— О-о, как здесь хорошо… Я так и знала! Какой ветерок приятный! — Болтая, Рурико подошла к Такао и преспокойно уселась на пол, прямо у ног Такао. Мать Рурико, Мия, своей изысканной обольстительностью напоминала гейшу. Дочь явно пошла в свою мать: в прекрасных глазах под изумительными бровями, в округлых щеках, скрывавших чёткую линию резко очерченных скул, в прямых плечах, немного коротковатом торсе и крепких ягодицах таилось столько откровенного, дерзкого, вызывающего очарования, что можно было подумать, что Рурико — это юная гейша, только изображающая из себя девушку из приличной семьи. Рядом с другими девушками Рурико поражала обаянием женственности и казалась Такао редкостным хрупким цветком.
— Братец, когда ты последний раз видел маму?
— Дай подумать… Я приезжал домой в апреле, во время каникул, значит… месяца четыре назад, а то и больше. Она тогда выглядела вполне здоровой.
— Да. А потом как-то утром её затошнило. Ты же знаешь, мама всегда плохо переносит беременность. Никто не подумал, что она серьёзно больна. — Тут Рурико снова загрустила и всхлипнула. — Пойдёшь к ней сегодня — сам увидишь. Ты просто поразишься. Она была такая пухленькая, а теперь совсем исхудала, просто вся высохла. И такая бледная… Очень красивая, но это так ужасно! И совсем не может говорить — голоса нет. Но к ней нельзя наклоняться, чтобы лучше расслышать — можно подхватить заразу. Так бабушка говорит, да и все остальные тоже.
— Да… Болезнь есть болезнь. — Такао нахмурился, брезгливо скривив губы. — Неужели она так похудела?
— Да. Просто половина от неё осталась.
Когда Мие было едва за двадцать, она была так тонка и изящна, что Юкитомо сравнивал Мию, к её вящему восторгу, с серебристой форелькой. Но Мия любила выпить, и каждый вечер на пару с мужем поглощала огромное количество пива и сакэ. После рождения четвёртого ребёнка, Ёсихико, она начала прибавлять в весе пока не растолстела до такой степени, что, глядя на неё, люди невольно задавались вопросом: где в этом теле скрываются кости? Её белая кожа лоснилась, как дамасская ткань, как сатин, пухлые щёки дрожали, точно желе. Митимаса доводил её до исступления своими издёвками, дразня белой свиньёй и гусыней. Только Юкитомо мог утешить Мию и утолить её ненасытную похоть. Он утверждал, что в Китае женщины с таким мягким и жирным телом считались идеалом чувственности, и что когда он держит её в объятиях, то забывает про возраст и воспаряет в неземное блаженство.
Разумеется, ни Такао, ни Рурико не догадывались об отношениях, связывавших маму и дедушку. Дедушка возил Рурико в театры и магазины, где покупал ей всё, что душе угодно, и потому она обожала деда, в отличие от родного отца, вечно брюзгливого и сварливого. К тому же дед был всесильным. Почти таким же всесильным был братец Такао.
Хотя и мать, и отец считали Такао нелюдимым и относились к нему с долей презрительной неприязни, его суровая молчаливость, его капризное лицо странным образом влекли к себе Рурико. Она любила Такао куда сильнее, чем родных братьев, например, приветливого и ласкового Кадзуя. Но Такао так редко заговаривал с ней, так скупо улыбался, что Рурико решила — братец не любит её. Потому она робела в его присутствии.
— Врачи говорят, что мамочка не поправится… Все так считают. А я не верю! Братец… Ты никогда не видел свою родную маму?
— Нет, не видел. Она ведь умерла при родах. Мне дала жизнь, а сама умерла!
— Значит, тебе повезло. Это лучше, чем смотреть, как умирает мама, когда ты уже взрослая и всё понимаешь.
— Кто может сказать, что лучше — что хуже…
— Но… — Рурико подняла глаза на Такао, собираясь что-то ему возразить, как вдруг чёрная тень стремительно скользнула перед её лицом, заслонив Такао.
Рурико взвизгнула.
— Это они! Опять эти жуткие бабочки! — Рурико отчаянно размахивала веером с длинной лакированной ручкой, который держала в руках.
Пара огромных чёрных бабочек «кавалер ксут» кружилась по комнате.
— Те самые, что летали вокруг тебя на лужайке, да?
— Да, да! Это они! Они преследовали меня, с самого начала, как только я вышла в сад! Они… Они ужасны… Это, наверное, духи зла! Злые духи в чёрном, они сулят мне несчастье!
Такао сухо рассмеялся.
— Смотри, смотри! Они возвращаются!.. Да поймай же их, братец!
— Как я могу их поймать? Они слишком быстро летают. — Такао выхватил из рук Рурико веер и попытался сбить пролетавшую бабочку. Однако та метнулась вниз, почти коснувшись пола, и снова взлетела — прямо в лицо Рурико.
— А-а! Мне страшно! Братец… — С пронзительным воплем Рурико, словно маленькая, прижалась лицом к груди Такао. Волосы волнами рассыпались по её плечам, дрожавшим мелкой дрожью. От тела Рурико исходил благоуханный аромат, и Такао, забыв обо всём, обнял эти хрупкие плечи. Казалось, малейшее усилие, — и он сомнёт, раздавит их…
Ярко-синяя лента в волосах Рурико, прижавшейся к груди Такао — вот что увидела Томо, подъезжавшая к усадьбе на рикше.
Томо ездила навестить умиравшую Мию и выяснить, как обстоят дела. Ей сказали, что в ближайшие два дня ухудшения не предвидится, и Томо решила вернуться домой. Мия просила, чтобы к ней приехал сам Юкитомо, значит, она хочет что-то сказать ему на прощание лично. Будет бестактно мешать их свиданию, и, препоручив Мию заботам её родни, Томо отправилась в Готэнъяму.
Солнце нещадно палило. Томо рассеянно покачивалась в коляске рикши. Она даже немного вздремнула, — как вдруг очнулась от женского крика. Кокетливого, даже немного чувственного. Кричала молодая женщина. После долгих лет замужества Томо научилась понимать, в каких ситуациях женщина издаёт подобные крики. Томо огляделась. Рикша бежал по дороге, вившейся вокруг пологого холма, а значит, они уже въехали в ворота усадьбы. По обеим сторонам дороги зеленели густые заросли, над которыми возвышались, как огромные зонтики, кроны сосен. Горькая усмешка скользнула по её губам. Юкитомо уже вошёл в такой возраст, когда мужчина не в силах заставить женщину так кричать. Может, ей просто приснилось? Значит, она дошла до того, что даже во сне видит любовные сцены? Томо вздрогнула от отвращения к самой себе.
Неужели она никогда не выберется из пучины плотских желаний? Она зажмурилась, потом широко раскрыла глаза и посмотрела вверх, на веранду второго этажа, где помещалась комната Такао. Интересно, что он сейчас делает? Как всегда, читает с привычным угрюмо-усталым выражением лица или прилёг вздремнуть? В его комнате не бывает москитов… Однако при мысли о том, что во сне Такао могут искусать, Томо встревожилась, будто Такао был малым ребёнком.
Сначала ей бросилась в глаза коротко стриженная голова Такао, стоявшего на веранде, и ворот его лёгкого, в крапинку, кимоно. Чуть пониже его лица торчали концы ярко-синей ленты, словно забавные уши. Именно эту ленту Томо видела совсем недавно, в больничном коридоре на голове у бежавшей Рурико. В этом не было никакого сомнения. Густые распущенные волосы Рурико волнами накрывали грудь Такао. Длинные пальцы Такао с выступающими костяшками суставов легонько постукивали по спине девушки, словно по клавишам пианино.
От этого зрелища Томо невольно привстала в коляске рикши. Её вспотевшее от жары тело вдруг охватил леденящий холод. Томо затрясло, как в лихорадке.
— Ничего ещё не случилось… Не может быть… — бормотала Томо, словно в бреду.
Но почему же «не может быть»? В конце концов, Рурико — достойная дочь своей матери. Этой бесстыжей Мии…
Узнав о том, что Мия смертельно больна, Томо заставить себя подавить привычную ненависть и презрение к этой женщине. Конечно, слабоумный Митимаса никуда не годился как муж. Но всё равно Мие не было оправданий. Она пошла на поводу у похотливого Юкитомо и стала жить в своё удовольствие на положении любимой наложницы. Всё было бы ничего, если бы Мия изначально продавала себя мужчинам. Но она вошла в дом Сиракава невинной девушкой. И такая распущенность делала её в глазах Томо совершенно безнравственным существом — хуже дворовой кошки. Впрочем, что до безнравственности, то тут Юкитомо нисколько не уступал любовнице, однако Томо с её старомодным моральным кодексом судила мужчин исключительно по их поведению в обществе, в то время как к женщине предъявлялись иные требования. Женщина должна быть добродетельной и блюсти свою репутацию. И по этим меркам поведение Мии было куда отвратительнее, чем распутство Юкитомо. Мия уже родила Митимасе семерых детей — Кадзуя, Рурико, Томоя, Ёсихико, Намико, Томико и Кацуми. Злые языки утверждали, что четвёртый сын — Ёсихико — родился от Юкитомо. Томо с холодной усмешкой наблюдала за Юкитомо, буквально трясшимся над этим ребёнком. Вот уже несколько десятилетий Томо считала Юкитомо бесплодным. Благодаря этому обстоятельству в семье никогда не возникало проблем хотя бы с наследством. Неужели он действительно верит в то, что на старости лет, когда ему перевалило за шестьдесят, Мия могла забеременеть от него? Выходит, мужчины — законченные глупцы, которых любая женщина запросто обведёт вокруг пальца. Но с другой стороны… Последнее время Юкитомо совсем отдалился от Суги и был поглощён одной Мией, так что мысль об общем ребёнке, возможно, тешила его и превращала тайную связь в нечто большее, нечто жизненно важное…
