— Эй, кудлатые! — послышался голос Минни. — Из-за вас я все расплескаю.
Зажегся свет. Минни держала в руках поднос.
— Принесла вам ужин, — сказала она. — А куда делись собачки?
— Под кровать, — ответила Темпл. — Я не хочу. Минни подошла и поставила поднос на кровать, ее милое лицо было понимающим и безмятежным.
— Хотите, я… — сказала она, протягивая руку. Темпл быстро отвернулась. Она слышала, как Минни опустилась на колени и выманивает собачек, а те огрызаются с воющим астматическим рычаньем и щелкают зубами.
— Вылезайте же, ну, — сказала Минни. — Они знают, что выделывает мисс Реба, когда напьется. Эй, мистер Бинфорд!
Темпл приподняла голову.
— Мистер Бинфорд?
— Он с голубой лентой, — ответила Минни. Наклонясь, она замахнулась на собачек. Рыча и щелкая зубами, они в безумном ужасе прижались к стене у изголовья кровати.
— Мистер Бинфорд был мужчиной мисс Ребы, Был хозяином здесь одиннадцать лет, два года назад он помер. На другой день мисс Реба купила этих собачек, назвала одну Мистер Бинфорд, другую — Мисс Реба. Как только она побывает на кладбище, то начинает пить, как сегодня вечером, и тогда им обеим приходится удирать. Мистер Бинфорд уже это понял. Прошлый раз она выбросила его из окна верхнего этажа, потом спустилась, вытащила из шкафа все вещи мистера Бинфорда и пошвыряла на улицу все, кроме того, в чем его похоронили.
— А, — сказала Темпл. — Неудивительно, что они перепугались. Пусть остаются здесь. Они мне не мешают.
— Придется оставить. Мистер Бинфорд теперь ни за что не вылезет оттуда. — Минни поднялась и глянула на Темпл. — Ешьте ужин, — сказала она. — Я вам потихоньку прихватила и джина.
— Не хочу, — сказала Темпл, отворачиваясь. Она слышала, как Минни вышла из комнаты. Дверь тихо закрылась. Собачки под кроватью жались к стене в цепенящем, неистовом ужасе.
Посреди потолка висела лампа, абажур из гофрированной бумаги потемнел там, где его касалось горячее стекло. Пол был покрыт узорным бордового цвета ковром, прикрепленным металлическими лентами, на оливковых стенах висели две литографии в рамках. С обоих окон свисали занавеси из машинного кружева пыльного цвета, похожие на подвешенные за край полосы пыли. Вся комната была пропитана атмосферой старой дешевой благопристойности; в волнистом зеркале дешевого лакированного шкафа, словно в застоявшемся пруду, казалось, сохранялись иссякшие тени чувственных жестов и мертвых страстей. В углу на прибитой поверх ковра выцветшей исцарапанной клеенке стоял умывальник с разрисованным цветами бачком, кувшином и вешалкой для полотенец; за ним стояло помойное ведро, тоже обернутое гофрированной бумагой.
Собачки под кроватью не издавали ни звука. Темпл легонько пошевелилась; сухой скрип пружин матраца замер в ужасающей тишине, которую они боялись нарушить. Темпл задумалась о них, бесформенных, лохматых; злобных, раздражительных, испорченных, пустое однообразие беспечного существования которых внезапно сменялось непостижимыми мгновеньями ужаса и страха смерти от тех самых рук, что символизировали гарантированное спокойствие их жизни.
Дом был полон звуков. Далекие, едва слышные, они доходили до Темпл с оттенком пробуждения, воскресения, словно дом спал и с наступлением темноты пробудился. Она услышала что-то похожее на взрыв пронзительного женского смеха. С подноса поднимались ароматные пары. Она повернула голову и взглянула на него, на прикрытые и неприкрытые тарелки из толстого фарфора. Посередине стоял стакан прозрачного джина, лежали пачка сигарет и коробок спичек. Темпл приподнялась, опираясь на локоть и придерживая сползающую рубашку. Сняла с тарелок салфетки: большой кусок мяса с картофелем и зеленым горошком; булочки; розоватая масса, которую она каким-то образом — видимо, методом исключения — определила как сладкое. Снова подтянула сползающую рубашку, вспоминая обеды в университете под веселый шум голосов и звяканье вилок; отца и братьев за ужином дома; вспомнила о том, что эта ночная рубашка не ее, и о словах мисс Ребы, что завтра они пойдут за покупками, А у меня всего два доллара, подумала она.
Поглядев на еду, Темпл почувствовала, что ей совсем не хочется есть, даже неприятно смотреть на нее. Подняла стакан и выпила все до дна, лицо ее скривилось, она поставила стакан и торопливо отвернулась от подноса, ощупью ища сигареты. Зажигая спичку, снова взглянула на поднос, осторожно взяла пальцами ломтик картофеля и съела. Держа в руке незажженную сигарету, съела еще один. Потом отложила сигарету, взяла нож, вилку и принялась есть, то и дело поправляя сползающую с плеча рубашку.
Поев, Темпл закурила. Вновь послышался звонок, потом другой, несколько иной тональности. Сквозь пронзительную трескотню женского голоса она услышала, как хлопнула дверь. Двое поднялись по лестнице и прошли мимо; откуда-то донесся рокочущий голос мисс Ребы. Темпл стала прислушиваться к ее медленному, трудному подъему по ступеням. И не сводила глаз с двери, наконец дверь распахнулась, и на пороге появилась мисс Реба с кружкой в руке, теперь уже одетая в пышное домашнее платье и вдовью шляпку с вуалью. Она вошла, неслышно ступая в пестрых войлочных шлепанцах. Собачки под кроватью дружно издали сдавленный вой беспредельного отчаяния.
Платье, расстегнутое на спине, мешковато свисало с плеч мисс Ребы. Одна ее рука в кольцах лежала на груди, другая высоко поднимала кружку. Усеянный золотыми коронками рот жадно ловил воздух.
— О Господи, Господи, — вздохнула она. Собачки выскочили из-под кровати и, неистово скрежеща коготками, бросились к двери. Когда они пробегали мимо, мисс Реба повернулась и швырнула в них кружкой. Ударясь о косяк двери, кружка с жалобным стуком запрыгала к стене. Мисс Реба со свистом вздохнула, держась за грудь. Подошла к кровати и поглядела на Темпл сквозь вуаль.
— Мы были счастливы, как два голубка, — всхлипнула она, задыхаясь, на груди неторопливыми яркими вспышками мерцали кольца. — А потом он умер у меня на руках.
Мисс Реба со свистом вздохнула, рот ее был широко открыт, подчеркивая скрытое мучение ее закупоренных легких, глаза были светлыми, круглыми и выпуклыми от натуги.
— Как два голубка, — прорычала она хриплым, сдавленным голосом.
Время нагнало застывший жест за кристаллом часов: часики Темпл, лежащие на столике возле кровати, показывали половину одиннадцатого. Вот уже два часа она безмятежно лежала, ловя доносящиеся звуки. Голоса снизу теперь долетали до нее отчетливо. Одиноко лежа в затхлой комнате, Темпл какое-то время прислушивалась к ним. Потом заиграло механическое пианино. Под окном то и дело раздавался визг тормозов; однажды снизу и сверху послышались два ожесточенно спорящих голоса.
Темпл услышала, как двое — мужчина и женщина — поднялись по лестнице и вошли в соседнюю комнату. Вслед за ними с трудом вскарабкалась мисс Реба и прошла мимо ее двери. Лежа с застывшим взглядом расширенных глаз, она слышала, как мисс Реба кричит в соседнюю дверь и барабанит по ней металлической кружкой. Мужчина и женщина за дверью вели себя совершенно тихо, так тихо, что Темпл снова вспомнила о собачках, о том, как они жались к стене в оцепенелом неистовстве ужаса и отчаяния. Прислушалась к голосу мисс Ребы, хрипло кричащей в глухую дверь. Он замер было в тяжелой одышке, потом снова разразился грубой непристойной мужской руганью. Женщина и мужчина за стеной не издали ни звука. Темпл лежала, глядя на стену, за которой опять раздался голос мисс Ребы, сопровождаемый стуком кружкой по двери.
Как отворилась дверь ее комнаты, Темпл не заметила. Лишь случайно глянув в ту сторону, она увидела, что там неизвестно как долго стоит Лупоглазый в заломленной набок шляпе. По-прежнему совершенно беззвучно он вошел, прикрыл дверь, задвинул засов и медленно направился к кровати. По мере того, как он приближался, Темпл, натянув одеяло до подбородка и не сводя с него испуганных глаз, все глубже вжималась в постель. Лупоглазый подошел и встал, глядя на нее. Темпл медленно скорчилась в раболепном страхе, униженно сознавая себя до того обособленной, будто ее привязали к церковному шпилю. Усмехнулась Лупоглазому, рот ее застыл в кривой, заискивающей, белозубой гримасе.
Когда Лупоглазый коснулся ее, Темпл начала всхлипывать.
— Нет-нет, — прошептала она, — он сказал, мне сейчас нельзя, он сказал…
Лупоглазый сдернул одеяло и отшвырнул в сторону. Темпл лежала неподвижно, выставив руки ладонями вверх, плоть ее бедер под рубашкой панически втягивалась внутрь, подобно испуганным людям в толпе. Когда Лупоглазый протянул руку, ей показалось, что он хочет ударить. Не отводя глаз от его лица, она увидела, что оно подергивается и кривится, как у собирающегося заплакать ребенка, услышала, что он издает какой-то ноющий звук. Лупоглазый ухватил ее за вырез рубашки. Темпл перехватила его запястья и заметалась из стороны в сторону, открывая рот, чтобы закричать. Его ладонь зажала ей рот, и, держа его руку, пуская слюну между пальцев, неистово вертясь с боку на бок, она увидела, что Лупоглазый присел возле кровати, лицо его скривилось над отсутствующим подбородком, синеватые губы вытянулись, будто он дул на суп, из них рвался высокий звук, напоминающий лошадиное ржанье. За стеной мисс Реба оглашала дом хриплым потоком непристойной ругани.
