Вскоре роща осталась позади. Лодка шла довольно быстро. Тьма вокруг нас сгущалась; видимо, наступила полночь. Ругаясь и смеясь, все болтали об актерах, но гребли п.» всех сил. Громче стали всплески воды, рассекаемой плоскодонкой, которая неслась в пене воли, точно большая белая рыба с кучкой ребят на спине. Вышедшие на ночной лов старые рыбаки останавливали свои суденышки, чтобы полюбоваться па нас и крикнуть нам что-то одобрительное.
До деревни Пинцяо оставалось всего одно ли, лодка теперь шла тише. Гребцы перестарались и жаловались на усталость, к тому же всем захотелось есть.
– Бобы как раз созрели, а хворост в лодке есть. Давайте нарвем бобов и сварим, – предложил Гуй-шэн.
Предложение было принято, и мы сразу же причалили к берегу. Поле буквально усеяли маслено-черные спелые бобы.
– Эй, А-фа, с какого поля брать? Здесь – ваши, а там – дедушки Лю-и, – крикнул Шуан-си, первым спрыгнув на берег. Вслед за ним и мы все попрыгали с лодки.
– Погодите, я сейчас посмотрю! – на ходу ответил А-фа, нагнулся, потрогал бобы и сказал: – Лучше с нашего ноля! У нас бобы гораздо крупнее.
Мы быстро рассыпались по нолю, мигом набрали полные горсти стручков и побросали их в лодку. Тут Шуан-си смекнул, что надо переходить на другое поле, не то мать А-фа заметит. начнет плакать и браниться. Тогда все принесли еще по горсти с поля дедушки Лю-и.
Старшие принялись потихоньку грести. Несколько человек развели огонь в каюте, а младшие вместе со мною стали лущить бобы. Скоро бобы сварились. Мы собрались вокруг котла и начали есть прямо руками. Покончив с едой, одни снова налегли на весла, предоставив лодке плыть по течению, другие стали мыть котел, выбрасывать за борт шелуху и ботву, чтобы не осталось следов.
Больше всего Шуан-си боялся, как бы хозяин лодки, аккуратный старик Ба, не заметил пропажи соли и дров и не стал нас ругать. Но мы решили, что бояться старика нечего. Пусть только подымет шум, мы потребуем у него то высохшее бревно сального дерева, которое он подобрал на берегу в прошлом году, да еще обзовем его прямо в лицо Паршивый Ба. – Вот мы и вернулись! Все в порядке! Я же говорил! – вдруг закричал Шуан-си, стоя на носу лодки. Перед нами лежала деревня Пинцяо. На берегу кто-то стоял. Это была моя мать. Ей и кричал Шуан-си. Я перебрался на переднюю палубу. Лодка прошла под мостом. Мы причалили и спрыгнули на берег. Мать сердилась, что мы так поздно вернулись – уже прошла третья стража, но радовалась, что все обошлось благополучно, и звала всех к нам съесть поджаренного риса. Но ребята отказались – поели, мол, печенья, очень хотят спать, и разошлись по домам.
На другой день я встал чуть ли не в полдень. О хворосте и соли дедушки Ба никто не вспоминал, и после обеда я, как всегда, пошел с ребятами удить чилимсов.
– Это вы, чертенята, воровали вчера у меня бобы? Собрать толком не сумели, только потоптали.
|Я поднял голову – это был дедушка Лю-и, ездивший на маленькой лодке продавать бобы. На дне у него еще осталась их целая куча. – Да… Сперва мы не хотели рвать твои… Но надо было гостя накормить… Смотри-ка, всех чилимсов распугал, – ответил Шуан-си. Заметив меня, дедушка Лю-и перестал грести и засмеялся:
– Гостя кормили? Это дело нужное… – Потом спросил: -
Поправилось тебе вчера в театре, брат Синь?
– Понравилось, – ответил я, кивнув головой.
– А бобы вкусные?
– Очень. – Я снова кивнул.
Старик вдруг расчувствовался, подняв кверху большой палец, с довольным видом произнес:
– Вот уж верно! Человек ученый, да к тому же из большого города, знает толк в хороших вещах. Перед посевом я отбираю бобы по зернышку. А наши деревенские не отличают хорошего от плохого, вот и болтают, будто у меня бобы хуже, чем у других. Я сегодня же отнесу бобов твоей матушке. Пусть отведает!.. – И, взмахнув веслом, он отправился дальше.
Когда мать позвала меня ужинать, на столе стояла большая чашка вареных бобов – подарок дедушки Лю-и. Говорили, что он вовсю меня расхваливал.
– Годков немного, а знает вон сколько! Вырастет – непременно выдержит экзамены первым. Можно поручиться за твое счастье, тетушка, – говорил он моей матери.
Но бобы показались мне ужо не такими вкусными, как вчера.
И правда, с тех пор я ни разу но ел таких вкусных бобов и не видел такого чудесного театра, как той ночью.
Октябрь 1922 г.
Рассказ впервые был напечатан в журнале «Сяошо юэбао» («Ежемесячник прозы») в декабре 1922 года; в русском переводе А. А. Штукина под названием «Деревенскпй театр» – в кн.: Лу Синь Правдивая история А-Кея, Л. 1929; в переводе В. А. Жилина (под названием «Театр») – в кн.: Лу Синь, Клич, Шанхай, 1950; в переводе В. Н. Рогова – в кн.: Л у Синь, Избранное, М. 1950.
По свидетельству Чжоу Цзо-жэня, эти воспоминания Лу Синя относятся к 1891–1892 годам, когда Лу Синь жил у родственников матери в деревне Аньцяо (ср. в рассказе – деревня Пинцяо).
Традиционный китайский театр. – Здесь имеются в виду как старый классический театр, так и современный местный театр музыкальной драмы, противопоставляемые современному драматическому театру европейского типа. В традиционном китайском театре спектакль носит синтетический характер, соединяя прозаический диалог, стихи, арии, пантомиму, музыку, танец, а нередко и акробатику.
Лу Синь приехал в Пекин из Нанкина в мае 1912 г.
Пекинская музыкальная драма (цзинси) – одна из самых популярных разновидностей традиционного китайского театра; сформировалась как самостоятельное явление в первой половине XIX в. В репертуаре ее преобладают короткие пьесы на исторические или фантастические сюжеты. Роли пишутся с расчетом на исполнение их актерами канонизированных амплуа; форма пьес, грим, костюмы, приемы игры также подчинены определенным канонам. Все роли исполняются мужчинами.
Тань Цзяо-тянь (Тань Синь-пэй) – известный актер пекинской музыкальной драмы, уроженец провинции Хубэй, выступал в амплуа лаошэн – старого положительного героя.
…на амплуа благородной старухи (лаодань) – Амплуа положительной героини, старой женщины.
My Лянь– ученик будды Шакьямуни. Мать My Ляня попала за грехи в ад, где страшно мучилась и голодала. My Лянь не мог смириться с этим, проник в ад и спас ее. Пьеса «My Лянь спасает свою мать» пользовалась огромной популярностью у зрителей.
Гун Юнъ-фу – известный актер пекинской музыкальной драмы, игравший в амплуа лаодань. В пьесе «My Лянь спасает свою мать» Гул Юнь-фу исполнял роль матери My Ляня.
Уборка могил. – Согласно обычаю, могилы полагалось убирать трижды в году – в третьем, седьмом и девятом месяцах по лунному календарю. Церемония уборки могил сопровождалась жертвоприношениями предкам.
Вьется, кружится берег реки… – цитата из «Шицзина» («Книги песен»), древнейшего памятника китайской поэзии, представляющего собой записи народных песен XI–VI вв. до п. о. Традиция приписывала отбор и редакцию песен «Шицзина» Конфуцию, поэтому «Шицзин» включался в конфуцианский канон и изучался в школе.
Имеется в виду театральное представление, распространенное в г. Шаосине и окрестностях; одна из многочисленных форм местного китайского театра, пьесы в котором чаще всего исполняются на диалекте или наречии какой-то определенной местности, а арии пишутся на местные народные мелодии.
Алтарь духов. – Труппа местного театра приезжала в город или в деревню по праздничным дням и играла обычно в местном храме в храме Бога – покровителя города пли в храме Бога земли: специализированных театральных помещений в старом Китае не было.
Герой с «железным лицом». – Имеется в виду одна из разновидностей условного грима у актеров в амплуа лаошян – положительного героя-старика; в гриме преобладает черный цвет, символизирующий душевную прямоту и справедливость.
