Маленькие неприятности! Она ещё раз села и перечитала "эту мерзость". О них с Тони, кажется, известно все, кроме правды. А ведь ни ей, ни ему даже в голову не приходило, что за ними следят. Например, этот человечек в роговых очках явно знает её, но она его никогда не замечала. Клер ушла в туалетную и освежила лицо холодной водой. Вот тебе и мельник с реки Ди! Оказывается, играть эту роль не так-то просто.
"Он, наверно, не успел поесть", – спохватилась она.
Накрыв столик в нижней комнате и поставив на него всё, что было в доме съестного. Клер сварила кофе и в ожидании Крума села покурить. Она рисовала себе Кондафорд и лица родных, представляла себе также лица тёти Эм и Джека Масхема, но все оттеснялось на задний план лицом её мужа с его лёгкой, жестокой, кошачьей усмешкой. Неужели она безропотно уступит? Неужели она даст ему восторжествовать и капитулирует без боя? Она раскаивалась, что не послушала отца и сэра Лоренса, предлагавших начать за ним слежку. Теперь поздно: пока дело не кончится, Джерри на риск не пойдёт.
Она ещё сидела в раздумье у электрической печки, когда раздался шум подъехавшей машины и зазвонил колокольчик.
Крум был бледен и, видимо, продрог. Он остановился в дверях, всем своим видом выражая такое сомнение в доброжелательности приёма, который его ожидает, что Клер разом протянула ему обе руки:
– Ну что, Тони, забавная история?
– Дорогая!..
– Вы совсем озябли. Выпейте бренди.
Не успел он допить, как она заговорила:
– Будем рассуждать не о том, чего мы могли бы не сделать, а только о том, что мы должны делать.
Он застонал.
– Мы, наверно, показались им ужасными простофилями. Мне и не снилось…
– Мне тоже. Да и почему нам было не поступать так, как мы поступали? Только виноватый боится закона.
Он сел и подпёр голову руками:
– Видит бог, я сам хочу этого не меньше, чем ваш муж. Я мечтаю, чтобы вы освободились от него. Но я не имел права подвергать вас риску, раз вы не чувствуете ко мне того же, что я к вам.
Клер посмотрела на него и слегка улыбнулась:
– Тони, не будьте ребёнком! Распространяться о чувствах сейчас бессмысленно. И увольте меня от глупых разговоров о том, что вы виноваты. Суть в том, что мы оба невиновны. Подумаем лучше, что делать.
– Не сомневайтесь в одном – я сделаю всё, что вы сочтёте нужным.
– По-моему, – с расстановкой произнесла Клер, – я должна поступить так, как потребуют от меня родители.
– Боже! – воскликнул Крум, вскакивая. – Ведь если мы будем защищаться и выиграем, вы останетесь привязанной к нему!
– А если не будем защищаться и проиграем, вас разорят, – отчеканила Клер.
– Чёрта с два! Разорить меня нельзя – можно только объявить несостоятельным.
– А ваша работа?
– Не понимаю, при чём здесь она?
– На днях я видела Джека Масхема. Он показался мне человеком, который не оставит у себя на службе соответчика, не поставившего истца в известность о своих намерениях. Видите, я уже овладела судейским жаргоном.
– Я не стал бы их скрывать, будь мы на самом деле любовниками.
– Серьёзно?
– Вполне.
– Даже, если бы я сказала: "Не надо".
– Вы бы так не сказали.
– Не знаю.
– Так или иначе, речь сейчас не об этом.
– Но о том, что, если мы не будем защищаться, вы сочтёте себя непорядочным человеком.
– Боже, до чего все запутано!
– Садитесь и поедим. У меня только ветчина, но когда сердце не на месте, ветчина самое полезное блюдо.
Они уселись и пустили в ход вилки.
– Ваши родные уже знают, Клер?
– Нет, я сама всего час как узнала. Они вам тоже прислали этот миленький документик?
– Да.
– Ещё кусочек?
Они молча ели ещё несколько минут. Затем Тони встал:
– Благодарю, я сыт.
– Что ж, тогда покурим.
Она взяла у него сигарету и сказала:
– Вот что. Завтра утром я еду в Кондафорд, и, мне кажется, вам тоже следует поехать. Наши должны познакомиться с вами: что бы мы ни делали, всё нужно делать в открытую. Есть у вас поверенный в делах?
– Нет.
– У меня тоже. Видимо, придётся подыскать.
– Этим займусь я. Ах, если бы у меня были деньги!
Клер вздрогнула.
– Простите, что у меня оказался супруг, способный потребовать возмещения ущерба!
Крум сжал ей руку:
– Дорогая, я думал только об адвокатах.
– Помните, как я вам возразила на пароходе: "Порой гораздо ужаснее, когда что-нибудь начинается"?
– Никогда с этим не соглашусь!
– Я имела в виду свой брак, а не вас.
– Клер, а может быть, лучше не защищаться и предоставить событиям идти своим ходом? Вы станете свободны, а потом… Словом, если захотите выбрать меня, я буду здесь; если нет – уеду.
– Вы очень милый, Тони, но я всё-таки должна рассказать родным.
А кроме того… есть ещё куча всяких обстоятельств.
Крум прошёлся по комнате:
– Вы полагаете, что нам поверят, если мы будем защищаться? Не думаю.
– Мы будем говорить только голую правду.
– Люди никогда не верят голой правде. Когда вы едете завтра?
– С поездом десять пятьдесят.
– Возьмёте и меня с собой или мне приехать позднее из Беблокхайт?
– Лучше позднее, чтобы я успела им все выложить.
– Им будет очень тяжело?
– Да, не по себе.
– Ваша сестра там?
– Да.
– Это уже отрадно.
– Сказать, что мои родители старомодны, было бы неточно. Они несовременны, Тони. Впрочем, когда люди задеты лично, они редко бывают современными. Адвокаты, судья и присяжные во всяком случае современными не будут. Теперь отправляйтесь, но дайте слово не гнать машину как сумасшедший.
– Можно вас поцеловать?
– Чтобы, говоря голую правду, сознаться и в этом поцелуе после трёх предыдущих? Целуйте лучше руку, – рука не в счёт.
Он поцеловал ей руку, пробормотал: "Храни вас бог!" – схватил шляпу и выбежал.
Клер придвинула стул к электрической печке, невозмутимо излучавшей тепло, и задумалась. Сухой жар так обжигал глаза, что под конец ей почудилось, будто у неё нет больше ни век, ни влаги под ними. Ярость медленно и бесповоротно нарастала в ней. Всё, что она пережила на Цейлоне до того, как однажды утром решилась на разрыв, ожило с удвоенной силой. Как он посмел обращаться с ней так, словно она девица лёгкого поведения, нет, хуже, потому что и та не потерпела бы такого обращения! Как он посмел поднять на неё хлыст! И как он посмел следить за ней и затеять процесс! Нет, она не сдастся.
Клер принялась методически мыть и убирать посуду. Распахнула дверь, пусть в доме гуляет сквозняк. Ночь, кажется, будет скверная, – в узком Мьюз то и дело кружится ветер.
"Как и во мне", – подумала Клер, захлопнула дверь, вынула карманное зеркальце и вздрогнула – таким бесхитростным и беспомощным показалось ей собственное лицо. Она попудрилась, подвела губы. Затем глубоко вздохнула, пожала плечами, закурила сигарету и пошла наверх. Горячую ванну!
На другой день не успела она приехать в Кондафорд, как сразу почувствовала, что атмосфера там напряжённая. То ли слова, сказанные ею по телефону, то ли её тон вселили тревогу в родителей Клер, и она сразу увидела, что притворяться весёлой бесполезно, – всё равно не поверят. К тому же погода стояла отвратительная – промозглая и холодная, и Клер с самого начала пришлось держать себя в напряжении.
После завтрака она избрала гостиную местом для объяснения. Вынув из сумочки полученную ею копию, она протянула её отцу и сказала:
– Вот что мне прислали, папа.
Она услышала удивлённый возглас генерала и увидела, как мать и
Динни подошли к нему.
Наконец он спросил:
– В чём здесь дело? Говори правду.
Клер сняла ногу с каминной решётки и посмотрела отцу в глаза:
– Бумажка лжёт. Мы ни в чём не виноваты.
– Кто он?
– Тони Крум. Мы встретились на пароходе, возвращаясь с Цейлона.
Ему двадцать шесть, он служил там на чайной плантации, а теперь получил место у Джека Масхема – будет присматривать за его арабскими матками в Беблок-хайт. Денег у него нет. Я попросила его приехать сюда к вечеру.
– Ты его любишь?
– Нет, но он мне нравится.
– А он тебя?
– Да.
– Ты говоришь, между вами ничего не было.
– Он поцеловал меня в щёку – раза два, по-моему. Это всё.
– На каком же основании бумага утверждает, что третьего числа ты провела с ним ночь?
– Я поехала с ним на его машине посмотреть Беблок-хайт; на обратном пути в лесу, миль за пять до Хенли, отказали фары. Темень была непроглядная, я предложила остаться и подождать рассвета. Мы заснули, а когда рассвело, поехали дальше.
Она услышала, как мать судорожно глотнула воздух, а у отца вырвался странный горловой звук.
– А на пароходе? А у тебя на квартире? И ты утверждаешь, что между вами ничего нет, хотя он тебя любит?
– Ничего.
– Это правда?
– Да.
– Разумеется, это правда, – вмешалась Динни.
– Разумеется! – повторил генерал. – А кто в неё поверит?
