— Ты был вчера с Бредли?
Он кивнул.
— Тебе не следует разговаривать с ним на такие темы.
Ее слова прозвучали так трезво и до нелепости деловито, что Вальтер несколько мгновений смотрел на нее, не понимая. Внезапно его возбуждение улеглось.
— Не в этом суть, — произнес он устало. — Суть в том, что… весь этот… грамматический спор о действительном и страдательном залогах был… спором о тебе.
— Спасибо, Вальтер. Но он этого не знает?
— Нет. Он пока еще не знает.
— Ему и не следует знать.
Вальтер снова взглянул на нее.
— Конечно. Ему не следует знать.
Он сел на диван и уперся локтями в колени.
— Если бы я мог, — теперь он говорил, обращаясь не столько к жене, сколько к самому себе, — если бы я мог управлять своими чувствами! Я хочу простить тебя не только разумом, но и сердцем. Я не лишен воображения, и оно подсказывает мне все, что там было.
Я представляю себе, как ты исстрадалась, измучилась за те месяцы.
— Спасибо тебе, Вальтер.
— И все-таки… остается какой-то осадок. Удастся ли мне избавиться от него? Нужно время… Пойми это!..
— Я понимаю. Хочу понять…
Он посмотрел на нее.
— Все это очень сложно, Лиза, и… некоторое время нам будет трудно. Мы должны постараться пройти через это и… не потерять друг друга. Расставаться было бы бессмысленно. Да. Мне кажется, бессмысленно.
Напряжение последних часов сломило Лизу. Она разрыдалась.
— Ты так добр, Вальтер, так великодушен… А я подумала… вчера, когда ты молча прошел к себе, я подумала…
— Что я решил бросить тебя?
Эта мысль взволновала и его самого. Он подошел к жене, поднял ее с кресла.
— Посмотри на меня, Лиза. Я знаю тебя настоящую. Тогда была война. Прошло шестнадцать лет. Мы имеем право забыть о ней. Окончательно и навсегда.
— Да, Вальтер.
— Мы уезжаем надолго. Это нам поможет.
— Да…
— Ты рассказала мне, теперь я знаю все, и мы постараемся больше к этоку не возвращаться. Никогда. Это единственный выход, Лиза. Будем жить так, будто ничего не было: ни войны, ни концлагерей, ни твоей службы…
Она плакала тихо, с облегчением. Вальтер не стал успокаивать жену, он снова усадил ее в кресло и прошел к себе. В дверях он остановился и добавил:
— Ах да!.. Та дама, которая тебе так не вовремя напомнила прошлое, англичанка, деятельница какого-то Британского комитета защиты мира.
— Ты разговаривал с ней?
— Нет. Просто в моем присутствии она обменялась несколькими словами с капитаном. Она говорит с настоящим шотландским акцентом. И ни слова по-немецки.
* * *
Бал удался на славу. Оркестранты прекрасно поняли, что от них требуется. Среди элегантной публики в зале почти не было молодежи, преобладали солидные люди среднего возраста. Поэтому лишь изредка, просто чтобы показать богатство репертуара, исполнялся какой-нибудь бешеный современный танец. Как и двадцать лет назад, танцевали главным образом танго, вальс-бостоны и слоу-фоксы.
Вальтер сидел за столиком и улыбался. Лиза уже второй раз танцевала с капитаном. Она сегодня была очень оживленна. Быть может, даже слишком. Вальтер не помнил ее такой и даже немного удивился: после таких потрясений. Он искал ее взглядом среди танцующих пар, когда услышал голос Бредли:
— Я вижу, у вас похитили жену?
— Вот именно. А я даже пикнуть не смею. И не кто-нибудь, а «первый после бога»!
— Да ну? Неужели капитан? — Бредли расхохотался. Он уже успел выпить, был возбужден и, как всегда в присутствии Лизы, далек от мыслей о немецкой проблеме. — На вашем месте я держал бы ухо востро.
Но Вальтер был настроен миролюбиво.
— Почему же? Это в какой-то степени входит в его обязанности — быть внимательным к пассажирам.
— Особенно он внимателен к пассажиркам, заметьте.
— Ну, пожалуй, мы с вами не особенно нуждаемся в его ухаживаниях?
Оба рассмеялись.
— Красивая у вас жена. — Бредли следил за танцующими парами. — В Бразилии это может доставить вам немало хлопот.
Вальтер снисходительно улыбнулся.
— Вы давно женаты?
— Четырнадцать лет.
— Ну и как? Без потомства?
Вальтер поморщился.
— Извините, пожалуйста! — Бредли стал серьезен. — Нужно быть идиотом, чтобы задавать такие вопросы.
«Или янки, пьяным янки», — подумал Вальтер, а вслух сказал:
— Чепуха! Ведь я человек, «с которым можно говорить обо всем».
То, что Вальтер так ловко свел все к шутке, тронуло американца.
— Черт возьми! Не знаю, можно ли с вами в самом деле говорить откровенно…
— Не знаете?
— Нет, я не уверен в этом, хотя своими разговорами здорово вас измучил. Но зато я твердо уверен, что вы самый приятный немец из всех, кого я знаю… более приятный, чем Штрайт.
— Вы так думаете?
— Да. Штрайт всегда мрачен. Он почти не умеет смеяться, а уж если засмеется, так остальным плакать хочется. Не говоря уже о том, что у него нет такой красивой жены. Но мне кажется, что быть человеком, «с которым можно говорить обо всем», чертовски неудобно. Подумайте сами: вечно к вам пристают всякие типы вроде меня — болтливые, навязчивые… Вот ваша жена в этом смысле может быть спокойна.
— Вы в этом уверены?
— К ней не полезешь с такими вопросами, она обезоруживает. С ней нельзя говорить обо всем.
— Моя жена не любит разговаривать «обо всем», если пользоваться вашей формулой.
— Это вполне естественно, герр Кречмер.
— Да? — Вальтер неожиданно для себя стал внимательнее прислушиваться к болтовне американца.
— Вы удивлены?
— Признаться, да. Ведь вы, кажется, не считаете это естественным, скорее наоборот.
— Нет правил без исключения.
— Разумеется.
— А исключения только подтверждают' правила.
— Конечно, конечно.
— А вас не интересует, почему я делаю исключение для вашей супруги?
Вальтеру весь этот разговор уже порядком надоел.
— Нет. Но, вероятно, у вас есть на то причины…
— Разумеется, есть. Я знаю о вашей жене больше, чем вы думаете. — Американец на мгновение умолк, а Вальтер с удивлением обнаружил, что все предметы вокруг стали вдруг расплываться, как в тумане. — Знаю, что она женщина незаурядная, натура исключительно тонкая и впечатлительная. Я догадываюсь также, что у нее было трудное детство. Мы оба с вами прошли через войну и знаем, что такое военное детство. Поэтому нужно оберегать ее и не спрашивать «обо всем». Она слишком молода, чтобы ее об этом спрашивать. Слишком молода… — повторил он и с грустью посмотрел на Вальтера. Он был уже изрядно навеселе.
— Пойдемте в бар, — предложил Вальтер.
— А фрау Лиза, то есть, извините, ваша супруга?
— Она разыщет нас. Не бойтесь. «Первый после бога» доставит ее в целости и сохранности.
Но как раз в этот момент оркестр перестал играть, и Лиза села за столик. Капитан поклонился и ушел.
— Если вы будете так часто оставлять нас одних, нам придется поискать себе другую компанию, — шутливо пригрозил Бредли.
— Не возражаю, — с улыбкой отпарировала Лиза. Она раскраснелась после танца, глаза у нее блестели.
Вальтер почувствовал былую нежность к ней.
— Значит, вы разрешаете? — продолжал американец.
— Конечно.
— Прекрасно. На следующий танец я приглашу свою соседку. В конце концов я каждый день говорю ей «доброе утро» и «спокойной ночи». Ведь это дает мне какое-то право… Как вы думаете, Кречмер?
Вальтер рассмеялся.
— С этим вопросом вам лучше обратиться к моей жене. Я не специалист в этой области.
