Сталин (надев пальто). Прощайте, Варсонофий.
Варсонофий. Как это вы его аминем резанули? А? Двадцать два года служу, но такого случая при мне не было. Ну зато, натурально, и вам теперь аминь. Куда ж с такой бумагой, как вам выдали, вы сунетесь?
Сталин (вынув билет). Стало быть, это вредоносная бумага?
Варсонофий. Хуже не выдумаешь.
Сталин. В таком случае надо ее разорвать немедленно. (Рвет билет.)
Варсонофий. Что это вы делаете?
Сталин. Помилуйте, какой же сумасшедший сам на себя такую бумагу будет показывать? Надо будет раздобыть хорошую бумагу.
Варсонофий. Уходите от греха. (Удаляется.)
Сталин один. Окидывает взглядом стены. Потом швыряет клочки билета и выходит.
Темно.
Картина вторая
Прошло три года. Батум Ненастный ноябрьский вечер. Слышен с моря шторм. Комната в домике Сильвестра. Стол, над ним висячая лампа. Часы с гирями. Буфет. Кушетка. Над кушеткой на стене — ковер, на нем — оружие.
В печке огонь. У огня — Наташа. Снаружи послышался стук. Стучат условно — три раза раздельно, потом коротко, дробно.
Наташа (выходит; послышался ее голос). Кто там?
Сильвестр (его голос слышен глухо). Это я.
Наташа (впускает Сильвестра; удивлена, что тот один). А где же…?
Сильвестр (шепотом). Одна?
Наташа. Одна, одна… Но, понимаешь, отец, как назло, весь вечер народ идет к нам. Сейчас только выпроводила соседку. Пришла соли попросить и застряла.
Сильвестр. А Порфирий?
Наташа. Еще не приходил.
Сильвестр. Ага… Гм… Порфирий… Порфирия пока в тайну не посвящай… Он сам с ним переговорит.
Наташа. Что ж мы от Порфирия будем прятаться? Он свой человек.
Сильвестр. Я понимаю, что свой! Мой сын, значит — свой. Я ему вполне доверяю. Но он горячий, как тигр, и неопытный. Пускай он с ним сам говорит.
Наташа (шепотом). А где же он?
Сильвестр. Дожидается в садике. Нужно дело делать чисто: нету его у нас и не было. Значит, днем он совсем не будет выходить из дому, а только ночью. Соседям скажи, что эту комнату сдавать не будем, скажи, что Порфирий в нее переехал.
Наташа. Ну, понятное дело.
Сильвестр. Дверь не закрывай, я сейчас его приведу.
Выходит, через некоторое время возвращается. Вслед за Сильвестром идет Сталин. Голова его обмотана башлыком, башлык надвинут на лицо.
Входи, товарищ Сосо. Вот это моя дочка Наташа, про которую я тебе говорил.
Наташа. Пожалуйста, погостите у нас.
Сталин. Не хотелось бы вас стеснять, но, понимаете, некоторая неудача на первых же шагах в Батуме. К Канделаки на Пушкинскую, во двор, вчера переехал Околоточный. Боюсь, что мы с ним друг другу будем мешать… Ну, я к вам ненадолго, дней на пять, а потом опять на другую квартиру…
Наташа. Вы нас не стесните.
Сильвестр. Пожалуйста, живи сколько надо. Проходи, Сосо, в эту комнату и сиди там, пока я тебя сам не выпущу, потому что может прийти кто-нибудь посторонний. Вернется с работы сын мой Порфирий, я тебя с ним познакомлю. (Ведет Сталина в темную комнату) Осторожнее, тут ширма… окно на задвижку, имей в виду, не закрыто на всякий случай… хотя ничего такого я не жду.
Сталин (в темной комнате). Хорошо, хорошо…
Сильвестр (выходя из темной комнаты, дверь, ведущую в нее, оставляет приоткрытой). Наташа, приготовь нам поесть. А я пойду за другими. Постучу как условились.
Наташа. Хорошо.
Закрывает за Сильвестром наружную дверь, возвращается к печке, мешает угли и затем выходит из комнаты. В темной комнате на мгновение вспыхнула спичка, погасла. Потом снаружи стук. Наташа проходит к наружной двери.
Кто тут?
Порфирий (глухо). Я.
Входит Порфирий, за ним — Наташа. Лицо у Порфирия убитое. Он швыряет в угол шапку.
Наташа. Ты что это?
Порфирий. Ничего.
Наташа. Что с тобой случилось?
Порфирий. Ничего.
Наташа. А что ж ты так неприятно отвечаешь? А?
Порфирий. Ну, оштрафовали!
Наташа. Бедный! На сколько?
Порфирий. На пять рублей! Нож сломал.
Наташа. Ай-яй-яй!
Порфирий. А в чем я виноват? Жесть не выскакивает, стал выковыривать ее, а под нож, чтоб мне руку не отхватило, подложил брусок. Что ж, руку, что ли, отдавать? Нож соскочил на брусок и сломался.
Наташа. Ведь это тебе дней десять даром работать придется? Э, бедняга! Ну, не грусти!
Порфирий. Я? Я не грущу. Пусть они подавятся моими деньгами!
Пауза.
Меня сегодня механик по лицу ударил! Вот чего я не прощу!
Наташа. Ну, ничего, ничего…
Порфирий. Оставь меня!
Наташа. Я ведь к тебе по-человечески, с сочувствием…
Порфирий. Не нужно мне человеческого сочувствия.
Наташа. Ну что ж… (Уходит.)
Порфирий (некоторое время ходит по комнате, что-то бормочет, потом берет книжку, садится к столу; раскрывает книгу, но лицо его внезапно искажается). Пойду завтра убью механика!
Сталин (из темной комнаты). А зачем?
Порфирий. А?..
Сталин (выходит из комнаты). Зачем убьешь механика?
Порфирий. Кто вы такой… такой?
Сталин. Зачем, говорю, убьешь механика? Какой в этом толк?
Порфирий. Да кто вы такой?
Сталин. Нет, ты ответь мне. Ну, хорошо, ты его убьешь. Чем ты его убьешь?
Порфирий. Зубилом!.. Да вы кто такой?
Сталин. Ага, ты ему голову проломишь. Я тебе заранее могу сказать, сколько это тебе будет стоить. С заранее обдуманным намерением…
Порфирий. Каким таким намерением?
Сталин. Обязательно с намерением. Ты сегодня задумал, чтобы завтра идти убивать. Я слышал.
Порфирий. Чего вы слышали? Я вас не боюсь! Идите, говорите!
Сталин. Постой! Какой ты человек, прямо как порох! Слушай: двадцать лет тебе это будет стоить каторги. Ах, да ты, впрочем, несовершеннолетний. Одну треть скинут. И что же получится? Потеряна молодая рабочая жизнь навсегда, потерян человек! Но цех без механика не останется, и завтра же там будет другой механик, такая же собака, как и ваш теперешний, и так же будет рукоприкладствовать. Нет, это ложное решение! Оставь его.
Порфирий. Вы в квартиру к нам как попали?
Сталин. А твой отец меня пригласил. Он мой друг. Не скажу — друг детства, потому что я познакомился с ним недавно, но мы с ним очень крепко сошлись.
Порфирий. Отчего же вы в темноте сидели?
Сталин. Почему же не посидеть, если он меня попросил там посидеть, его подождать?
Порфирий. А Наташа вас видела?
Сталин. Видела! Она в кухне сейчас, ужин готовит, а я здесь сижу. Все в полном порядке.
Порфирий. А как вас зовут?
Сталин. По-разному. Сосо меня зовут. А кроме того, ваши батумские почему-то прозвали меня Пастырем. А за что, я не знаю. Может быть, потому, что я учился в духовной семинарии, а может быть, и по каким-то другим причинам. А ты можешь меня называть как хочешь, мне это безразлично. Да, так вот механик. Я понимаю, он нанес тебе душевную рану. Ну а другие рабочие не страдают от того, что их бьют? Разве у них не отнимают неправедно кровные деньги, как отняли сегодня у тебя? Нет, Порфирий! Ваш холоп-механик тут вовсе не самая главная пружина, зубилом ты ничего не сделаешь. Тут, Порфирий, надо весь этот порядок уничтожить.
Порфирий. А!.. Порядок? Гм… Понимаю. Вы — революционер?
Сталин. Конечно. Ну а почему ты смотришь на меня с таким удивлением? Я ведь не один революционер на свете. А твой отец? А Наташа?
Порфирий. Вот какие дела!.. То-то они все время шепчутся…
Сталин. А как же им не шептаться? Они должны быть осторожны! Ты, понимаешь, человек молодой, пылкий… Да, кстати, ты эти свои манеры брось! Зубило и прочее… Ты же всем можешь принести величайший вред! Но теперь они шептаться не будут, потому что я тебя в это дело посвятил.
