Они были знакомы съ дѣтства, вмѣстѣ были въ академіи и вмѣстѣ провели лучшіе дни. И сдѣлавшись коллегами и конкурентами, они навѣщали другъ друга, какъ только это позволяла имъ ихъ работа; они не завидовали другъ другу, серьезное отношеніе къ дѣлу сдѣлало ихъ смѣлыми и предпріимчивыми, они имѣли дѣло съ нагруженными кораблями, у нихъ постоянно были большія суммы передъ глазами, поразительный успѣхъ или грандіозное разореніе.
Тидеманъ любовался однажды маленькимъ катеромъ, принадлежавшимъ Олэ. Это было два года тому назадъ, когда стало извѣстно, что фирма Тидемана потерпѣла большую потерю на вывозѣ рыбы. Катеръ стоялъ около склада Генрихсена и обращалъ своей красотой общее вниманіе. Верхушка мачты была позолочена.
Тидеманъ сказалъ:
"Мнѣ кажется, что я никогда не видѣлъ такой красивой штучки".
На это Олэ Генрихсенъ скромно отвѣтилъ:
"Охъ, если бъ я хотѣлъ его продать, я бы не получилъ бы за него и тысячи кронъ!"
"Я даю тебѣ тысячу", предложилъ Тидеманъ.
Пауза. Олэ улыбнулся.
"Сейчасъ, немедленно?" спросилъ онъ.
"Да, случайно я это могу". При этомъ Тидеманъ берется за карманъ и платитъ деньги.
Это происходило на складѣ, гдѣ были всѣ служащіе; они смѣялись, шептались, разводили руками отъ удивленія. Тидеманъ ушелъ.
Нѣсколько дней спустя приходитъ Олэ къ Тидеману и говоритъ:
"Ты бы не взялъ двухъ тысячъ за катеръ?"
"А деньги при тебѣ?"
"Да, случайно".
"Давай ихъ!" сказалъ Тидеманъ.
И катеръ снова сталъ принадлежать Олэ. Теперь Тидеманъ пошелъ къ Олэ, чтобъ провести съ нимъ часокъ. Оба друга уже болѣе не были дѣтьми. Они обращались другъ съ другомъ съ изысканной вѣжливостью и были искренно преданы другъ другу. Олэ беретъ шляпу и трость Тидемана и кладетъ ихъ на конторку, предлагая Тидеману мѣсто на маленькомъ двухмѣстномъ диванѣ.
"Что я могу тебѣ предложить?" — спрашиваетъ онъ его.
"Благодарю, ничего", — отвѣчаетъ Тидеманъ: "я только что изъ Гранда, гдѣ я обѣдалъ".
Олэ подвинулъ къ нему плоскій тоненькій ящичекъ съ гаванскими сигарами и все-таки спросилъ:
"Можетъ быть, стаканчикъ 1812 года?"
"Да, отъ этого я не откажусь, но вѣдь ты долженъ притащить его изъ погреба; это черезчуръ хлопотно".
"Помилуй, это пустяки".
Олэ принесъ бутылку изъ погреба; нельзя было разобратъ, изъ чего она сдѣлана; толстый слой пыли покрывалъ бутылку, такъ что стекло имѣло видъ грубой матеріи. Вино было холодное, и на стеклѣ выступали капли, а Олэ сказалъ:
"За твое здоровье, Андрей!"
Они выпили. Наступила пауза.
"Я, собственно говоря, пришелъ, чтобъ поздравить тебя", сказалъ Тидеманъ. "Мнѣ никогда не удавалось устроить подобнаго дѣльца!"
И на самомъ дѣлѣ Олэ Генрихоенъ сдѣлалъ удачное дѣло; онъ самъ говорилъ, что это, собственно, не было его заслугой; просто ему повезло. А если уже непремѣнно нужно говорить о заслугѣ, то она принадлежитъ не только ему одному, но всей фирмѣ. За операцію въ Лондонѣ онъ долженъ благодарить своего агента. Дѣло же произошло слѣдующимъ образомъ: торговый корабль "Конкордія" шелъ наполовину нагруженный кофе изъ Ріо и направлялся вокругъ Сенегамбіи въ Батурстъ, чтобы захватить партію кожъ; въ декабрьскія бури пошелъ дальше, у сѣвернаго берега Нормандіи началъ течь, и былъ введенъ на буксирѣ въ Плимутъ, какъ потерпѣвшій крушеніе. Весь грузъ былъ подмоченъ; половина была кофе. Этотъ испорченный кофе былъ промытъ, привезенъ въ Лондонъ и предназначенъ въ продажу, но продать его было немыслимо; морская вода и кожи сдѣлали его негоднымъ. Владѣлецъ предпринималъ сотни попытокъ, сталъ примѣнять краски, берлинскую лазурь, индиго, куркуму, хромъ желтый, мѣдный купоросъ, перетряхивалъ въ бочкахъ кофе вмѣстѣ съ свинцовыми пулями, но ничего не помогало, и ему пришлось нести кофе на аукціонъ. Агентъ Генрихсена сдѣлалъ все, что могъ: тотчасъ же нашелся, предложилъ пустяшную цѣну, и кофе былъ оставленъ за нимъ. Тогда Олэ Генрихсенъ поѣхалъ въ Лондонъ и сталъ примѣнять къ кофе всевозможныя средства, отмылъ свинцовую краску, прополоскалъ основательно и далъ вторично просохнуть. Наконецъ, онъ велѣлъ поджарить всю партію и запаковать въ громадные цинковые ящики, которые были герметически закупорены. Эти ящики стояли цѣлый мѣсяцъ нетронутыми, потомъ они были перевезены въ Норвегію, гдѣ ихъ перенесли въ складъ; ящики одинъ за другимъ открывались, и кофе быстро продавался, — онъ казался совсѣмъ свѣжимъ, и фирма Генрихсена заработала на этомъ дѣлѣ громадныя деньги.
Тидеманъ сказалъ:
"Я узналъ объ этомъ нѣсколько дней тому назадъ и долженъ признаться, я восхищался тобою".
"Моя мысль о томъ, чтобы поджаритъ кофе, была удачна, и, благодаря этой хитрости, оно надѣлило его влагу, а все остальное…"
"Но вѣдь ты самъ былъ заинтересованъ въ результатѣ".
"Да, этого я не могу отрицать".
"А твой отецъ, что онъ сказалъ?"
"Онъ узналъ объ этомъ позже всѣхъ. Нѣтъ, я не могъ посвятить его въ это дѣло, я думаю, онъ оттолкнулъ бы меня, лишилъ бы меня наслѣдства, хе-хе-хе."
Тидеманъ посмотрѣлъ на него.
"Гмъ, это все очень хорошо, Олэ. Но если ты хочешь приписать половину заслуги въ этомъ дѣлѣ своему отцу, фирмѣ, то ты не долженъ въ то же самое время разсказывать, что твой отецъ узналъ объ этомъ позже всѣхъ".
"Ну, хорошо, теперь все равно".
Въ это время вошелъ служащій и принесъ еще доску, на которой были написаны счета; онъ снялъ шляпу, поклонился, положилъ доску на конторку, снова поклонился и вышелъ. Въ то же время кто-то позвонилъ въ телефонъ.
"Извини меня на минутку, Андрей, я хочу только… Это, вѣрно, просто заказъ."
Олэ подписалъ ордеръ, позвонилъ и отдалъ его служащему.
"Я тебѣ только мѣшаю," сказалъ Тидеманъ.
"Вотъ здѣсь двѣ доски: возьмемъ каждый по одной, я тебѣ помогу."
"Нѣтъ, ни въ какомъ случаѣ," возразилъ Олэ: "недостаетъ, чтобы ты сѣлъ и работалъ за счетами".
Но Тидеманъ уже началъ. Эти странные штрихи и знаки въ пятьдесятъ рубрикъ ему были прекрасно знакомы, и онъ дѣлалъ подсчеты на клочкѣ бумаги. Оня стояли по обѣимъ сторонамъ бюро и по временамъ перебрасывались шуткой.
"Но все таки мы совсѣмъ не должны забывать нашихъ стакановъ".
"Да, конечно".
"Сегодня для меня очень пріятный день, давно такихъ не было", — сказалъ Олэ.
"Неужели? Я только что хотѣлъ сказать то же самое. Я сейчасъ изъ Гранда, но… ахъ, да, у меня для тебя приглашеніе; въ четвергъ мы будемъ съ тобой вмѣстѣ; прощальный праздникъ въ честь Ойэна. Будетъ довольно много народу".
"Такъ. Гдѣ это будетъ?"
"У Мильде, въ мастерской. Ты вѣдь придешь?"
"Конечно".
Они снова подошли къ конторкѣ и продолжали писать.
"Боже мой, помнишь ты старыя времена, когда мы вмѣстѣ сидѣли на школьной скамьѣ!" — сказалъ Тидеманъ: "въ то время ни у кого изъ насъ не было бороды; мнѣ кажется, какъ будто это было нѣсколько мѣсяцевъ тому назадъ, до того ясно все это вспоминается".
Оле положилъ перо. Счетъ былъ конченъ.
"Я хочу кое-что сказать тебѣ… только ты не долженъ сердиться на меня, если тебѣ это не понравится, Андрей… Нѣтъ, кончай свое вино, пожалуйста, я принесу другую бутылку, это вино не для такого дорогого гостя.
Съ этими словами Олэ вышелъ; онъ казался смущенъ.
"Что съ нимъ такое?" подумалъ Тидеманъ.
Олэ вернулся съ бутылкой; длинныя нити паутины покрывали ее, — казалось, что она изъ бархата. Онъ откупорилъ ее.
"Я не знаю, какое оно", сказалъ онъ и понюхалъ стаканъ. "Попробуй, это настоящее. — Я думаю, оно тебѣ понравится; я забылъ, какого это года, — оно очень старое".
Тидеманъ тоже понюхалъ, попробовалъ, поставилъ стаканъ и посмотрѣлъ на Олэ.
"Ну, что, не противно?"
"Нѣтъ", отвѣчалъ Тидеманъ, "ни въ какомъ случаѣ, но по моему, Олэ ты не долженъ бы приносить его".
"Хе-хе-хе, не стоитъ объ этомъ говорить, это вѣдь только бутылка вина…"
Пауза.
"Кажется, ты хотѣлъ мнѣ что-то сказать?" спросилъ Тидеманъ.
"Да, т.-е. я не то, чтобъ хотѣлъ, но…" Олэ пошелъ и затворилъ дверь. "Я только думалъ, можетъ быть, ты не знаешь, и потому я хотѣлъ тебѣ сказать, что на тебя клевещутъ и даже прямо унижаютъ тебя. И ты объ этомъ ничего не знаешь".
"Меня унижаютъ? Что же такое говорятъ?"
"Плюнь на то, что говорятъ лично о тебѣ, на это ты можешь не обращать вниманія, дѣло идетъ не объ этомъ. Говорятъ, что ты совсѣмъ не заботишься о своей женѣ, ты постоянно бываешь въ ресторанахъ, хотя ты женатый человѣкъ, ты предоставляешь ей итти своей дорогой и самъ поступаешь по своему произволу; на это ты долженъ обратить вниманіе. Нѣтъ, скажи откровенно, почему ты обѣдаешь не дома, а постоянно въ ресторанахъ? Я не хочу тебѣ этимъ дѣлать упрека, но… Вѣдь прежде этого не было. Нѣтъ, съ этимъ виномъ надо считаться, какъ я вижу. Пожалуйста, пей его, если оно тебѣ нравится!…"
Взоръ Тидемана сразу сдѣлался рѣзкимъ и яснымъ. Онъ поднялся, прошелся нѣсколько разъ по комнатѣ, потомъ снова сѣлъ на диванъ.
