Ознакомительная версия.
На пляже ее уже знали так же хорошо, как и продавца кокаина… потому что видели, как она постоянно ошивается там со своим свертком… В нем были вышивки, выкройки, дамские украшения и даже утюги… Она бы продавала и потроха, кроличьи шкурки, лапки — все что угодно, только бы «протянуть» эти два месяца.
Совершая свои вылазки, мы старались держаться подальше от порта, опасаясь подходить близко из-за труб и тросов, о которые можно было легко споткнуться. Это было самое коварное место. Стоит упасть в тину, и ты пропал, останешься там в глубине, тебя сожрут крабы, и никто не найдет…
Утесы также были опасны. Ежегодно целые семьи гибли на скалах. Малейшая неосторожность, неловкий шаг, рассеянность… Огромный камень катится на вас… Чтобы меньше рисковать, мы старались ходить только по улицам. Вечером сразу после ужина мы опять обзванивали всех подряд. Мы совершали настоящие турне… в один конец, потом в другой… По всему проспекту Казино…
Я ждал перед домами на скамейках… Слушал, как мать расхваливает товар… Она ужасно старалась… Я знал наизусть все, что она скажет… Я знал всех местных бродячих собак… Они подбегали, принюхивались и снова убегали… Я знал всех разносчиков, как раз в это время они обычно возвращались домой со своими тележками… Они толкают их перед собой рывками… На них никто не обращает внимания. И они не стесняются, хрипят… Харкают себе под ноги… и по сторонам… Прожектор рассекает тьму… Свет падает на человечка… Волна накрывает камни… рассыпается… накатывает снова… дробится… снова возвращается… затихает…
* * *
Афиши гласили, что пятнадцатого августа, после ярмарки, состоятся автомобильные гонки. Это должно было привлечь много народу, особенно англичан. Моя мать решила остаться еще ненадолго. Нам не очень везло, июль месяц был и вовсе плох, покупательницы сидели дома и занимались глупостями… Мы не смогли продать ни шляпки с воланами, ни болеро, ни даже «дамские рукоделия»… Если бы это им вообще было нужно!.. Но их интересует бог знает что… На берегу моря они сплетничали не меньше, чем в городе… Как и все светские дамы — исключительно о служанках и детском поносе…
Они совершенно отупели, им нужно было по двадцать раз повторять одно и то же, а они продолжали тупо пялиться на образцы…
Мой отец больше не верил нам. В письмах он выражал беспокойство. Он боялся, что мы совсем без денег. Было растранжирено более тысячи франков… Мать посоветовала ему взять денег из наследства. Это было чрезвычайно благородно, но могло плохо кончиться. Я уже предвидел, что меня ждет. Он ответил, что приедет. Мы ждали его у церкви. Наконец он появился на забрызганном грязью велосипеде.
Я думал, что он сразу начнет цепляться ко мне, обвинять меня во всех напастях, я уже приготовился к стремительной атаке… но ничего подобного!.. Напротив, он, казалось, был счастлив, что находится в нашем обществе и видит нас. Он похвалил меня за хорошее поведение и сказал, что я прекрасно выгляжу. Я был очень растроган. Он сам предложил прогуляться до порта… Он знал толк в кораблях. Решил тряхнуть стариной. Он разбирался в маневрах. Мы отпустили маму с ее тряпками и отправились к докам. Я очень хорошо помню трехмачтовый русский корабль, совсем белый. Недавно начался прилив, и он взял курс на узкий вход в гавань.
В течение трех дней он бороздил открытое море, боролся с волнами… все его кливера были в водорослях… У него был ужасный груз, незакрепленные бруски, целые горы в полном беспорядке, на всех палубах, в трюмах, везде один лед, огромные ослепительные кубы с поверхности реки, которые везли из Архангельска, специально, чтобы продавать в кафе… Во время шторма он дал сильный крен и оказался в бедственном положении. Мы приходили с отцом посмотреть, как он болтается между маяком и гаванью. Волны так потрепали его, что большая рея задевала воду… Я как сейчас вижу капитана, огромного увальня, орущего в рупор в десять раз громче, чем мой отец! Его молодцы карабкались по вантам, подбирали паруса, гафели, фалы, даже те, что под большим андреевским флагом… Все думали, что ночью его выбросит на скалы. Спасатели не хотели выходить в море, оставалось надеяться только на Бога… Потерялось шесть рыбачьих судов. Даже судно военно-морского корпуса, проходившее мимо, получило сильный удар о рифы Трото… Можно себе представить, что это было.
Перед кафе «Шалунья» шкоты переплетались… швартовые тумбы были расположены так, что если судно относило, это не было опасно… Но там все были настолько пьяны, что им было все равно… Очевидно, слишком сильно натянули швартовы… Форштевень уперся в мол, где располагалась таможня… Великолепная фигура Девы на носу врезалась в него обеими сиськами… Это было грандиозно… Просто искры полетели… Бушприт разбил стекло… Протаранил бистро… Кливер оцарапал лавку…
Вокруг в ужасе визжат… Разбегаются во все стороны. Слышны ругательства… Наконец все успокоились… Славный корабль пришвартовался… Встал у причала, обвитый пеньковыми тросами… В завершение последний парус падает у него на фок-мачте… распластавшись, как чайка.
Якорная цепь на корме стонет в последний раз… Земля принимает корабль. Из камбуза выходит кок, он бросает клекочущим птицам огромную миску еды. Верзилы, жестикулируя, стоят вдоль бортов, пьяницы из береговой команды не соглашаются установить трап… шкоты висят…
Военный писарь в рединготе поднимается первым… Наверху болтается шкив с куском бруса… Снова раздается ругань… Все опять шумят… У фалов копошатся грузчики… Открываются крышки люков… Это настоящий айсберг!.. И еще лес!.. Только успевай!.. Подъезжает повозка… Больше нам здесь нечего делать, мы переполнены впечатлениями.
Мы возвращаемся к семафору, теперь сигнал подает угольное судно. Оно проплывает мимо скалы Гиньоль, покачиваясь на волнах.
Шлюпка лоцмана вертится и скачет вокруг него с одной волны на другую. Он обезумел… Его все время отбрасывает… наконец он цепляется за лестницу… карабкается… взбирается на борт. От Кардиффа суденышко с трудом пробивалось сквозь шторм… О его борта бьется водяная пыль и пена… Оно сопротивляется… Его относит к молу… Наконец море немного успокаивается, натиск его ослабевает, можно пройти в устье… Подходя, оно от напряжения дрожит всем корпусом, волны все еще преследуют его. Оно ворчит, хрипит на всех парах. Его снасти взвизгивают под порывами ветра. Дым стелется по гребням волн, отлив тащит его к дамбам.
Сейчас уже можно разглядеть Каске, судно вошло в узкий пролив… Во время отлива обнажились маленькие скалы…
Показались две одномачтовые яхты… Приближается развязка, нельзя терять ни минуты… Все взволнованы, сгрудились в одном месте на полу у колокола, подающего сигнал тревоги… Все рассматривают происходящее в бинокли… Один из соседей уступает нам свой. Порывы ветра становятся такими сильными, что невозможно открыть рот. Все уже задыхаются… Ветер вздувает море… оно осыпает брызгами прожектор… поднимается до самого неба…
Мой отец нахлобучивает фуражку… О возвращении думать еще рано… Три рыбацких судна без мачт достигают берега… Их гудки раздаются в глубине фарватера… Они окликают друг друга… Сталкиваются веслами…
Мама беспокоится, поджидая нас в «Мышке», кабачке, где собираются торговцы дарами моря… Она почти ничего не продала… Мы говорим только о дальних путешествиях.
* * *
Мой отец хорошо плавал, он был просто помешан на купаниях. Я же не очень любил купаться. Пляж в Дьеппе был не ахти какой. Но отпуск есть отпуск! К тому же здесь я стал еще грязнее, чем в Пассаже.
В «Синице» у нас был один тазик на троих. Я никогда не мыл ноги. От меня уже воняло почти так же, как от раковины.
Для купания требовалось немалое мужество. Вспененный, вставший дыбом, полный сотен тысяч мелких камней, ревущий гребень разбивается о берег и тащит за собой.
Продрогший трясущийся ребенок едва удерживается на ногах… Целый град булыжников обрушивается на меня среди пены и водяных хлопьев. Под обстрелом камней голова содрогается, втягивается в плечи… Каждая секунда кажется последней… Мой отец в полосатой майке между двух ревущих стен надсаживается от крика. Он появляется передо мной… Отплевывается… ругается… Новый вал переворачивает его, тащит назад, ноги мелькают в воздухе… Он дрыгает ими, как лягушка… Ему уже не подняться, он сломлен… Тут мне в грудь летит новый залп гальки… Я сгибаюсь… Тону… Ужас. Я сметен волной… меня выбрасывает к ногам матери… Она пытается схватить и удержать меня… Но новая волна вырывает меня и уносит. Она дико вопит… Сбегается весь пляж… Но все усилия напрасны… Купальщики взволнованы… Меня то тянет в глубину, то выносит, я хриплю и задыхаюсь… Как вспышки, мелькают люди, обсуждающие мое бедственное положение… Разноцветные: зеленые… голубые, призрачные, желтые… лимонные… меня разрывает на части… Я уже ничего не вижу… Меня душит спасательный круг… Выбрасывает на скалы, как кашалота… Мне в рот льют лекарства, растирают арникой… Я весь горю под повязками… Проклятые растирания… Я связан по рукам и ногам тремя пеньюарами…
Ознакомительная версия.
