на нем яичницу. Подумай сама, милая кузина: уже два дня господина нашего нет здесь, он поехал на охоту за девять миль отсюда и будет там недели две; меня он оставил здесь, чтобы я присматривал за домом и за челядью. Ты же, братец, сиди дома: двор, сарай, навоз, солома [199]. Пожалей меня, милая кузина, пожалей, не взяли меня на охоту, каждый день надо к Жужи ходить. Куропаток стрелять — это нет, с Жужей беседовать — это да. За что мне такое наказание! Хоть бы оно продолжалось целый месяц. Но сколько бы оно ни продолжалось, я буду так тосковать, прямо умирать от радости. Намедни разговаривали мы с Жужей, как она чувствует себя в браке; она сказала, что полтора года назад и подумать не могла, что из нее будет графиня (хотя за свой хороший нрав она это заслужила). Словом, во время нашей беседы я рассказал ей, каким несчастным и неудачным было замужество одной женщины; расскажу и вам, чтобы время занять. Во Франции, у одного богатого городского судьи помощник был, писарь, и полюбил он девушку, попросил ее руки, назначили они день свадьбы. А там у них так заведено, что в день свадьбы обед и танцы продолжаются до вечера, вечером идут в церковь венчаться, а оттуда в постель. Одним словом, во время обеда писарь был веселый, счастливый, после обеда повел невесту танцевать, а невеста во время танца, от радости или как, взяла и пукнула. Ох как писарю стыдно стало! И маленькое происшествие это настолько остудило его любовь, что он перестал танцевать и сказал невесте: не станет он венчаться с ней, пускай выходит за кого хочет. Можете представить, милая, как печально встретила девушка эти слова; другие же только смеялись над незадачливым писарем. Одним словом, на другой день судья, узнав, почему расстроился брак, зовет к себе писаря и по-всякому объясняет ему неразумность его поступка: из-за такого пустяка, над которым можно только посмеяться, он разрушает свой брак. Видя, что писарь не хочет прийти в себя и отказывается жениться, судья закричал: раз ты отверг девушку, я сам о ней позабочусь, а ты уходи прочь из моего дома. Потом судья сказал отвергнутой невесте, что он сам на ней женится, если она пойдет за него. Девица посчитала это большим счастьем для себя и согласилась. Судья вскоре устроил свадьбу, но, поскольку был стар, прожил с женой недолго, оставив ей много денег и всякого добра. А молодая вдова уехала в Париж и там стала жить, как настоящая дама. Поскольку она была красива, ее полюбил и взял замуж один старый богатый генерал. Но и его через некоторое время взяли на тот свет, и он тоже оставил все свое имущество жене. Так что скоро она стала очень богатой великосветской дамой. Но удача на этом не кончилась: король Казимир, покинув польский трон, перебрался жить в Париж и там, увидев нашу удачливую женщину, полюбил ее и взял за себя, но с условием, что она будет его тайной женой. Женщину вовсе не беспокоило то, что ее не звали королевой, потому как на самом деле она была ею, пускай и тайно. Из всего этого, милая кузина, видим мы, какими удивительными путями ведет нас жизнь, пускай эти пути нам неведомы, и еще видим, что часто несчастье оборачивается счастьем, как это случилось с нашей тайной королевой. Ведь кто бы мог подумать, что та маленькая оплошность совсем даже не навредила ей. И не только не навредила, но и обернулась счастьем: ведь не случись с ней оплошности, она навсегда осталась бы в низком сословии, ветерок же этот вознес ее к вершинам счастья. Но при всем том не советую я девушкам подражать нашей удачливой даме и полагаться на ветер удачи, потому как истории этой, возможно, никогда и не было [200]. А что сказать о писаре? Я скажу, что он только такого ветра и заслужил. Кажется мне почему-то, этот пустой щеголь и свадьбу-то устроил только для того ветерка, да потом с ним и остался. Ежели подобный случай погасит в твоем сердце любовь, то ты заслуживаешь, чтобы девушки ели побольше фасоли и редьки и окуривали бы тебя, будто копченый окорок. Знаю, что вы, кузина, такого же мнения о таких людях. Милая кузина, теперь я здесь хозяин, провожу время так, как получится, то похуже, то получше, то приятно, то неприятно, лишь бы оно как-то проходило, а я потихоньку бреду вместе с ним. Но все-таки не могу не сожалеть, что провожу его не так, как надо, и собираюсь стать совсем правильным лишь тогда, когда женюсь; правда, это вилами на воде писано, и надо бы мне сейчас быть правильным, чтобы тогда стать еще правильнее. Остается лишь сказать, милая кузина, что остаюсь вашим неправильным слугой.
56
Родошто, 15 septembris 1724.
Милая кузина, хоть вы в последнем письме ничего не пишете о здоровье, я вижу, кровь в ваших жилах течет бодро, потому как, читая ваше письмо, я много смеялся. Кто бы не радовался, читая ваши умные и ласковые письма, особенно когда вы в веселом настроении. Сержусь я иногда потому лишь, что письма ваши коротки, хотя длинных писем вы мне никогда не посылали; читать их я так рад, что иной раз пишу вам коротко только ради того, чтоб поскорей получить ответ. Почти каждый человек пишет письма, но не каждый умеет писать так, чтобы письмо понравилось. Есть люди, которые напишут, что хотят сказать, а получается сухо, бледно, безвкусно; другие же любую мелочь умеют описать так, придать ей такой вкус, что читать это — радость. Да простят меня ваши щечки, что я вынуждаю их краснеть, но мало женщин и мужчин умеет писать так хорошо, как пишете вы, милая. Письма ваши доставляют разуму моему такую же радость, как языку — хорошо приготовленная и вкусная пища. Хотел сказать: капуста, но не посмел, чтоб вы не подумали, что я сравниваю с капустой ваши письма (только не сердитесь). А ежели бы я и сравнил их с капустой, что в том плохого? Но скажу все-таки, что хорошо написанное письмо — такая же радость для ума, как для глаз — приправленная укропом и сметаной капуста, которая издали кажется серебряной, и когда ты съедаешь серебристую корочку, под ней оказывается вкусная мякоть. Люди, знаю, могут сказать: мол, кто о чем, а этот —
