Наша страна». Значит, подписавшиеся! Сперва, натурально, мое имя! Но надо большие, хорошие имена! Дай-ка мне официальный календарь!
Смит перелистывал довольно долго.
— Для морского страхового общества нужен большой морской офицер. Посмотрим-ка! Он должен быть адмиралом!
— Ах, у них ведь нет никаких денег!
— Ай-ай! Как ты плохо понимаешь дела, малый! Они подписывают, но не должны платить! Они получают проценты за то, что посещают заседания и участвуют в банкетах директора! Ну вот, здесь два адмирала. У одного командорский знак Полярной звезды {63}, а у другого русский орден Святой Анны. Что тут делать? Так! Возьмем русского. Россия — хорошая страна для морского страхования! Так!
— Но разве их так легко взять?
— Ах, молчи! Теперь нам нужно отставного министра! Так. Его превосходительство? Хорошо. Теперь нам надо графа. Это труднее. У графов так много денег! Надо взять профессора! У тех немного денег! Есть ли профессора парусной езды? Это было бы хорошо для дела. Ну так, теперь все ясно! О, я забыл самое важное. Юриста! Члена суда! Ну, вот и он!
— Но у нас еще нет денег!
— Денег! На что деньги, когда основываешь общество? Разве не тот будет платить, кто страхует свои товары? Что? Или мы должны за него платить? Нет? Значит, он своими премиями!
— Но основной капитал?
— Выпустим облигации.
— Да, но надо же внести что-нибудь и наличными!
— Вносят наличные облигациями. Разве это не значит заплатить? Что? Если я тебе даю облигацию на какую-нибудь сумму, ты за нее получишь деньги в любом банке. Так разве облигация не деньги? Ну вот! И где сказано, что наличные — это значит кредитки? Тогда банковские чеки тоже не наличные! А?
— Как велик должен быт основной капитал?
— Очень небольшой! Не надо вкладывать больших капиталов. Один миллион! Из них триста тысяч наличными, а остальные облигациями!
— Да, но триста тысяч придется ведь внести кредитными билетами!
— О господи! Кредитки? Кредитки не деньги! Есть кредитки — хорошо; нет их — тоже хорошо! Поэтому и приходится заинтересовывать маленьких людей, у которых только кредитки!
— А чем же платят большие?
— Акциями, облигациями, векселями! Да все это после! Пусть только подпишут, об остальном мы позаботимся!
— Неужели же только триста тысяч? Да ведь столько стоит один большой пароход! А если застрахуешь тысячу пароходов?
— Тысячу? «Нептун» имел за прошлый год сорок восемь тысяч страховок, и дело шло хорошо!
— Тем хуже! А если дело пойдет плохо?
— Тогда можно ликвидировать!
— Ликвидировать?
— Устраивается конкурс! Так это называется! И что же из того, если над обществом будет учрежден конкурс? Ведь не над тобой будет конкурс, не надо мной, не над ним! А то можно выпустить новые акции или же можно изготовить облигации, которые потом в тяжелое время будут выкуплены государством.
— Значит, нет никакого риска?
— Нет! Впрочем, чем ты рискуешь? Есть ли у тебя хоть грош? Нет! Ну так вот! Чем я рискую? Пятьюстами кронами! Я не возьму больше пяти акций, видишь ли! А пятьсот это для меня вот что!
Он взял понюшку табаку, и этим дело кончилось.
* * *
Это общество осуществилось, верите или нет, и оно выдавало в десять лет своей деятельности 6, 10, 10, 11, 20, 11, 5, 10, 36 и 20 процентов. Из-за акций дрались, и, чтобы расширить дело, была открыта новая подписка; но тотчас после этого было общее собрание; о нем Фальк должен был написать для «Красной шапочки», где он состоял внештатным хроникером.
Когда он в солнечный июньский день вошел в маленький зал биржи, тот уже кишел народом. Это было блестящее общество. Государственные люди, гении, ученые, военные и гражданские чины высших рангов; мундиры, фраки, звезды и ленты; все, собравшиеся здесь, были объединены одним великим общим интересом: намерением человеколюбивого института, именуемого «морское страхование». И великая любовь нужна была, чтобы рисковать своими деньгами ради страдающего ближнего, застигнутого несчастьем; но любовь была здесь! Столько любви вместе Фальк еще никогда не видел сразу! Он почти удивлялся этому, хотя еще и не утратил всех иллюзий.
Но еще больше удивился он, когда увидел маленького проходимца Струве, бывшего социал-демократа, который, как паразит, ползал в толпе и которого высокопоставленные лица приветствовали рукопожатиями, хлопками по плечу, кивками и даже разговорами. Особенно бросилось ему в глаза, как Струве поклонился какой-то пожилой господин с орденской лентой и как Струве все же покраснел при этом привете и спрятался за чью-то расшитую спину. Но при этом он приблизился к Фальку, который его тотчас же остановил и спросил, кто это. Смущение Струве стало еще больше, и, собрав всю свою наглость, он ответил: «Этого ты должен бы знать! Это председатель присутствия по окладам». Сказав это, он заявил, что у него есть дело на другом конце зала; это было сделано так поспешно, что Фальк заподозрил: «Не стесняет ли его мое общество?» Бесчестный человек в обществе честного?
Блестящее собрание стало занимать места. Но кресло председателя еще пустовало. Фальк стал искать стол прессы, и когда он увидел Струве и репортера «Консерватора», сидящих за столом направо от секретаря, он собрался с духом и прошел через зал; но, когда он достиг стола, его задержал секретарь, спросивший: «От какой газеты?» Мгновенная тишина воцарилась в зале, и дрожащим голосом Фальк ответил: «Красная шапочка». В секретаре он узнал актуара присутствия по уплате окладов. Подавленное бормотание пробежало по собранию; затем секретарь произнес громким голосом: «Ваше место там, позади». Он указал на дверь, около которой действительно стоял маленький столик.
В одно мгновение Фальк понял, что значит консерватор и что значит литератор, когда он неконсервативен; с кипящим сердцем прошел он обратно сквозь насмешливую толпу; но, когда он оглянул их горящим взглядом, как бы посылая им вызов, его взгляд встретился с другим, совсем у стены; и эти глаза, очень похожие на другие, теперь уже угасшие, но когда-то глядевшие на него с любовью, позеленели от злости и старались пронзить его; он готов был плакать от горя, что брат может глядеть так на брата.
