изумительная вилла. Они все вместе ходили на пляж в Эден-Рок, где так приятно загорать… но еще чаще сопровождали Карлотту, неистовую любительницу рулетки, в Монте-Карло или в Канны. За эти полтора месяца зачесанные на лысину волосы Вейсмюллера выгорели, как сожженная солнцем трава. Он был уродливо огромен, под глазами набухшие мешки; жирное брюхо он время от времени подпирал ладонью, как будто вправляя его на место; из рукавов легкой шелковой рубашки цвета беж торчали на редкость волосатые руки.
— Если будет война, — сказала Рита, — я буду играть сестер милосердия и ухаживать за Полэном, а он пусть лежит в красивой белоснежной кровати, а над ней — температурный листок… Напишешь для меня такой сценарий, да, Роже?
Все засмеялись. Полэн Лекер посмотрел на Риту. Когда он глядел на женщин, он щурил глаза, словно был близорук, такой он выработал себе стиль… Откуда она взялась, эта Рита? Венгерка? Хотя для венгерки несколько коротки ноги. Но зубы чудесные. Мелкие кудряшки, чересчур уж мелкие — под Орленка. Должно быть, настоящая блондинка, впрочем, в наши дни определить трудно.
— Мне играть раненых? — сказал он. — Не мой жанр. Потом я лейтенант, пехтура, — надену портупею и… прощай, моя крошка…
— Да никакой войны не будет, я вам говорю! — вмешался Лурмель, закидывая ногу на ногу. Ну и туфли же у него!.. — Люди, которые собираются воевать, не будут вам швырять направо и налево марки, так, здорово живешь… Правда, они платят французскими деньгами, но все-таки…
— Французскими деньгами? Как это? — заржал Роже. — Но ведь и на это марки нужны…
— Да нет же, ты просто глуп, Роже! Ты отлично знаешь, что фильмы снимают в Германии, а платят вам всем на выручки от проката во Франции. Всем — и сценаристу, и актерам, и режиссеру… Платит прокат. Таким образом золото остается при них.
— Неглупо придумано! — подтвердил Роже; с его точки зрения, это был весьма удачный кинотрюк. — Тут уж никто не скажет, что мы получаем немецкие деньги… В конце концов платит французская публика. Это справедливо. При такой системе у них руки развязаны…
— Конечно, — сказал Лурмель, — так они могут оплачивать не только расходы по постановке, но и кучу своих долгов. Посмотрите, например, как они щедро заплатили нынче утром «Же сюи парту» [68]… Там пишет опытный кинокритик… стоит заплатить там за страничку-другую — окупится.
— Верно, — сказал Вейсмюллер. — Вы знаете, что у меня к этому журнальчику душа не лежит… Но я всегда охотно читаю у них кинокритику.
Рита сделала гримаску: — Однако там не очень-то любезно обошлись со мной за «Парижское обозрение». Впрочем, и редакция «Марианны» тоже… А все-таки Патенотр — прелесть. Помнишь, Джонни, какой он был милый тогда, у Карлотты?
Рита называла Вейсмюллера «Джонни», чтобы сделать из него уж полного тезку Тарзана [69]. Джонни прекрасно помнил Патенотра. Чета Патенотр была для него главной приманкой в Антибах. Он просил Барбентанов познакомить их.
— Но, позвольте, — сказал Роже, — если они платят с проката, то это еще ничего не доказывает!
— Почему же? — возразил Полэн Лекер, играя мощными плечами. — Что заплачено — то заплачено…
Роже взглянул на него с презрением: этот бывший велогонщик, став прославленным киноактером, попрежнему ни о чем не может думать, кроме своей мускулатуры, с утра до вечера обольстителя разыгрывает… Пусть у него неплохой голос, но манеры, манеры! Бледнозеленая шелковая рубашка, широкие рукава, туго стянутые у запястья… Женщины от него без ума. Рита перед ним хвостом вертит. Роже пожал плечами и раздул бескровные ноздри: — Чепуха! Почему бы им не платить, раз эти деньги во всяком случае не вернутся в Германию, а если будет война, на них будет наложен секвестр. Не говоря уже о том, что они раздают деньги нужным людям…
— Об этом я не подумал, — сказал Полэн Лекер. — Что ж, пожалуй, пожалуй. В таком случае, это ничего не значит…
Все посмотрели на элегантного Лурмеля. Тот сидел с недовольным видом. Когда Роже отпустил шутку, как будто копытом лягнул, заявив, что Лурмель, конечно, снова станет гусаром, тот поморщился: — Вас, я вижу, забавляет перспектива войны. А я еще от той не отдышался… В сорок пять лет снова в солдатскую лямку лезть!
— Оставьте, никому она не нужна, эта война.
— Кроме коммунистов… — начала было Рита.
— Ах, коммунисты! — прервал ее Роже Брель, сделав презрительную гримасу, отчего одна его лошадиная ноздря раздулась сильнее другой и обнажились длинные желтые зубы. — Что ты в этом понимаешь? У тебя есть знакомые коммунисты, что ли?
— Нет… а у тебя?
— У меня?.. Да, я их знаю… я, например, встречался с Вайяном Кутюрье [70] и с одним очень толковым парнем из «Юманите»… Орфила… он не хочет войны… он так же боится ее, как и мы, грешные… Ты помнишь Жозетту? Хорошенькая девочка, такая прилизанная. Он живет с ней…
— Брат Эдмона Барбентана — коммунист, — сказала Рита. — Это страшный человек. Карлотта мне рассказывала… Впрочем, коммунисты сами мало значат: приказывает Москва, а они только подчиняются…
— Ты, я вижу, ударилась в политику? — спросил Полэн Лекер презрительным тоном, каким он разговаривал с женщинами во всех своих ролях; потом, подумав, добавил: — Говорят, если будет война, Лебрен [71] назначит Жироду [72] на место Даладье…
— Чудесно! — воскликнула Рита, — ведь он пишет драмы…
Лурмелю не нравились эти шутки. Если будет война… Его мороз подирал по коже. Не дай бог, сунут нос в его дела. В тридцать четвертом он уже пережил испуг в связи с делом Стависского [73], но тогда некоторые члены клуба «Гран Павуа» его выручили… на сей раз уже не приходится рассчитывать на Симона де Котель или Бринона! Нет, он решительно пацифист. Он так и сказал: — Что до меня, то я пацифист. Война… для войны надо, чтобы обе стороны хотели воевать. Когда войны не хотят, ее не бывает. Ну, как Гитлер сможет воевать против Франции, если она не захочет? Вспомните прошлый год. Он будет воевать, только если его к этому принудят. Предположим даже, что он объявит нам войну… Ну и что ж? Наше дело не сопротивляться… В каком положении он очутился бы перед своим народом, если мы откажемся драться?
— Да, но если
