оруженосцем, так что мне теперь не приходилось жить с доставлявшей мне мучения шпагой во рту, ибо мой паж, закованный в кандалы, носил ее, к собственному удовольствию, в одном из своих щупальцев и даже — так мне казалось — иногда ею пользовался и ею похвалялся. Таким манером мы были в пути восемь солнц, как именуют в море дни, в конце коих прибыли в то место, где находились супруга и дети моего друга, а также супруги и дети его соратников, каковые приняли нас с большой радостью, а потом удалились со своими домашними в свои обиталища, оставив меня и капитана в его жилище.
И вот, когда мы были в покоях сеньора Лиция, тот сказал супруге:
— Сеньора, то, что я привез из этого похода и что почитаю за великую удачу, так это — дружба сего благородного тунца, коего вы видите пред собой; посему прошу вас привечать его и обходиться с ним, как вы привыкли обходиться с моим братом, чем вы и доставите мне особое удовольствие.
Она же, будучи весьма красивой и величественной дамой-тунцом, отвечала:
— Конечно же, сеньор, я сделаю всё, как вы повелеваете, а если в чем и ошибусь, так не по злой воле.
Я склонился перед ней, умоляя ее дозволить поцеловать ей ручки, но — слава богу — произнес эти слова несколько невнятно, так что они прошли мимо ушей и никто не заметил мою оплошность. Я же про себя сказал: «Будь я проклят, коли попрошу поцеловать ручки у той, у которой есть только хвост!» Дама-тунец ласково ткнулась мне мордой в щеку, умоляя подняться, так что принят я был весьма хорошо; а когда я предложил ей свои услуги, она, как добропорядочная дама, любезно приняла мое предложение. И в таком духе прошло несколько дней, доставивших нам немалое удовольствие; хозяева дома принимали меня крайне радушно, а слуги всячески старались мне угодить. В это время я научил капитана фехтовать, хотя сам этому никогда не учился, и он стал искусным фехтовальщиком, что вполне оценил; тому же я научил и его брата, которого звали Мело и который был столь же благородным тунцом.
И вот, когда я как-то ночью раздумывал в своей опочивальне над тем, каким верным товарищем оказалась для меня эта рыба — мой друг-тунец, и чем бы ему, хотя бы частично, отплатить за то, что он для меня сделал, мне в голову пришла одна мысль: я мог оказать ему великую услугу, о чем и рассказал ему на следующее утро, и мое предложение пришлось ему очень по душе и он его вполне оценил, о чем я далее и поведаю. А суть предложения была такова: видя, как мой друг увлечен оружием, я ему предложил, чтобы он послал своих солдат в то место, где мы пошли на дно и где они могли бы найти множество шпаг, копий, клинков и всякого другого вооружения, которое — сколько унесут — должны были бы доставить в расположение полка; я же обязывался научить их этим оружием пользоваться и сделать их фехтовальщиками; и если бы всё так и вышло, его полк стал бы самым могучим и бесстрашным из всех полков, что не осталось бы не замеченным ни королем, ни всем морем, ибо один этот полк стоил бы больше всего прочего войска, и это принесло бы моему другу великую славу и большую выгоду. Мой совет он воспринял как совет настоящего друга, за что горячо меня поблагодарил; и затем, объявив всеобщий сбор, послал в указанное мной место своего брата Мело и около шести тысяч тунцов, которые быстро со всем управились и вернулись, принеся с собой несчетное число шпаг и другого оружия, значительная часть которого была тронута ржавчиной и, но всей видимости, осталась после другой бури — той, которая в том же месте застигла злосчастного Уго де Монкада [125]. Прибывшее оружие было роздано наиболее способным, как нам казалось, тунцам, и капитан и его брат — каждый со своего фланга — начали обучение (я же выступал как наставник, к которому обращались в сомнительных случаях). Мы заботились лишь о том, чтобы показать, как держать шпаги и как фехтовать: отражать и наносить удары, делать красивые выпады; что же касается прочих тунцов, то мы почли за лучшее отправить их на охоту и добычу пропитания.
Тунцов-самок мы научили чистить оружие изобретенным мной приятным способом: втыкать его там, где много песка, и вытаскивать, повторяя это, пока оно не заблестит. Таким образом, когда все оказались при деле, стороннему наблюдателю этого уголка моря могло бы почудиться, что здесь кипит большой бой. И через несколько дней не осталось почти никого из вооруженных тунцов, кого нельзя было бы не спутать с Агирре-фехтовальщиком [126]. Мы собрали совет, на котором решили заключить с осьминогами вечный дружественный союз, с тем чтобы они служили нам, своими колышущимися щупальцами заменяя для пас портупеи, что нам и удалось осуществить ко всеобщему удовлетворению, так что мы стали их друзьями и взяли их на довольствие, а они, как я уже сказал, без особых усилий могли нам прислуживать.
К тому времени истекли два назначенных месяца, в конце которых по приказу главнокомандующего все капитаны должны были прибыть ко двору; так что Лиций стал собираться в дорогу, и мы начали раздумывать, отправляться ли мне ко двору вместе с ним, чтобы припасть к королевской руке [127], тем самым обнаружив свое присутствие. Рассудив, что отношение генерала ко мне было недоброжелательным, поскольку он прямо заявил, чтобы я возвращался на родину, мы нашли это неуместным; и обсудив — в присутствии брата капитана Лиция Мело и его прекрасной и столь же разумной супруги — дело со всех сторон, сошлись на том, что мне было бы лучше остаться, так что Лиций решил отправиться в путь налегке, взяв с собой небольшую свиту, и, уже прибыв ко двору, рассказать королю обо мне и о моих великих достоинствах, а затем, в зависимости от ответа короля, поступить так или иначе.
Всё согласовав, друг Лиций отправился в путь в сопровождении около тысячи тунцов, а мы — Мело и я — со всеми прочими остались дома; в час прощания Лиций, отведя меня в сторону, сказал:
— Мой верный друг, хочу признаться вам, что еду ко двору в большой печали из-за приснившегося мне этой ночью сна. Даст Бог, чтобы он оказался ложным! Но если, на мою беду, он окажется
