немного поговорили, а в конце молча остановились под дубом. «Если выдать хоть что-нибудь, то рискуешь выдать все», – подумал Джон и, руководствуясь этим опасением, непринужденно взял мать под руку.
– Поедем в Италию, мама.
Ирэн сжала его локоть и ответила – тоже непринужденно:
– Это было бы чудесно, только мне кажется, тебе нужно увидеть и сделать много такого, чего ты не увидишь и не сделаешь, если я буду с тобой.
– Но если я уеду без тебя, ты останешься одна.
– В свое время я прожила в одиночестве больше двенадцати лет. К тому же мне хочется присутствовать на открытии папиной выставки.
Пальцы Джона крепче схватились за ее руку. Он не был обманут.
– Ты не сможешь оставаться здесь одна. Дом слишком большой.
– Здесь я, пожалуй, и не останусь. Поеду в Лондон, а после вернисажа – в Париж. Тебе нужен по меньшей мере год, Джон, чтобы увидеть мир.
– Да, я хочу увидеть мир, причем без прикрас. Но не хочу оставлять тебя совсем одну.
– Дорогой, это меньшее, чем я могу тебе отплатить. Если так лучше для тебя, значит, и для меня. Почему бы тебе не отправиться завтра же? Паспорт у тебя есть.
– Да, если ехать, то ехать, не откладывая. Мама, если… если я захочу где-нибудь поселиться, например, в Америке, ты ведь приедешь ко мне через какое-то время?
– Я приеду, когда бы и куда бы ты меня ни позвал. Только не зови до тех пор, пока действительно не захочешь, чтобы я была рядом.
Джон сделал глубокий вдох.
– В Англии мне душно.
Они еще несколько минут простояли под дубом, глядя туда, где едва виднелась во мгле громада эпсомского ипподрома. Ветви дуба заслоняли их от луны, так что ее свет падал лишь на все остальное: на далекие поля впереди и на увитый ползучими растениями дом, которому скоро предстояло быть сданным внаем.
X
Свадьба Флер
В своих заметках о бракосочетании Флер Форсайт и Майкла Монта октябрьские газеты едва ли передали всю символическую значимость этого события. Союз правнучки «Гордого Доссета» с наследником девятого баронета открыто и явно свидетельствовал о слиянии классов, которое служит опорой политической стабильности государства. Форсайтам пришло время победить в себе естественную неприязнь ко всякой «белиберде», не положенной им по крови, и принять эту «белиберду» как еще более естественную дань своему собственническому инстинкту. В конце концов, им следовало подняться хотя бы затем, чтобы уступить место другим, разбогатевшим гораздо позже. Скромная, но изящная церемония началась на Гановер-сквер, а продолжилась на Грин-стрит. Те из присутствующих, кто ранее не был знаком с семьями жениха и невесты, не смогли бы отличить Форсайтов и Монтов друг от друга – так далеко отошли от «Гордого Доссета» его потомки. Разве не были Сомс и девятый баронет как две капли воды похожи – и стрелками на брюках, и выражением усов, и манерой речи, и блеском цилиндров? Разве не была Флер так же сдержанна, быстра и блистательна, как самые красивые молодые кобылки из табуна Маскэмов, Монтов или Чаруэллов? Пожалуй, в том, что касалось внешнего вида и манер, Форсайты даже брали верх. Теперь они официально стали частью «высшего сословья»: их имя вписывалось в племенную книгу, а деньги оседали на земле. Не поздновато ли Форсайты пожинали плоды своего собственнического инстинкта, не ждал ли их награду (деньги и земли) плавильный котел? Вопрос был настолько спорный, что о нем никто не спорил. В конце концов, Тимоти сказал: «Консоли будут расти в цене». Тимоти, единственное недостающее звено, доживал на Бейсуотер-роуд свои последние дни: по словам Фрэнси, ему оставалось совсем недолго. Еще шепотом поговаривали о том, что молодой Монт чуть ли не социалист. Это было по-своему мудро с его стороны и могло послужить чем-то вроде страховки в нынешние неспокойные времена. В любом случае убеждения жениха никого не смущали. Все знали: земельной аристократии иногда свойственно мило дурачиться, однако дурачества эти сугубо теоретические и на деле вполне безопасны. «Скоро у них пойдут щенки, и тогда он угомонится», – сказал Джордж своей сестре Фрэнси.
Церковь украшали белые цветы и еще что-то голубое в центре восточного окна. Все это выглядело очень целомудренно, как будто убранство пыталось противодействовать несколько шокирующим словам религиозного обряда, направляющим всеобщее внимание в сторону «щенков». Форсайты, Хеймены и Туитимены сидели слева от прохода, Монты, Чаруэллы и Маскэмы – справа. Подруги Флер по тяготам школьной жизни и друзья молодого Монта по тяготам жизни военной зевали, усевшись где попало, а три незамужние леди, забежавшие на церемонию по пути из магазина «Скайуордс», расположились сзади рядом с двумя слугами Монтов и старой няней Флер. При столь неустойчивом положении дел в стране более полного аншлага в церкви ожидать и не приходилось.
За то время, пока длился спектакль, миссис Вэл Дарти, сидевшая в третьем ряду, несколько раз сжала руку мужа. Зная сюжет всей этой трагикомедии, она испытывала почти болезненные ощущения, наблюдая развязку пьесы. «Может быть, Джон инстинктивно чувствует, что сейчас происходит?» – думала она. Ее брат пересек Атлантику, и утром она получила от него из Канады письмо, заставившее ее улыбнуться.
– Джон в Британской Колумбии, Вэл, потому что хотел бы быть в Калифорнии. Он считает, там слишком хорошо.
– О! – откликнулся Вэл. – Видно, к нему возвращается чувство юмора.
– Он купил немного земли и вызвал к себе мать.
– Какого черта она там станет делать?
– Для нее главное – быть с Джоном, остальное неважно. Ты по-прежнему считаешь, что это счастливое избавление?
Вэл сузил свои проницательные глаза до серых щелочек между темными ресницами.
– Флер не подошла бы ему. Она не той породы.
– Бедняжка Флер! – вздохнула Холли.
Ах! Странная была свадьба! Жениху, несомненно, сыграло на руку то, что он застал невесту в отчаянье, которое охватывает человека, чей корабль ушел. Как выразился бы Вэл, Монт взял приз по чистой случайности. Лицо Флер, стоявшей перед алтарем, скрывала фата, и Холли наблюдала обряд лишь в общих чертах. Вышедшая замуж по любви, она испытывала ужас при мысли о несчастливом супружестве. Конечно, этот брак мог в конечном счете оказаться довольно удачным, но шансов было не более чем пятьдесят на пятьдесят. Что такой лотерейный союз освящался фальшивым елеем в присутствии толпы расфуфыренных вольнодумцев (обладатели столь модных нарядов могли думать или вольно, или никак) – в этом миссис Вэл Дарти видела нечто почти греховное, насколько можно говорить о грехе в эпоху, упразднившую это понятие. Взгляд Холли останавливался то на прелате (это был один из Чаруэллов – Форсайты собственного прелата пока еще не произвели), то на муже, который (сомневаться не приходилось) думал о своей кобылке и о ее шансах на скачках в Кембриджшире (ставки на нее принимались пятнадцать к одному).
