Отыскивая шорты, он успел рассказать ей и про свой перевод, и про то, почему так долго не приезжал.
— Не понимаю, Бобби, зачем же ты тогда перевелся? — спросила Вайолет, и, услышав ее щебечущий кукольный голосок, он, как всегда, засмеялся. Она сидела на кровати и смотрела, как он снимает ботинки и носки и надевает на босые ноги старые парусиновые рыбацкие туфли.
Пронизанный солнцем ветерок плеснул в окно — единственное в этой комнате, словно его, спохватившись, прорубили в последнюю минуту, — омыл свежестью полумрак и приглушил запах грязной постели. Прохладный воздух коснулся его тела, и, посмотрев на Вайолет, сидевшую в одних шортах и лифчике, Пруит почувствовал, как от знакомого неукротимого желания у него напрягаются мышцы и потеют ладони.
— Что? — рассеянно переспросил он. — А-а. Я не перевелся. Меня перевели. Это мне Хьюстон устроил. За то, что я ему выдал… Слушай, ведь никого же нет… Может, успеем по-быстрому? — Три недели чувствовать, как кровь тяжело стучит в висках. Почти месяц. Терпеть было невмоготу.
— Потом, — сказала она. — Ты же мог сходить к командиру, попросить, чтобы тебя оставили.
— Верно. — Пруит судорожно кивнул, думая о том, что в армии этого хочется еще больше, голод еще сильнее. — Мог. Но не пошел. Не умею я клянчить.
— Да, я понимаю. Но, по-моему, любую склоку можно уладить. Если, конечно, доволен своей работой и не хочешь ее терять.
— Может быть. Только нет такой работы, чтобы из-за нее унижаться. Неужели не понимаешь? Мне ничего больше не оставалось… Иди сюда. Ну иди же ко мне.
— Не сейчас. — Она с любопытством наблюдала за ним, разглядывая его лицо. — Обидно. Такую хорошую работу потерял. И звание тоже.
— Обидно, — кивнул Пруит. Ладно, черт с ним, подумал он. — У тебя выпить нету?
— Ты в прошлый раз приносил, там еще осталось, — сказала она. — Я не трогала, это же ты покупал. — Она гордо встала. — Бутылка на кухне. И, кажется, есть еще одна, неначатая. Ты ее давно принес. Тебе хочется выпить?
— Да. — Он пошел за Вайолет на кухню. — Понимаешь, — осторожно начал он, — у меня больше не получится приезжать к тебе так часто. И платить мне будут всего двадцать один доллар в месяц, так что прежних денег я тебе давать уже не смогу.
Вайолет молча кивнула. Странно, эта новость вроде никак на нее не подействовала. Хватит пока, решил он, незачем сейчас все портить.
— Давай пойдем на горку, — сказал он. — На наше место, — добавил он тихо, и ему стало стыдно, что он ее упрашивает. Когда так долго обходишься без этого, делаешься сам не свой. Кровь тяжело стучала гулкими толчками.
— Пойдем.
Стекло в буфете давно разбилось, и бутылку можно было легко достать, не открывая дверцы, но Вайолет тем не менее ее открыла, потому что стеснялась выбитого стекла. Пока она стояла, подняв руки, Пруит сзади обнял ее и ласково сжал маленькую тугую грудь. Вайолет с досадой резко опустила руки, и тогда он повернул ее к себе, крепко схватил за локти и поцеловал, а она так и стояла, держа бутылку в руке. Без туфель она была чуть ниже его.
По сухой примятой траве они взобрались на горку, Пруит нес бутылку, солнце приятно припекало голые спины. Наверху, в маленькой рощице, они легли на зелено-бурое переплетение живой и мертвой травы. Прямо под ними был ее дом.
— Красиво, правда? — сказал Пруит.
— Нет, — не согласилась она. — Уродство. Самое настоящее уродство.
Внизу темнела россыпь домишек, безымянный поселок, не нанесенный на туристские карты, — казалось, первый же сильный порыв ветра сдует лачуги. С вершины горки, с верхней точки высокого конуса, им были видны хибарки, подковой окружавшие подножие и зеленое поле сахарного тростника по другую сторону холма.
— Я в детстве жил в похожем месте, — сказал Пруит. — Только наш городок был гораздо больше. А так то же самое, — Добавил он, думая обо всем том, давно забытом, что вдруг вернулось и принесло с собой столько живых воспоминаний и чувств, обо всем том, что, кроме тебя, не поймет никто, потому что это только твое. Ему стало грустно оттого, что все это безвозвратно ушло и никому теперь не нужно.
— И тебе там нравилось? — спросила Вайолет.
— Нет, — сказал он. — Не нравилось. Но есть места намного хуже, я в таких тоже потом жил.
Он перевернулся на спину и смотрел на солнце, пробивающееся сквозь ветви деревьев. Откуда-то сверху медленно и мягко, будто осенние листья в далеком городке его детства, к нему слетал покой субботнего дня. Жизнь начнется вновь только в понедельник утром, шептал на ухо тихий голос. Вот бы так всегда, робко подумал он. Была бы вся жизнь двумя днями увольнительной.
Глупости, Пруит. Он отпил виски и передал бутылку Вайолет. Она приподнялась на локтях и, глядя вниз, на поселок, глотнула из бутылки. Неразбавленный виски она пила так же, как он, — точно это вода.
— Ужас, — сказала она, по-прежнему глядя вниз. — Люди не должны так жить. Мои приехали сюда с Хоккайдо. Даже этот дом и то не их собственный.
Она хотела отдать ему бутылку, но Пруит поймал ее за руку, притянул к себе и поцеловал. В первый раз сегодня она ответила на поцелуй и погладила его по щеке.
— Бобби, — тихо сказала она. — Бобби.
— Давай же. Иди ко мне.
Но она отодвинулась и посмотрела на свои дешевые часики.
— Мама с папой вот-вот вернутся.
Пруит сел на траве.
— Ну и что? — нетерпеливо сказал он. — Сюда же они не полезут.
— Я не потому, Бобби. Подожди до вечера. Днем нельзя.
— Ерунда, — сказал он. — Можно когда угодно. Главное, чтоб хотелось.
— Вот именно. А мне не хочется. Они сейчас должны приехать.
— Они же все равно знают, что ночью мы спим вместе.
— Ты ведь сам понимаешь, как я к ним отношусь.
— Но они все равно все знают, — сказал он. И неожиданно засомневался, а знают ли? — Должны же они догадываться.
— Днем это все не так. Они еще не вернулись с работы. И потом, ты же простой солдат. — Она замолчала и потянулась за лежащей в траве бутылкой. — А я с образованием, у меня диплом «Лейлегуа», — добавила она.
А ты, Пруит, даже седьмой класс не кончил, подумал он. Видел он эту «Лейлегуа». Самая обычная женская средняя школа в Вахиаве.
— Ну и что, что солдат? Что в этом плохого? Солдаты такие же, как все.
— Я знаю.
— Солдаты тоже люди, ничем не хуже других, — не унимался он.
— Я все это знаю. Ты не понимаешь. Столько девушек-нисэи[19] гуляют с солдатами.
— Ну и что?
Ему вспомнилась местная песенка: «Мануэло, мой сыночек дорогой. Возвращался бы скорее ты домой. Без тебя тоска нас донимает, а сестра твоя с солдатами гуляет».
— Солдаты, они все хотят от девушки только одного.
— Ваши и с гражданскими гуляют. А гражданским от девушек нужно то же самое. Что здесь такого?
— Я ничего не говорю. Просто на Гавайях девушки должны быть поосторожнее. Ни одна порядочная нисэи не будет гулять с солдатом.
— Ни одна порядочная белая — тоже. И вообще ни одна порядочная. Если у солдата нет этого несчастного РПК, он все равно ничуть не хуже других. Все, черт возьми, хотят одного и того же!
— Я знаю, — сказала она. — Не злись. Просто к солдатам такое отношение.
— Тогда почему же твои родители меня не отошьют? Сделали бы что-нибудь, сказали… Если им это так не нравится.
Вайолет откровенно удивилась.
— Никогда они ничего не скажут и не сделают.
— Тьфу ты, черт! Все же соседи видят, что я к тебе хожу.
— Да, конечно. Но они тоже никогда ничего не скажут. Пруит посмотрел на нее: она лежала на спине, вся в светлых пятнышках просеянного листвой солнца, короткие шорты туго обтягивали ее бедра.
— А ты бы хотела отсюда переехать? — осторожно спросил он.
— С радостью.
— Что ж, — еще осторожнее продолжил он, — думаю, скоро будет такая возможность.
— Только жить вместе с тобой я не буду, — сказала она. — Ты же знаешь, я на это не пойду.
— Но мы и так живем вместе. С той только разницей, что сейчас рядом твои родители.
— Это совсем другое дело. Зря ты завел этот разговор. Знаешь ведь, я не могу.
— Хорошо, молчу. — Жизнь все равно не начнется раньше понедельника. С разговором можно подождать до завтра. Он перевернулся на спину и стал глядеть в неправдоподобную синеву гавайского неба. — Посмотри-ка вон туда, левее, — сказал он. — Там, наверно, настоящий ураган. Видишь, тучи все затянули.
— Красивые тучи. Какие черные! И уступами, как горы, все выше и выше.
— Это граница шквала. Все, сезон дождей начался.
— А у нас крыша течет, — сказала Вайолет и протянула руку к бутылке.
Пруит следил глазами за стремительно надвигающейся стеной туч.
— Почему твои родители не выгонят тебя из дому? — спросил он. — Если все, как ты говоришь… А то водишь меня к себе…
Вайолет удивленно посмотрела на него.
