— Да. Порхающий с цветка на цветок.
— Ловеласы это делают?
— Конечно. Они очень похожи на мотыльков. И не смотри на меня, как Артур на Гвиневеру![33]
— Я смотрю не с упреком, а с болью. Могла бы знать, что кроме тебя я никого не люблю. И вообще, только полный дурак станет порхать, если он с тобой помолвлен. Ты смотрелась когда-нибудь в зеркало?
— Но ты на нее так глядел!..
— Думая, заметь, о контракте.
— Любой ошибся бы. Даже Стэнвуд…
— При чем тут он?
— Он тоже видел.
— Вот это да! Что же он подумал?
— Самое худшее. Собирался написать ей письмо, называя вавилонской блудницей.
— Откуда он знает про эту блудницу?
— От Огастеса. А потом он сделал мне предложение.
— Что?!
— Предложение. Я согласилась. Майк задрожал.
— Согласилась?
— Хотела тебе показать…
— Если Шорти пожалеет три гинеи, я сам раскошелюсь на психиатра. Какие предложения? Ты выходишь за меня.
— Да, за тебя.
— Это ясно?
— Ясно.
— Нет, что за легкомыслие! Играет, видите ли, сердцами. Теперь мне придется огорчить старого друга.
— Ты ему скажешь?
— Естественно.
— О, Майк, как благородно! Я бы не смогла.
— Где этот злодей?
— Звонит отцу, в Нью-Йорк.
— А теперь я тебя утешу. Он не будет очень страдать. К концу, когда мы все обговорили, я стал работать на него. Она согласится, как только он попросит. Надо было раньше сказать.
— Да, надо.
— Грешен, люблю нагнать страха. Но Бог с ним, со Стэн-вудом. Его любовные дела нас, в сущности, не касаются. Перейдем к нашим.
— Перейдем.
— Поженимся как можно скорей, а?
— Если хочешь.
— Вот это разговор! Хочу. Только время теряем! Мне уезжать на той неделе.
— Голливудские девицы будут очень рады.
— Там есть девицы?
— Стэнвуд говорит, есть.
— Не замечал.
— А если они закричат: «Майк, наш дорогой!»?
— Обращусь в полицию. Да, так я говорил, поскорей поженимся. Запросто, в регистратуре.
— На Бик-стрит?
— Или на Грик-стрит, не важно. Только не спутай, как невеста Огастеса. А! — сказал Майк, услышав тяжелые шаги. — Ватсон, вот и наш клиент.
Сразу было ясно, что разговор по телефону дал свои плоды. Глаза у Стэнвуда сияли, волосы стояли дыбом в тех местах, где он ерошил их от волнения, сам он походил на Пробуждение Души,[34] насколько это возможно. Представьте гиппопотама, узнавшего, что гиппопотамша отвечает на его пылкую любовь, и вы увидите Кобболда-младшего в счастливейшей час его жизни.
— С-с-с… — зашипел он, и Майк, призывая к порядку, стукнул кулаком по столику.
— Сплюнь, — посоветовал он.
Стэнвуд не сплюнул, а сглотнул раза два-три и овладел своими чувствами.
— Сейчас я говорил с Эйлин, — сообщил он.
— Ты хочешь сказать, с отцом.
— Нет, я хочу сказать «с Эйлин». Поговорив с ним, я позвонил ей. Она за меня выйдет.
— Выйдет?
— Да.
Майк нахмурился.
— Постой, постой…
— Ждать не могу, — возразил Стэнвуд. — Надо снова нанять эту машину.
— Однако, — возразил и Майк, — постой минутку. Значит, ты женишься на Эйлин?
— Да.
— А я слышал, ты женишься на Терри.
— Ой, забыл! — спохватился Стэнвуд. — Как же это я? Он немного подумал.
— Да-а… Терри, вы не против?
— Нет-нет.
— Ну и слава Богу.
— Хорошо, что вы все уладили, — заметил Майк. — Потому что Терри выйдет за меня. Не хватало, чтобы ты явился в регистратуру и сказал: «Запрещаю».
— За тебя?!
— Да.
— После того, как…
— Майк мне все объяснил, — сообщила Терри. Стэнвуд подозрительно взглянул на друга. Если он это смог объяснить, для него поистине нет предела.
— Он чист, как снег, — прибавила Терри.
— Чище, — поправил Майк. — Твои подозрения, мой милый, совершенно необоснованны. Спроси свою Эйлин, когда вы встретитесь, и она тебе скажет, что я вел с ней чисто деловые переговоры, не имеющие никакого отношения к так называемому сексу. Между мной и твоей пассией ничего не было и не будет. Если хочешь знать, она мне даром не нужна. Я бы ее и шестом не коснулся.
Стэнвуд обиделся, а Терри спросила, не грубы ли такие метафоры. Майк немного подумал.
— Прости, — сказал он. — Хорошо, коснулся бы, но если шест очень длинный.
— Спасибо, старик.
— Не за что.
— Ну, все в порядке, — обрадовалась Терри.
— Приятно, — заметил Майк, — видеть счастливую любовь.
— Молодец она, — одобрила Терри. — Согласилась, хотя денег у вас нет.
— Денег? — удивился Стэнвуд. — Есть, есть. Забыл вам сказать. Этот очкарик сообщил отцу, что я женюсь на вас, и тот сразу выделил мне сто пятьдесят тысяч. Потому он и звонил.
С этими словами Стэнвуд нырнул в дверь, чтобы поскорей нанять машину.
— Да!.. — сказала Терри, и Майк признал, что больше тут ничего не скажешь.
— Надеюсь, он будет счастлив, — неуверенно прибавила она.
— Еще как, — заверил Майк, — хотя и не в том духе, что мы. Она вообще-то ничего. Любит поговорить о своем последнем фильме, но ему это нравится.
— Духи у нее противные.
— Ему нравятся и они, он мне сам говорил.
— А как насчет верности? Порхать она не будет?
— Да что ты! Тихая, домашняя женщина. Любит читать, в интервью это особенно подчеркивается, любит и стряпать, подвязав простой ситцевый передник.
— Я бы очень хотела, чтобы Стэнвуд был счастлив.
— Не беспокойся, они созданы друг для друга. Оба — чистая слоновая кость, с головы до пяток. А, вот и Шорти!
Как и Стэнвуд, граф ожил, обретя редкостное сходство с «Пробуждением Души». Терри вопросительно взглянула на Майка.
— Скажем ему сразу или сначала подготовим?
— Я думаю, сразу.
— Хорошо. Рада тебе представить…
— Нет, лучше: «Разреши…»
— Намного лучше. Так вот, разреши тебе представить моего жениха, мистера Кардинела.
Граф растерялся, ощущая, что это все-таки слишком.
— Жениха? — переспросил он.
— Да.
— Кардинела?
— Да.
— А не Стэнвуда?
— Нет.
— Значит, Кардинела?
— Да.
— Господи! — пробормотал пэр, отирая лоб рукой.
— Понимаете, любезный Шорти, — пояснил Майк, — дела немного запутались, но нам удалось их распутать. Были и ошибки, и недоразумения, очень похожие на те, что описаны в «Преданном Перси» (том второй). Вероятно, вы читали этот роман, а может быть, не читали. Сейчас все распуталось, повторю, так что готовьте старый добрый цилиндр, предстоит свадьба. Колокола деревенской церкви, точней — небольшой регистратуры, скоро издадут свой веселый звон. Огастеса не видели?
Лорд Шортлендс снова уподобился «Пробуждению Души». После того что случилось прошлой ночью, он не думал, что имя Ворра усладит ему когда-нибудь слух, но теперь питал к нему искреннее уважение.
— Как не видеть! Только что расстались.
— Вы не хотели подождать?
— Он не разрешил. Ему это действует на нервы. Очень чувствительный человек. Я сказал ему, что иду сюда.
— Значит, с минуты на минуту. А, вот и он!
Огастес вошел, словно актер, ожидающий аплодисментов. Приняли его прекрасно.
— Мистер Ворр! — воскликнула Терри.
— Ну, как? — воскликнул лорд Шортлендс.
— Порядок, дорогуша, — отвечал он. — Всем привет! Значит, порядок. Но…
Неожиданное вмешательство заставило Майка замолчать. В дверях возникла леди Адела.
На ней были садовые перчатки. В руках она держала ножницы. Завидев отца, она бросила на него взор, который бросает тигрица, прежде чем прыгнуть на козленка, которому выпало стать ей ужином. Праведный гнев возрастал в ней с половины десятого, и она, несомненно, собиралась спустить пары.
— А! — сказала она. — Мне надо с тобой поговорить. Наедине, — прибавила леди, оглядев помещение.
Огастес был учтив, как всегда. Социальное чутье его еще не подводило, а кроме того, он собирался подслушивать у дверей.
— Убраться нам, дорогуша? — благодушно спросил он. — Это можно.
Леди Аделу никто не называл «дорогушей», и она брезгливо подняла брови.
— Кто вы такой?
— Фамилия — Ворр, дорогуша. Огастес Ворр.
— Камердинер Стэнвуда, — пояснила Терри.
— Вот как? — только и сказала леди, проглотив прочие слова. Вассалы Кобболда-младшего неприкосновенны. Позже, быть может, придется указать дорогому мальчику, что его камердинер не совсем таков, как следует, но пока что наглеца надо пощадить. Тем самым она только на него поглядела.
Этого вполне хватило, ибо взгляд ее разил не хуже молнии. Огастес удалился, равно как и Майк с Терри, и леди обернулась к отцу.
