Предложение штаб-ротмистра: учить французскому наречию одного, как говорил Петр Авдеевич, из его родственников – принято было рыжим господином только что не со слезами благодарности; он передал ему, картавя, все подробности своей системы, взялся за пять рублей ассигнациями снабдить нового ученика всеми потребными книгами и готов был присягнуть, что ученик меньше чем в два месяца так же хорошо будет знать по-французски, как он сам.
– Сами же вы где научились? – спросил у него штаб-ротмистр.
– Я-с? в газных местах, – отвечал господин, – и выговог от пгигоды поючий погадочный.
Решено было, что учитель отправится с Петром Авдеевичем в деревню на все святки, а по прошествии их, каждую середу будет за рыжим господином приезжать лошадь и отвозить его в город в воскресенье. В плате за уроки уговориться было не трудно штаб-ротмистру; преподаватель согласился получать и деньгами, и провизиею, и даже дровами.
В Костюкове только сознался учителю своему Петр Авдеевич, что учеником французского языка будет он сам, а что не хотел он сказать этого при Дмитрии Лукья-новиче, потому что Дмитрий Лукьянович большой болтун и стал бы звонить о том по всему городу.
Первый приступ показался Петру Авдеевичу не то чтобы трудным; азбука походила на русскую и склады тоже немного; но чем далее погружался он в науку, тем дело казалось ему замысловатее, и, не поддержи его мысль, что в скором времени он в состояний будет заговорить с графинею по-французски, быть бы рыжему господину без ко-стюковской провизии и без дров.
А между тем и Горностая привел чернобородый графский наездник в Костюково, с запискою от ее сиятельства, в которой ее сиятельство пеняла Петру Авдеевичу за скорый отъезд и приглашала посещать ее чаще, прибавляя, что ей одной очень скучно в Графском. Записку эту перечитывал штаб-ротмистр по двадцати раз на день, отчего и потемнела она значительно.
– Уж не скатать ли нам в Графское? – спрашивал частенько у Тимошки костюковский помещик.
– Скатать можно, барин, – отвечал обыкновенно Тимошка.
Наступил канун нового года, и Тимошке отдан был решительный приказ изготовить тройку к послеобеду.
Было восемь часов вечера, когда в гостиную графини вошел раскрасневшийся от стужи костюковский помещик. Завидев его, графиня вскрикнула и, в испуге, чуть не упала с кресла.
– Не бойтесь, ваше сиятельство, – воскликнул Петр Авдеевич смеясь, – я явился к вам с подарком на новый год, да только не с живым, а с мертвым. – Говоря это, Петр Авдеевич снял с плеч своих пребольшого и прежирного волка.
– Что это за чудовище? – спросила графиня с любопытством и боязнию. – Где вы его достали?
– Только что не на дворе вашем, ваше сиятельство; вышел день такой: не ленись я стрелять, волка бы четыре привез вам.
– Так это волк?
– Он самый, ваше сиятельство, и матерый; подержись стужа, скоро за ними проезда не будет; представьте себе: что лощина, то волк, а смелы, как варвары! бегут себе пред коренной, горюшка мало, будь только поросенок…
– Зачем же поросенок?
– Ах, ваше сиятельство, это любезное дело, с поросенком, в особенности в эту пору; они, доложу вам, то есть волки, бегаются теперь, так, попади только в волчиху, всю стаю перекатаешь чисто; уйдет разве шальной какой. Конечно, будь ружье надежное.
– Ружье? – возразила графиня. – Ружья должны быть здесь в доме; точно, мне говорили о каком-то арсенале.
Графиня позвонила и приказала вошедшему слуге спросить управителя, где хранятся оружия, о которых она как-то и от кого-то слышала.
Слуга доложил графине, что есть во флигеле целая комната, наполненная всякого рода оружием.
– Хотите посмотреть и выбрать для себя, что вам понравится? – сказала Наталья Александровна штаб-ротмистру. – А ежели найдется довольно хорошее, – прибавила графиня, – то мы можем сегодня же испытать его.
– Как, ваше сиятельство, вы бы решились ехать на волков? – воскликнул изумленный штаб-ротмистр.
– Решаюсь с большим удовольствием, Петр Авдеевич, только не иначе как с вами.
– И, ваше сиятельство, не боитесь?
– Повторяю вам, что не боюсь ничего; в деревне надобно пользоваться всеми удовольствиями, а ежели к удовольствию присоединяется опасность, тем лучше; мы испытаем ее.
– А едем, так едем, ваше сиятельство; опасность будет или нет, а волки будут, и не будь я Петр Авдеевич, ежели не привезем их полости на две.
Штаб-ротмистр взвалил себе снова на плеча принесенного волка и, оставив его в прихожей, отправился во флигель выбирать ружье; мимоходом он отдал приказ людям приготовить розвальни, тройку смирных лошадей, поросенка и кулек с длинною веревкою.
В графском арсенале нашел штаб-ротмистр не только множество ружей всех наций мира, но и большое количество холодного оружия, как-то: турецкие ятаганы, персидские и черкесские шашки, дамасские кинжалы всех возможных форм и величин. Глаза Петра Авдеевича разбежались при виде богатства, рассыпанного по рукояткам и эфесам восточного оружия; перетрогав каждую вещь порознь, он обратил главное внимание на ружья; некоторые из них показались Петру Авдеевичу ненадежными: ружья эти были легки и вовсе без украшений; может быть, знаток предпочел бы именно эти всем прочим, но штаб-ротмистр выбрал одно повальяжнее; на стволах его искусною рукою вычеканены были олени с рогами, птицы, похожие на бекасов, легавые собаки на стойке, и, наконец, изображалось ветвистыми буквами имя привилегированного мастера Курбатова; с ним-то и возвратился штаб-ротмистр в гостиную. После чаю m-r Clйment пришел доложить ее сиятельству, что сани у подъезда.
– Ваше сиятельство, не раздумали? – спросил штаб-ротмистр.
– Напротив, – отвечала графиня, – чем темнее делается ночь, тем страшнее подумать о волках, и потому тем с большим удовольствием я еду.
– Но извольте одеться потеплее.
– Я холода не боюсь.
– Однако, ваше сиятельство, хотя ветру и нет большого, а морозит на порядках.
– Едем, – сказала графиня, вставая.
Француз подал ей горностаевую шубку, соболий капюшон, муфту, портсигар, меховые башмаки и шубу. Прежде чем успел Петр Авдеевич зарядить два ружья, Наталья Александровна сидела уже в розвальнях, запряженных тройкою. Пересадив Наталью Александровну спиною к кучеру, штаб-ротмистр спросил ее, не угодно ли ей взять кого-нибудь с собою, но, получив ответ: «Зачем?», приказал кучеру трогать.
– Ба, да это ты, Тимошка? – воскликнул Петр Авдеевич, узнав в кучере своего верного служителя.
– Небось, барин, поверил бы я барыню-то кому другому? – отвечал Тимошка, снимая шапку. – На грех мастера нет; нападет зверь, так как бы иногда не струсил другой, да не наделал беды.
– А ты не боишься ничего? – спросила не совершенно твердо графиня, которую замечание Тимошки обдало холодом.
– Бог милует, матушка графиня, авось справимся, и вашу милость не выдадим; будь мы вдвоем с барином, и не подумал бы, кажется, а…
– Если бы не подумал с барином, так не думай и со мной, мой друг, – отвечала графиня. – Петр Авдеевич, – прибавила она, – поедемте в самое дикое место.
– Вы, ваше сиятельство, не извольте только говорить громко. Зверь хитер, услышит, пожалуй, не пойдет, – отвечал штаб-ротмистр, понизив голос, – а ты, Тимошка, прибавь ходу, да, объехав ляда, что у речки, спустись в низину да держись левой стороны; тут самый переход и есть.
– Знаем-с, – отвечал Тимошка, стегнув лошадей.
Ночь была темна, луна скрылась и, сливаясь с небом, представляла взорам ехавших одну темную, непроницаемую полосу. Лошади бежали рысью, усадьба осталась позади; снег скрипел под санями, и лишь изредка встречалась им то черная, неподвижная сосна, то одинокий пень, то темною грядой на белом поле стоял безлиственный ряд кустов.
Глубокое молчание, царствовавшее как в природе, так равно и в розвальнях, привело графиню в невольный трепет, но, вспомнив о Петербурге и дрожа всем телом, она улыбалась при мысли о том, что сказали бы обожатели ее и чопорные дамы, если бы волшебный лорнет мог указать им, что она сидит в крестьянских дровнях, в обществе Петра Авдеевича и кучера его Тимошки, в глухую декабрьскую ночь, среди пустых полей и лесов, наполненных волками, сколько эпиграмм внушила бы она столичным поэтам, сколько злых улыбок вызвала бы она на уста светских женщин, и в то же время как бы позавидовали ей те же самые женщины и Петру Авдеевичу те же самые поэты!
– Теперь ступай тише, Тимошка, – проговорил штаб-ротмистр, выкидывая из саней привязанный на длинной бечевке кулек, набитый сеном.
– На что это? – тихо спросила графиня.
– Это, ваше сиятельство, для того, чтобы приманить зверя, – отвечал так же тихо Петр Авдеевнч. – Услышав крик поросенка, которого я стану потискивать, волки бросятся за нами вслед и, увидя куль, сдуру примут его за самого поросенка.
– Но вы не сделаете ему вреда?
– Кому это? поросенку?
– Да!
