В одном месте река протекала по низменной равнине и широко разливала свои воды среди болот, покрытых свежею зеленью. С верхушки холма, на котором остановились Рыжий с сыном, видны были луга и тростники, множество маленьких озер, опоясанных зелеными кустами… Несколько лесных ручейков в этом месте соединялось с рекою. Лес на довольно значительном пространстве не имел ни одного дерева: пожар истребил все живущее — остались одни только сухие пни… Кустарник был так хил, что лес насквозь просвечивал, и на далеком расстоянии легко было видеть каждого, кому вздумалось бы приблизиться к этому месту. Здесь старший всадник соскочил с лошади, бросил поводья и лег на песке, вытирая обеими руками обильный пот, покрывавший его лицо и лоб. Он был изнурен до крайности, грудь его высоко подымалась… Рыжий окровавленными руками дотронулся до своего лица, и оно все покрылось кровавыми пятнами. Заметив это, Герда вскрикнул.
— Что с тобою, Герда? Разве ты не мужчина? Или мать твоя ошиблась, что одела тебя не в юбку? Одна капля крови, а столько шуму и крику?!
— Не о своей я забочусь, — сказал Герда, указывая на лицо отца, — правда, крови полон башмак, но это пустяки! Твое лицо, отец, все в крови.
Старший посмотрел на свои руки, улыбнулся и ничего не ответил.
Герда между тем сел на землю, снял башмак и принялся чистить его; затем вытер рану и приложил к ней влажные листья. Старший равнодушно смотрел на своего сына. Отдохнув немного, Рыжий вынул из сумки сушеное мясо и лепешки и разложил их на земле. Прежде чем приняться за еду, он подошел к реке, вымыл лицо и сполоснул рот. Герда, следуя его примеру, также подошел к реке… Затем они молча начали подкреплять свои силы… Лошади щипали тощую траву.
Из леса вылетела сорока и села на сухой ветви прямо над головою старшего, наклонилась к нему и начала кричать… Казалось, она рассердилась на чужих, махала крыльями, опускалась все ниже и кричала, как угорелая, как бы желая своим криком созвать своих товарок… К ней прилетела другая, затем третья… и, все громче крича, подлетали к отдыхающим людям или садились тут же около них на земле. Рыжий, которого одолевал сон, выведенный из терпения, натянул лук и выпустил стрелу. Стрела пронзила воздух, но ни одной птицы не ранила: все они с криком и шумом повертелись в воздухе, а затем уселись на прежние места прямо над головою посягателя на их жизнь… Герда, подперев руками голову, смотрел за лошадьми. Лес притих, небо, точно синее зеркало, было ясно и прозрачно; насекомые, вызванные к жизни лучами солнца, жужжа и кружась, роились в воздухе.
После короткого отдыха наши путешественники снова сели на лошадей… Отец обратился к сыну со следующими словами:
— Обо всем, что случилось, о стрелах, о крови, не болтай там-Лучше всего ничего не говори: притворись немцом… Они нас «немцами» называют, хотя мы понимаем их язык. Прислушивайся ко всему, что будут говорить, — это всегда может пригодиться, но делай вид, что ни слова не понимаешь… Лучше помолчать…
Отец посмотрел на Герду, дожидаясь ответа. Герда молча наклонил голову.
Всадники без устали подвигались вперед. Солнце начинало клониться к закату. Высокий берег реки становился все ниже, воздух прохладнее. Лес бросил длинную тень на реку… Некоторое время спустя вдали, над мелкими кустами, показался столб дыма… Старший, заметив это, вздрогнул: радость это или опасение? Юноша тоже всматривался в этот заветный столб дыма. Лошади шли все тише.
Старый лес, высокий и густой, опоясывал их со всех сторон; прибрежный луг становился все уже, река сдавливалась среди оврага… С правой стороны лес круто обрывался: глазам всадников представился большой луг, окруженный изгородью из простых кольев… Сейчас за ним из каких-то шалашей и своеобразных изб, сколоченных из срубов и валежника и окруженных высоким забором, поднимался виденный ими синий столб дыма… Хижины были расположены у самого берега реки и образовали замкнутый со всех сторон прямоугольник. Со стороны луга они были окружены рядом пней и деревянных столбов, между которыми находились глубокие ямы. На одном из столбов висел выбеленный дождем и лучами солнца лошадиный череп. Крыши были покрыты кусками дерева, корою и ветвями; стены из срубов или из хвороста, плетенного в виде столбов. В самой середине прямоугольника возвышалась хижина, построенная из деревянных колод; к ней примыкали сараи, образуя в середине небольшой дворик.
Всадники все приближались к этим строениям.
Старший остановил лошадь: он оглядывался по сторонам, желая увидеть кого-нибудь из жителей этих хижин. Никто, однако, не выходил. Рыжий задумался. В нерешительности, что делать, он простоял бы более продолжительное время, если бы не увидел старика, сидевшего вблизи строений на камне. Старик, до тех пор незамеченный Рыжим, внимательно следил за всадниками с того времени, когда они выехали из леса. Весь в белом, с босыми ногами и открытою седою, как серебро, головою, старик держал в руках белую большую палку. Длинная, как снег, белая борода закрывала ему грудь. Рубаха, перевязанная красным кушаком, спускавшаяся почти до самой земли, составляла всю его одежду. У него не было никакого оружия, а красный кушак составлял единственное украшение. У ног седого старца лежали две собаки, похожие с виду на волков: они припали к земле, навострили уши, следя за каждым движением всадников кровавыми глазами… Собаки дрожали, дожидаясь приказания своего господина броситься на чужих.
Умное и спокойное лицо старика, загорелое от солнца, казалось покрытым сетью маленьких морщинок. Над его серыми глазами ежились два куста белых волос. Сухую его шею, ничем не покрытую, со всех сторон обнимали толстые жилы, точно подкожные змеи.
В ту минуту, когда путешественники заметили старика, этот последний громко крикнул на собак, поднял палку вверх и указал им калитку в заборе. Собаки отошли в сторону. Всадники остановились.
— Привет тебе, старый Виш, — сказал Рыжий, не соскакивая с лошади и едва наклоняя голову, — привет тебе! Отгони собак, а то они, чего доброго, разорвут нас… а мы ведь старые знакомые и добрые друзья, хоть и не свои люди, но не враги.
Старший всадник говорил медленно на ломаном языке прилабских сербов, стараясь придать всей своей фигуре приветливое выражение.
Старик долго смотрел на пришельцев, не отвечая на привет. Собаки ворчали и выказывали ряды белых зубов, угрожая ими двум незнакомцам: старик крикнул на них, что бы они убирались вон, но собаки подкрадывались все ближе к всадникам… Старик ударил в ладони: из-за забора показалась голова молодого парня с коротко остриженными волосами, который призвал собак, вогнал их во двор и затворил ворота… Долго еще после этого собаки выли и лаяли в сарае.
— Будь здоров, Хенго. Что тебя снова занесло в наши леса? — сказал хозяин.
Хенго (Рыжий) соскочил с лошади, поводья отдал сыну, который сидел еще верхом, и приблизился к старцу.
— Да так; странствует человек по свету — любопытство берет узнать, как другие люди живут, ну и едешь, — отвечал Хенго, — да притом, быть может, обменяемся чем-нибудь. Лучше мирно менять то, чего у одних слишком много, а у других недохват, чем с оружием нападать и вырывать насильно, да вдобавок и с жизнью вместе. Я, ты знаешь, человек смирный, снабжаю всем, что есть у меня, лишь бы жить да проживать.
Старик призадумался.
— Немного найдешь у нас для обмена… У вас, у самих, довольно кож и мехов, а янтарь не водится у нас в излишке. Да мы и не особенно привыкли к тому, что вы возите — своего у нас довольно… Костяная игла шьет точно так же, как и железная.
Виш смотрел в землю: он казался недовольным приездом "немца".
— А все же пригодятся и мои товары, — проговорил Хенго. — Откуда же, если не от нас, было бы у вас все, что делается из металла. Випеда далеко…
— А разве мало у нас костей, рогов да камней? — спросил Виш, вздыхая. — Было время, — славное времечко, — когда люди только этим довольствовались и ни в чем, однако, не терпели недостатка… Когда вы да другие стали привозить к нам разные блестящие безделки — женщины из рук вон выбились… Им теперь только и подавай блестящие зерна на шею, да гладенькие иголки и пуговки и все ваши игрушки… Без них теперь ни одна шагу не сделает… Это бы еще ничего, — продолжал старик, все смотревший в землю, изредка только поглядывая на рыжего собеседника, — но вы… вы узнаете все дороги, которые ведут в нашу землю, наши тайны вывозите к своим… и когда-нибудь враг может придти оттуда, откуда пришли игрушки и безделки.
Хенго едва улыбнулся, окидывая беглым взглядом старого Виша.
— Напрасно боишься, — сказал он в ответ, — никто и не думает нападать на вас… Я не затем вожу товары, чтобы высматривать, что у других делается, а просто свое хотелось бы променивать. Ты знаешь меня — не первый раз я в гостях у старого Виша… Я ваш друг… У меня жена из ваших… от нее вот этот парень, который хотя и не понимает вашего языка, но все же в его жилах течет и ваша кровь.
