Рано утром, в пятницу, все заинтересованные лица предстали перед комиссаром по золотым делам, чтобы зарегистрировать свои заявки. Весть о новом открытии с быстротой молнии распространилась по всему Даусону. Не прошло и пяти минут, как на тропе замелькали фигуры первых золотоискателей, а через полчаса весь город уже был на ногах. Опасаясь захвата своих владений, перестановки столбов, порчи знаков и т. п., Вэнс и Дэл, поспешно выполнив все формальности, пустились в обратный путь к Французскому Ручью. Но, заручившись санкцией правительства, они шли не спеша и спокойно пропускали мимо себя беспрерывный поток золотоискателей. На полдороге Дэл случайно обернулся и увидел Сэн Винсента, бодро шагавшего с мешком за плечами на некотором расстоянии от них. Дорога на этом месте круто заворачивала и, кроме них троих, никого не было видно.
— Не разговаривайте со мной! Сделайте вид, что вы меня не знаете, — резко предупредил Дэл, застегивая предохранительный клапан для носа, наполовину скрывший его лицо. — Там дальше яма с водой. Лягте на живот, как будто вы пьете. А затем отправляйтесь дальше без меня. Мне нужно обделать здесь одно личное дело. И именем вашей матери заклинаю вас, не возражайте мне ни слова и не разговаривайте с этой гадиной. Постарайтесь, чтобы он не увидел вашего лица.
Корлис в полном недоумении повиновался, сошел с протоптанной тропы в снег, лег на живот и стал черпать из ямы воду пустой жестянкой из-под консервированного молока. Бишоп опустился на одно колено и нагнулся к земле, делая вид, будто подвязывает свои мокасины. В тот момент, когда Сэн Винсент приблизился к ним, Дэл кончил завязывать узел и с лихорадочной поспешностью зашагал дальше, с видом человека, желающего наверстать потерянное время.
— Эй, постойте-ка, приятель, — крикнул ему вдогонку журналист.
Бишоп метнул на него быстрый взгляд и зашагал дальше. Сэн Винсент пустился рысью и не без труда нагнал золотоискателя.
— Тут дорога…
— К Французскому Холму? — рявкнул на него Дэл. — Можете не сомневаться. Туда я и иду. До свиданья.
Он стремительно помчался вперед, и журналист чуть не бегом пустился следом, с явным намерением не отставать от него. Корлис осторожно поднял голову и проводил их взглядом. Увидев, что Бишоп резко сворачивает направо, к Адамову Ручью, он понял, в чем дело, и тихо рассмеялся.
Поздно вернулся в эту ночь Дэл на стоянку в Эльдорадо. Он был измучен до крайности, но ликовал.
— Ну и сыграл же я с ним шутку, — крикнул он, не успев еще как следует войти в палатку. — Дайте-ка мне проглотить чего-нибудь. — Он схватил чайник и вылил жидкость в горло. — Сала, жира, старых мокасин, свечных огарков — чего хотите!
Затем он в изнеможении опустился на одеяло и начал растирать свои онемевшие ноги, в то время как Корлис поджаривал грудинку и выкладывал на тарелку бобы.
— Что с ним? — торжествующе изрекал он между двумя глотками. — Ну, можете прозакладывать свои штаны, что он не добрался до Французского Холма. «А далеко это, приятель?» (Он прекрасно копировал покровительственный тон Сэн Винсента). «Далеко еще?..» — уже без оттенка покровительства. «А далеко ли еще до Французского Холма?» — почти смиренно. «Как вы думаете, далеко ли еще?» — уже совсем кисло, с дрожью в голосе. «Далеко ли?..»
Золотоискатель разразился оглушительным смехом, но, поперхнувшись чаем, отчаянно закашлялся и лишился на время дара слова.
— Где я бросил его? — произнес он, отдышавшись. — Да на перевале к Индейской Реке, так он и остался там, несчастный, задохшийся, без задних ног, как говорится. Едва хватило у бедного малого силенок доползти до ближайшей стоянки и свалиться там. Сам я отмахал добрых пятьдесят миль, спать хочу — помираю. Спокойной ночи! Не будите меня завтра!
Дэл, не раздеваясь, закутался в одеяло, и Вэнс слышал, как он бормотал, засыпая: «А далеко ли еще, приятель? Послушайте, далеко ли?..»
Что касается Люсиль, то она не оправдала ожиданий Корлиса.
— Признаюсь, я совсем не понимаю ее, — сказал он полковнику Тресуэю. — Мне казалось, что эта заявка даст ей возможность расстаться с казино.
— Такие вещи не делаются в один день, — возразил полковник.
— Но ведь она могла бы получить деньги под залог участка. Всякий охотно пошел бы ей навстречу, дело-то вернее верного. Я учел это обстоятельство и предложил ей одолжить авансом несколько тысяч без процентов, но она наотрез отказалась. Заявила, что в этом нет необходимости, хотя была, по-видимому, очень тронута и просила в минуту нужды обратиться к ней.
Тресуэй улыбнулся, играя цепочкой от часов.
— Что вы хотите? Жизнь и в этой пустыне не исчерпывается для нас с вами обедом, постелью и переносной печкой. Люсиль же не менее, а даже, может быть, и более нас нуждается в обществе. Предположим, вы оторвете ее от казино, что тогда? Сможет ли она появиться в обществе и познакомиться с женой капитана? Сделать визит миссис Шовилль или сблизиться с Фроной? Согласитесь ли вы прогуляться с ней средь бела дня по людной улице?
— А вы? — спросил Вэнс.
— Разумеется, — не задумываясь, ответил полковник, — и с превеликим удовольствием.
— Точно так же и я, но… — Он умолк и мрачно уставился на огонь. — Но вы заметили, как она неразлучна с Сэн Винсентом? Они держатся друг за друга, точно два вора, и никогда не расстаются.
— Да, и меня это удивляет, — согласился полковник Тресуэй. — Сэн Винсента я еще понимаю. Он гонится за несколькими зайцами сразу; к тому же Люсиль теперь владелица заявки на втором ярусе Французского Холма. Но запомните, Корлис, даю голову на отсечение, что в тот день, когда Фрона согласится стать его женой, — если это вообще случится когда-нибудь…
— Что же будет в тот день?
— В тот день Сэн Винсент порвет с Люсиль.
Корлис задумался, а полковник продолжал:
— Мне непонятно другое — Люсиль, что она нашла в этом Сэн Винсенте?
— Что же, вкус у нее не хуже, чем… у других женщин, — с жаром перебил его Вэнс. — Я уверен, что…
— Фрона не может обладать дурным вкусом, а?
Корлис повернулся на каблуках и вышел, оставив полковника в мрачном раздумье.
Вэнс Корлис даже не подозревал, сколько людей прямо или косвенно принимали участие в его делах в это Рождество. Особенно горячо старались двое — один ради него, другой ради Фроны.
Пит Уиппль, один из старожилов, обладал заявкой в Эльдорадо, как раз у подножия Французского Холма. Он был женат на местной уроженке — полукровке, мать которой лет тридцать назад сошлась с русским меховщиком в Кутлике, на Большой Дельте. Однажды в воскресенье Бишоп отправился в гости к Уипплю, но застал дома только его жену. Эта особа объяснялась на варварски ломаном английском диалекте, от которого всякого нормального человека брала жуть, а потому золотоискатель решил выкурить трубку и вежливо ретироваться. Но она так разговорилась и рассказала ему столько интересного, что он забыл о своем первоначальном решении и, куря трубку за трубкой, сам подзадоривал ее, лишь только она пробовала умолкнуть. Он фыркал, посмеивался и со вкусом ругался вполголоса, слушая рассказ миссис Уиппль. А наиболее интересные подробности вызывали неизменное «черт подери!», ярко передававшее все оттенки впечатления, произведенного на него этим повествованием.
Среди разговора женщина вытащила со дна полуразвалившегося ящика старую книгу в кожаном переплете, всю перепачканную и изодранную, и положила ее на стол между ними. Хотя книга оставалась закрытой, она то и дело ссылалась на нее взглядом и жестом, и всякий раз при этом в глазах Бишопа загорались злорадные огоньки. Убедившись, наконец, что миссис Уиппль выложила ему все, что знала, и в дальнейшем будет только повторяться, он вытащил свой мешочек с золотом. Миссис Уиппль выровняла чашки весов и положила на одну из них гири, которые Дэл уравновесил золотым песком на сто долларов. Распрощавшись с хозяйкой, он отправился домой, крепко прижимая к себе покупку. В палатке Дэл наткнулся на Корлиса, который чинил свои мокасины, расположившись на одеялах.
— Ну, теперь попляшет он у меня, — заметил как бы невзначай Бишоп, поглаживая книгу и кладя ее на постель рядом с Корлисом.
Тот вопросительно взглянул на потрепанный томик и раскрыл пожелтевшие от времени страницы. Книга была написана на русском языке и, по-видимому, испытала немало тяжелых невзгод во время своих странствий по суровым краям.
— Я и не знал, что вы знаток русского языка, — пошутил он. — Для меня это китайская грамота.
— Вам-то что, а вот меня так действительно досада берет, и жена Уиппля тоже ни черта не понимает в этой тарабарщине. У нее-то я и выкопал эту штуку. Но ее отец — он был настоящий русский — читал ей часто эту книгу вслух. Поэтому она хорошо знает то, что знал старик и что знаю теперь я.
