Варью еле успел затормозить — но сдержался и даже не выругался в сердцах. Терпеливо дождался, пока чудак за рулем разберется, где правая и где левая сторона, и лишь после этого обогнал его. Сигарета как раз догорела; он выбросил окурок в окно и, продолжая движение, нажал клавишу магнитофона. Музыка оборвалась. Несколько минут слышно было лишь ровное гудение мотора; Иштван Варью с любопытством вслушался в него. Ему нравился голос его «ЗИЛа», мощный, спокойный, уверенный, и он проверял его несколько раз в день. По звуку мотора он мог даже заранее угадать, почувствовать в нем неполадку. В дороге Варью любил, чтобы рядом все время гремела музыка, но это не мешало ему каждые полчаса выключать магнитофон, чтобы удостовериться: с мотором все в порядке. Вот и сейчас, слушая голос «ЗИЛа», он доехал до самого поворота на Кунсентмиклош и лишь тогда с удовлетворением кивнул головой, заменил, скосив глаза, кассету в магнитофоне и нажал клавишу пуска. Лента начиналась «Цецилией» Саймона и Гарфункеля. Это был один из самых любимых его номеров; правда, сейчас, перед закатом, к настроению больше подошло бы, наверное, танго «Эль Кондор паса».
Машина ровно катилась на девяноста. Но перед Дунафёльдваром его все же обогнали «Жигули», потом «фольксваген», потом черная «Волга». Въезжая в Дунафёльдвар, Варью снизил скорость до шестидесяти, посмотрел в окно. Худой мужчина вез по тротуару двухколесную тележку с двумя полными мешками, из которых торчали зеленые листья крапивы. С высоты шоферского сиденья Варью мог заглянуть во дворы. Женщина гнала гусей в заросший травой угол сада. Подальше, в другом дворе, другая женщина, маленькая и толстая, развешивала одежду, возле нее бегали ребятишки. Не то двое, не то трое. Все это возникало перед Варью лишь на мгновение: ведь надо было еще и следить за дорогой. Он так и не решил, двоих или троих ребятишек видел возле толстухи. Тогда он стал думать, какой у нее муж. Почему-то ему казалось, что он должен рыть железнодорожником. Кочегаром, например, или составителем поездов. Наверное, ездит на работу в Дунауйварош; на рассвете выходит из дому, а возвращается на рассвете следующего дня с красными от усталости глазами. По дороге в станционном буфете опрокидывает стаканчик виноградной водки. Дома ест и ложится спать. Поспит до обеда, потом... Варью так и не смог придумать, что же делает железнодорожник в свободное время. Город постепенно сходил на нет. По обочине катили велосипеды с заступами, разъятыми косами, притороченными к раме; седоки молча, сосредоточенно крутили педали. «Что они косят, интересно?»— размышлял Иштван. Миновав последние дома, он прибавил скорость. На ленте как раз шло танго «Эль Кондор паса»— Гарфункель со своими ребятами были в самом деле на высоте. Варью загляделся на поля, на небо над ролями и вдруг, почти бессознательно, затормозил. На краю шоссе нетерпеливо махала рукой, прося остановиться, невысокая светловолосая девушка. Она была не одна. Рядом, на обочине, стоял потрепанный джип, вокруг него хлопотали двое длинноволосых парней и девушка. Светловолосая, судя по всему, была из их компании.
Варью высунулся в окно кабины:
— Что надо?
— Телега вот встала... А мне некогда, я дальше еду. Подвезешь? — спросила она.
— До Пакша. Устроит?
— Устроит, спасибо,— ответила девушка и, взобравшись на подножку, села в кабину.
— Магнитофон там, осторожно — Варью включил указатель поворота и нажал на педаль газа.
Но тут из-под крышки мотора джипа вылез один из парней и замахал рукой: постой, мол. Варью снял ногу с педали и опять высунулся в окно.
— Ну?
— Слушай... У тебя бечевки какой-нибудь нету? — спросил длинноволосый.
— Бечевки?.. Зачем тебе?
— Ремень приводной хотим скрутить.
— Из бечевки-то?
— Больше не из чего, - ответил парень, потом добавил: — Вода у нас закипела, еще возле Дунауйвароша. Я подождал с полчаса, думал, термостат барахлит. Потом выкинул его. Дальше поехали и только разогнались, как вода опять закипела. Тут выяснилось, что еще и аккумулятор сел. Чертов этот ремень оборвался.
Варью нагнулся, сунул руку под сиденье. Покопавшись, вытащил моток бечевки.
— Иногда бывает нужно, брезент привязать,— объяснил он длинноволосому, отдавая ему бечевку.
Тот повертел моток, разглядывая, и кивнул:
— Спасибо... Скрутим ее, смажем битумом, чтобы липла...
Варью махнул рукой, прощаясь, и тронул машину. «ЗИЛ» быстро набрал скорость, через минуту стрелка спидометра дрожала возле восьмидесяти. Варью никогда не берег бензин, даже если за экономию полагалась премия. Он любил, чтобы машина шла в полную силу. «ЗИЛ» весом в пять с половиной тонн съедал на ста километрах литров 30—34. Бывало, что и больше.
Девушка притопывала ногой в такт музыке. На ней была убийственно короткая кожаная юбка — из-под нее даже трусики выглядывали — и красная блузка с синим жилетом. Она была невысокого роста, с круглым скуластеньким лицом. Густой загар покрывал ее в меру полные, округлые ноги. На нище не было краски, даже брови не выщипаны. Только руки по какой-то неясной причине казались заботливо ухоженными, ногти длинны и покрыты темно-красным лаком.
Варью покосился на девушку и сказал:
— Ты бы легковую машину остановила: удобней, да и быстрее.
— Пробовала... Не останавливаются,— ответила она, выпятив с досадливым видом нижнюю губку. — После того случая у Сигетвара, когда несколько девчонок оказались замешанными в убийстве шофера, ни одна машина не останавливается.
— Да, скверная была история.
— Скверная... Не боишься, что я тебя пристукну? — спросила девчонка с любопытством.
— Не боюсь,— ответил Варью и внимательно посмотрел на нее. Ее нельзя было назвать слишком стройной, но сложена она была очень неплохо. Загорелые, тугие ноги ее, вытянутые под приборную доску, очень гармонировали с одеждой и волосами.
— Сигарету не дашь? — снова заговорила девушка.
Варью вытащил из кармана джинсов пачку сигарет «Фечке» и отдал девушке.
Подождав, пока она закурит, спросил:
— Куда едешь?
Она затянулась и, выдыхая дым, ответила:
— Сначала мы в Печ было нацелились. У Кареса там мать работает в Луна-парке, Карес обещал и меня устроить к аттракционам. Целый день на воздухе, и работа — не надорвешься. Складываешь, например, консервные банки в пирамиду, а клиенты стараются в нее попасть...
— А Карес что делает?
— Карес?.. А он этот, как его... Говорит, менеджер.
— Мене-джер? Это что за штука?
— А такая вот штука.
— Какая?
— Такая... Карее сказал, у них когда-то и свои карусели были.
— Ну и что потом?
— Ничего. Машина вот у Кареса сломалась. Два часа торчали: ни у кого нет бечевки.
— Тебе, значит, ждать надоело?
— Не то чтобы надоело... Просто подумала, не податься ли в Боглар.
— В Боглар? А туда зачем?
— Так... Балатон там, и вообще... Говорят, в прошлом году ребята там в часовне жили, прямо посреди кладбища. Часовня та каким-то художникам принадлежит, только они всех пускали, кто захочет.
— Ну?..
— Что ну?.. Вот и все... Говорят, те художники — веселые и выдумщики. Но вообще хорошие ребята. Я осенью в Молодежном парке с одной девчонкой разговорилась, так она две недели у этих художников жила...
— И что они там делали?
— Ну... жили... И Балатон там...
После Гарфункеля и его ансамбля начался новый номер. Девушка прислушалась, обернулась к Варью.
— Это кто поет?
— Мирей Матье...
— А, Мирей Матье. Я слышу, голос знакомый.
Покачиваясь в такт музыке, она принялась рассматривать сокровища Варью. Заметив мулатку, засмеялась.
— Блеск... Где достал?
— Привезли из Вены.
— Блеск... Негритянка?
— Наполовину. Мулатка.
— Кто?
— Мулатка. Мать или отец у нее белый.
— Блеск... Значит, если с негром переспать, ребенок такого цвета будет?
— Такого. А может, совсем черный.
— А это что?
— «Королла». Японцы делают.
— Красота. Даже не поверишь, что есть такие машины.
— На дороге даже я еще не видел.
Девушка показала на другую картинку.
— А это что за чудаки?
— Записываются в школу кенгуру. Реклама «Кэмела».
— А ты ничего парень. Я таких люблю.
— Ты тоже в моем вкусе.
Она повернулась к фотографиям девчонок из Кёбани.
— А это кто? Твои?
— Были мои.
— Все трое?
— Конечно. А что?
— Эта тоже? — спросила светловолосая, показав на Жожо.
— Тоже. А что?
— Противная девка. Воображает о себе много.
Верно?
— Хорошая баба. Ничего не могу про нее сказать.
— Воображает только, да?
— Ничего не воображает. Хорошая баба.
— Лучше меня?
— Не знаю. Ты тоже — класс баба. Особенно ноги. А плюс еще волосы — вообще первьй сорт.
— У нас, на Незабудке, есть одна деваха. Так у нее все тело смуглое-смуглое, а волосы на нем — везде светлые.
