Игра была начата героями Моггльтона. Интересъ сдѣлался общимъ, когда м-ръ Домкинсъ и м-ръ Поддеръ, знаменитѣйшіе члены славнаго клуба, отправились, съ дубинами въ рукахъ, къ своимъ уиккетамъ. М-ръ Лоффи слава и краса криккетистовъ Динглиделль, долженъ былъ бросать могучею рукой свой шаръ противъ богатыря Домкинса, a м-ръ Строггльсъ былъ выбранъ для исправленія такой же пріятной обязанности въ отношеніи къ непобѣдимому Поддеру. Другіе игроки были поставлены въ различныхъ частяхъ поля для наблюденій за общимъ ходомъ, и каждый изъ нихъ, какъ и слѣдовало ожидать, поспѣшилъ стать въ наклонную позицію, опершись рукою, на колѣно, какъ будто собираясь подставить свою спину для перваго прыжка мальчишки, который долженъ открыть игру въ чехарду. Дознано долговременными опытами, что искусные игроки иначе и не могутъ дѣлать наблюденій. Этотъ способъ созерцанія м-ръ Пикквикъ, въ своихъ ученыхъ запискахъ, весьма справедливо называетъ "наблюденіемъ a posteriori".
Позади уиккетовъ остановились посредствующіе судьи; маркеры приготовились считать и отмѣчать переходы. Наступила торжественная тишина. М-ръ Лоффи отступилъ на нѣсколько шаговъ за уиккетъ Поддера и приставилъ шаръ на нѣсколько секундъ къ своему правому глазу. Довѣрчиво и гордо м-ръ Домкинсъ приготовился встрѣтить враждебный шарѣ, и глаза его быстро слѣдили за всѣми движеніями Лоффи.
— Игра идетъ! — раздался громовый голосъ баулера.
И шаръ, пущенный могучею рукою м-ра Лоффи, быстро полетѣлъ къ центру противоположнаго уиккета. Изворотливый Домкинсъ былъ насторожѣ; шаръ, встрѣченный его дубиной, перескочилъ черезъ головы наблюдающихъ игроковъ, успѣвшихъ между тѣмъ нагнуться до самыхъ колѣнъ.
— Разъ — два — три. Лови — бросай — отражай — бѣги — стой — разъ — нѣтъ — да — бросай — два — стой!
Весь этотъ гвалтъ поднялся за ловкимъ ударомъ, и въ заключеніе перваго акта, городскіе криккетисты отмѣтили два перебѣга. Поддеръ тоже съ своей стороны стяжалъ лавры въ честь и славу Моггльтона. Онъ искусно каждый разъ отражалъ отъ своего уиккета шары, и они разлетались по широкому полю. Наблюдающіе игроки, перебѣгавшіе съ одного конца на другой, истощились до послѣднихъ силъ; баулеры смѣнялись безпрестанно и бросали шары, не щадя своихъ рукъ и плечъ; но Домкинсъ и Поддеръ остались непобѣдимыми. Около часа ихъ дубины были въ постоянной работѣ, уиккеты спаслись отъ нападеній, и публика сопровождала громкими рукоплесканіями необыкновенную ловкость своихъ героевъ. Когда, наконецъ, Домкинсъ былъ пойманъ, и Поддеръ выбитъ изъ своего мѣста, городскіе криккетисты уже считали пятьдесятъ четыре перебѣга, между тѣмъ какъ герои Динглиделль остались ни при чемъ. Перевѣсъ на сторонѣ горожанъ былъ слишкомъ великъ, и не было никакихъ средствъ поверстаться съ ними. Напрасно пылкій Лоффи и нетерпѣливый Строггльсъ употребляли всѣ возможныя усилія, чтобъ возстановить нѣкоторое равновѣсіе въ этомъ спорѣ: все было безполезно, и пальма первенства неоспоримо и рѣшительно осталась за городомъ Моггльтономъ.
Незнакомецъ между тѣмъ кушалъ, пилъ и говорилъ безпрестанно. При каждомъ ловкомъ ударѣ онъ выражалъ свое одобреніе и удовольствіе снисходительнымъ и покровительственнымъ тономъ; при каждомъ промахѣ дѣлалъ гримасы и грозные жесты, сопровождаемые восклицаніями: "ахъ, глупо… оселъ… ротозѣй… фи… срамъ! " Такіе рѣшительные отзывы не преминули утвердить за нимъ славу совершеннѣйшаго знатока и безошибочнаго судьи всѣхъ эволюцій благородной игры въ криккетъ.
— Игра на славу… экзерсиціи первѣйшаго сорта… были удары мастерскіе, — говорилъ незнакомецъ, когда обѣ партіи сгрупировались въ палаткѣ, послѣ окончанія игры.
— A вы, сэръ, играли когда-нибудь? — спросилъ Уардль, котораго начинали забавлять энергичныя выходки загадочнаго джентльмена.
— Игралъ ли? Фи!.. двѣсти тысячъ разъ… не здѣсь только… въ Вестъ-Индіи.
— Какъ? Вы были и въ Вестъ-Индіи?
— Былъ… по всѣмъ краямъ… во всѣхъ частяхъ свѣта… Въ Австраліи три года.
— Но въ Вестъ-Индіи должно быть очень жарко, — замѣтилъ м-ръ Пикквикъ, — тамошній климатъ неудобенъ для криккетистовъ.
— Все палитъ — печетъ — жжетъ — томитъ — нестерпимо! Разъ большое пари… одинъ уиккетъ… пріятель мой, полковникъ… сэръ Томасъ Блазо… бросать шары… я отбивать… Началось рано утромъ. Шести туземцамъ поручено дѣлать переходы… утомились… повалились безъ чувствъ… всѣ до одного… Блазо все кидалъ… держали его два туземца… усталъ, выбился изъ силъ… я отражалъ… ни одного промаха… Блазо упалъ. Его смѣнилъ Кванко Самба… солнце запекло… шаръ въ пузыряхъ… пятьсотъ семьдесятъ перебѣговъ… Усталъ и я… немного… Кванко не уступалъ… побѣдить или умереть… наконецъ я промахнулся… покончили… искупался, освѣжился… ничего… пошелъ обѣдать.
— Что-жъ сталось съ этимъ джентльменомъ… какъ бишь его? — спросилъ Уардль.
— Блазо?
— Нѣтъ, съ другимъ.
— Кванко Самба?
— Да.
— Погибъ на повалъ… никогда не могъ оправиться… Бѣдный Кванко… умеръ… Печальный элементъ.
Здѣсь незнакомецъ приставилъ къ своимъ устамъ пивную кружку, вѣроятно для того, чтобъ скрыть отъ взоровъ публики взволнованныя чувства, вызванныя свѣжимъ воспоминаніемъ трагическаго событія: затѣмъ онъ пріостановился, перевелъ духъ и съ безпокойствомъ началъ озираться вокругъ, когда главнѣйшіе криккетисты изъ Дингли-Делль подошли къ м-ру Пикквику и сказали:
— Мы намѣрены, сэръ, покончить нынѣшній день скромнымъ обѣдомъ въ трактирѣ "Голубого Льва", смѣемъ надѣяться, что вы и ваши друзья не откажетесь почтить своимъ присутствіемъ…
— Само собою разумѣется, — прервалъ м-ръ Уардль, — къ числу нашихъ друзей принадлежитъ также м-ръ…
И онъ съ вопросительнымъ видомъ взглянулъ на незнакомца, который не замедлилъ дать полный и удовлетворительный отвѣтъ:
— Джингль, сэръ, Алфредъ Джингль, эсквайръ — безпомѣстный и бездомный эсквайръ, сэръ.
— Съ удовольствіемъ, — сказалъ м-ръ Пикквикъ;- мнѣ будетъ очень пріятно.
— И мнѣ,- сказалъ м-ръ Алфредъ Джингль, подавая одну руку м-ру Пикквику, другую — м-ру Уардлю, и говоря потомъ втихомолку на ухо перваго джентльмена: — обѣдъ превосходный… заглядывалъ сегодня въ кухню… куры, дичь, пироги — деликатесъ! Молодые люди хорошаго тона… народъ веселый, разбитной — отлично!
Такъ какъ предварительныя распоряженія были приведены заранѣе къ вожделѣнному концу, то вся компанія, раздѣленная на маленькія группы, поворотила изъ палатокъ на главную улицу Моггльтона, и черезъ четверть часа господа криккетисты съ своими гостями уже засѣдали въ большой залѣ "Голубого Льва" подъ предсѣдательствомъ м-ра Домкинса, и товарища его, вице-президента Лоффи.
Дружно поднялся за огромнымъ столомъ говоръ веселыхъ гостей, дружно застучали ножи, вилки и тарелки, хлопотливо забѣгали взадъ и впередъ расторопные офиціанты, и быстро стали исчезать, одно за другимъ, лакомыя блюда. М-ръ Джингль кушалъ, пилъ, говорилъ, веселился и шумѣлъ одинъ за четверыхъ. Когда всѣ и каждый насытились вдоволь, скатерть была снята и на столѣ явились въ симметрическомъ порядкѣ бутылки, рюмки и бокалы. Офиціанты удалились въ буфетъ и кухню разсуждать, вмѣстѣ съ поваромъ объ остаткахъ торжественнаго обѣда.
Наступили минуты сердечныхъ изліяній и общаго восторга. Среди одушевленнаго говора безмолвствовалъ только одинъ маленькій джентльменъ съ длиннымъ носомъ и сверкающими глазами. Скрестивъ руки на груди, онъ путешествовалъ по залѣ медленными и ровными шагами, оглядываясь по временамъ вокругъ себя и откашливаясь съ какою-то необыкновенною энергіей выразительнаго свойства. Наконецъ, когда бесѣда приняла на минуту болѣе ровный и спокойный характеръ, маленькій джентльменъ провозгласилъ громко и торжественно:
— Господинъ вице-президентъ!
Среди наступившей тишины взоры всѣхъ и каждаго обратились на вице-президента. М-ръ Лоффи выступилъ впередъ и произнесъ торжественный отвѣтъ:
— Сэръ!
— Я желаю сказать вамъ нѣсколько словъ, сэръ: пусть почтенные джентльмены благоволятъ наполнить свои бокалы.
М-ръ Джингль сдѣлалъ выразительный жестъ и произнесъ энергическимъ тономъ:
— Слушайте, слушайте!
Когда бокалы наполнились искрометной влагой, вице-президентъ, принимая глубокомысленный видъ, сказалъ:
— М-ръ Степль.
— Сэръ, — началъ миніатюрный джентльменъ, выступивъ на середину залы, — я желалъ бы обратить свою рѣчь собственно къ вамъ, a не къ нашему достойному президенту, потому что, такъ сказать, нашъ достойный президентъ находится въ нѣкоторой степени… можно даже сказать, въ весьма значительной степени… между тѣмъ какъ предметъ, о которомъ хочу я говорить, или лучше… правильнѣе то есть… или… или…
— Разсуждать, — подсказалъ м-ръ Джингль.
— Такъ точно разсуждать, — продолжалъ миніатюрный джентльменъ. — Благодарю за такое поясненіе мысли моего почтеннаго друга, если онъ позволитъ мнѣ называть его такимъ именемъ (Слушайте, слушайте! — М-ръ Джингль суетится больше всѣхъ). Итакъ, сэръ, объявляю, что я имѣю честь быть криккетистомъ изъ Дингли, то есть изъ Дингли-Делль (громкія рукоплесканія). Само собою разумѣется, что я отнюдь не могу обнаруживать притязаній на высокую честь принадлежать къ почтенному сословію моггльтонскихъ гражданъ, и вы позволите мнѣ замѣтить откровенно, сэръ, что я не ищу, не домогаюсь и даже нисколько не желаю этой чести (Слушайте, слушайте!). Уже давно продолжается похвальное соревнованіе на полѣ національнаго игрища между Моггльтономъ и Дингли-Деллемъ, — это извѣстно всему свѣту, сэръ, и, конечно, никто не станетъ оспаривать, что европейскій континентъ имѣетъ высокое мнѣніе о криккетистахъ… Могучъ и славенъ городъ Моггльтонъ, и всюду гремитъ молва о великихъ подвигахъ его гражданъ; но тѣмъ не менѣе я — дингли-деллеръ и горжусь этимъ наименованіемъ вотъ по какой причинѣ (Слушайте, слушайте!). Пусть городъ Моггльтонъ гордится всѣми своими отличіями, — на это, конечно, онъ имѣетъ полное право: достоинства его многочисленны, даже, можно сказать, безчисленны. Однакожъ, сэръ, если всѣ мы твердо помнимъ, что Моггльтонъ произвелъ на свѣтъ знаменитыхъ героевъ, Домкинса и Поддера, то, конечно, никто изъ насъ не забудетъ и не можетъ забыть, что Дингли-Делль, въ свою очередь, можетъ достойно превозноситься тѣмъ, что ему одолжены своимъ бытіемъ не менѣе знаменитые мужи: Лоффи и Строггльсъ (Дружныя и громкія рукоплесканія). Унижаю ли я черезъ это честь и славу моггльтонскихъ гражданъ? Нѣтъ, тысячу разъ нѣтъ. Совсѣмъ напротивъ: я даже завидую при этомъ случаѣ роскошному изліянію ихъ національныхъ чувствъ. Всѣ вы, милостивые государи, вѣроятно хорошо знаете достопамятный отвѣтъ, раздавшійся нѣкогда изъ бочки, гдѣ имѣлъ мѣстопребываніе свое великій философъ древней Греціи, стяжавшій достойно заслуженную славу въ классическомъ мірѣ: "если бы я не былъ Діогеномъ," сказалъ онъ, "то я желалъ бы быть Александромъ". — Воображаю себѣ, что господа, здѣсь предстоящіе, могутъ въ свою очередь сказать: "не будь я Домкинсъ, я бы желалъ быть Лоффи", или: "не будь я Поддеръ, я желалъ бы быть Строггльсомъ" (Общій восторгъ). Къ вамъ обращаюсь, господа, почтенные граждане Моггльтона: одинъ ли криккетъ упрочиваетъ за вами громкую извѣстность? Развѣ вы никогда не слышали о Домкинсѣ и его высокихъ подвигахъ, имѣющихъ непосредственное отношеніе къ вашей національной славѣ? Развѣ вы не привыкли съ именемъ Поддера соединять понятіе о необыкновенной рѣшительности и твердости характера въ защитѣ собственности? Кому еще такъ недавно пришла въ голову счастливая мысль относительно увеличенія нашихъ привилегій? Кто такъ краснорѣчиво ратовалъ въ пользу нашей церкви? Домкинсъ. Итакъ, милостивые государи, приглашаю васъ привѣтствовать съ общимъ одушевленіемъ почтенныя имена нашихъ національныхъ героевъ: да здравствуютъ многая лѣта Домкинсъ и Поддеръ!»
