«Нет, надо было пешком, все же пешком», – подумала Элен. Она с трудом высвободила одну руку и потянулась к компостеру, чтобы пробить билет. Вдруг ее словно подбросило:
«Господи, какая же я все-таки росомаха! Как я обошлась с Димкой, ну просто как последняя сволочь! Ах, ах, у меня своя жизнь, и все места в ней давно распределены согласно купленным билетам. И для тебя, Димочка, уже места не осталось. Как я могла? Ведь он такой одинокий!» – корила она себя.
Самый давний друг, самый близкий, что может быть ценнее?
«Сегодня, сегодня же позвоню ему, и определимся со встречей. Что же, я времени не найду? Приглашу его в гости, испеку ватрушки – он их всегда любил. Или сходим с ним в кино, а может, просто погуляем».
Элен с трудом протиснулась в дверь и вышла на улицу. Ярко светило щедрое солнце, стучала капель, и в воздухе пахло весной и надеждой. Элен сняла с головы косынку, прикрыла глаза и подставила лицо легкому, свежему ветерку. Настроение у нее было расчудесное.
Женщина-отгадка (Когда все понятно)
Конечно, она пришла по рекомендации. По-другому и быть не могло. Вариант типа агентства не для меня. Хотя жизнь показывает, что бывает всякое. И рекомендация эта была через десятые руки. Но так все же спокойнее. Появилась она точно в назначенное время. Лично меня это всегда подкупает. Итак, она стояла на пороге. В полутьме прихожей она показалась мне почти девочкой. Но при дневном свете я увидела и морщинки, и руки, и глаза. И несколько седых волос на голове. В общем, все сходилось – лет 37–39. Как и было заявлено. Идеальный возраст для помощницы по хозяйству – опыт уже есть, а силы еще есть. Просто она была из тех женщин, которые вне возраста. Из серии – маленькая собачка, которая, как известно, и в старости собачка небольшая. Одета она была более чем скромно. В серо-черных тонах. По-моему, это ей не шло. Оттого, что в самом ее облике не было никакого акцента. Вроде и придраться не к чему, а все как-то очень незначительно – носик, глазки, ротик – все неплохо, а взглядом зацепиться не за что. Хотя всем известно, что именно из таких вот женщин можно вполне сваять и красавицу – черты лица позволяют. Но сейчас передо мной была классическая женщина-невидимка. Из тех, с кем пять раз увидишься, а на шестой пройдешь мимо. Не узнаешь. Ничего лишнего она не говорила – только отвечала на мои вопросы тихим и ровным голосом. Не поднимая глаз. «Подходит!» – подумала я, наученная горьким опытом. Я ее не почувствую. Она удачно мимикрирует под мое жилищное пространство. И я ее не замечу. А это в моем случае главное. Устала я от подробностей про мужа-идиота (естественно), про детей-сволочей (а как же иначе), про гадину-свекровь (ну, это и так ясно), про проблемы климакса (приливы-отливы, а то я не знаю), про больную поджелудочную (тошнит после копченой колбасы. Тошнит – не жри). И про то, что дубленке 15 лет и денег, конечно, не хватает. А еще плюс к этому всему – пойдемте кофейку погоняем (раза три-четыре). И как хорошо, что у вас дома курят! Да нет, конечно же, не кофе жалко и не сигарет. Жалко времени. До боли. И еще – себя. Ну зачем мне все это? И за мои же, заметьте, деньги. Да-да, я всем готова посочувствовать, но мне же тоже есть чем заняться. Обычно я все это говорю подругам и страстно возмущаюсь. Но противостоять, увы, не могу. Теряю время, варю кофе, курю лишние сигареты, мою чашки. Раздражаюсь. Злюсь на себя. И боюсь обидеть человека. Всякое в жизни бывает. Плавали, знаем. В этой стране – что сума, что тюрьма в перспективе возможны у каждого. Ведь могло быть и все наоборот. И это я могла тереть ее унитаз и пылесосить ее ковер. Если бы по-другому сложились обстоятельства. Зачем же обижать хорошего в общем-то человека.
Я внимательно разглядываю свою молчаливую гостью, и мне кажется, что ничего из вышеперечисленного мне в данном случае не грозит. Мы легко договариваемся о цене и обозначаем ее присутственный день. Кстати, у нее роскошное и богатое имя – Вероника. Ну пусть хоть имя… В общем и целом получилось то, что я и предполагала. Она приходила точно в назначенный час. Снимала свою курточку и брючки, аккуратно на коврик у двери ставила свои ботиночки (максимум 34-й размер). Переодевалась в старые джинсы и маечку и повязывала на голову косынку, как бандану. К рабочему дню она была вполне готова. Конечно, к любой уборке – если захочешь – можно придраться. Таких целей у меня не было. Да и вообще я была почти счастлива – она обращалась только по делу и тактично, два раза, тихо стучала в дверь. И я могла спокойно работать. Меня ничто не отвлекало. Почти… Почему? Ведь ее присутствие было практически незаметно. Я садилась за стол. Раскладывала свои записи, расписывала ручки. Настраивала свет. Пыталась сосредоточиться. И что-то необъяснимое мне мешало. Наверное, мешала я себе сама. Или что-то все-таки не так? Говорят же что-то про ауру и биополе. В общем, я искала объяснения и оправдания. В середине дня я выходила из своей комнаты и предлагала ей пообедать. Она отказывалась. Всегда. Выпивала только чашку чаю. И все, заметьте, молча. О себе – ни-ни. Теперь уже меня слегка разбирало любопытство. И недоумение. Все же всегда со мной пытались поделиться. Располагаю, видимо. Но здесь не тот случай. Пару раз я задала наводящие вопросы. Замужем – кивок головы. Дети есть – то же самое. Ну и фиг с тобой. Глубже я не лезла. Словом, она была тиха, как украинская ночь. И я была счастлива. Но почему-то мне было неуютно. Хотя это было то, о чем я мечтала.
Неладное (как ей показалось) заподозрила моя недоверчивая дочь. Эта Вероника ей категорически не нравилась. Объясняла она это так:
– Она мне непонятна, темная лошадка, что-то меня настораживает.
– Ну и что? – возмущалась я. – Она имеет право быть тебе непонятной. Все люди разные. И потом, если тебе что-то неясно, это не значит, что это плохо. Тоже мне – Ниро Вульф вместе с Пинкертоном.
– Нет, что-то здесь не то, – повторяла моя дочь.
И однажды эта доморощенная миссис Марпл зашипела мне на ухо и пальцем поманила в коридор. Вероника мыла окна на балконе.
– Смотри, – зловеще прошептала дочь и вывернула наизнанку курточку на вешалке. На бирке стояла марка известного итальянского дизайнера. Брендовое имя, стоящее действительно бешеных денег. Вот тебе и серенькая курточка. Все-таки ничего я в этом не смыслю. Потом с тем же зловещим видом моя проницательная дочь сунула мне под нос ботиночки.
– А это тебе как? – злорадно поинтересовалась она. На фланелевой серой подкладке скромных черных ботиночек я прочла тоже весьма знаковое имя. Я быстро представила стоимость этих черевичек. К этой марке я давно присматривалась. Правда, на этом наша встреча и закончилась – так, покрутила в руках и со стуком поставила на место. Цена на ботинки и мои финансовые возможности, увы, не совпали.
– Ну, что скажешь? – шептала дочь, вращая глазами.
– Может, подделка, – вяло предположила я. – В Конькове и не такое бывает.
– Не бывает, – отрезала дочь. – Дураку ясно, что это не палево.
– Значит, дураку ясно, а мне нет, – вздохнула я.
– Не прикидывайся, – почему-то злилась дочь, – я тебе говорю, что что-то тут нечисто.
– А-а, – сообразила я, – наверное, это ей отдал кто-то из клиентов, ну, к кому она ходит убираться. Так часто делают. Помнишь, мы отдали твою старую дубленку Нине Васильевне? – Я радовалась своей сообразительности.
– Как же, отдадут такое, да еще совсем невыношенное. Да и размер тридцать четыре. Сейчас таких ни у кого и нет. И правда, все мутируют, нормальный женский размер сейчас ближе к сороковому. Нет, что-то тут не так, – продолжала свои логические этюды моя любознательная дочь. – Ну не нравится мне эта тихушница. И ничего мы про нее не знаем. Глупо радоваться тому, что она помалкивает. А что у нее в голове? Это настораживает, – опять беспокоилась дочь.
– Отстань, – отмахнулась я и посоветовала ей заняться делом.
А в апреле Вероника мне позвонила и еще более тихим, чем обычно, голосом, извинилась, прийти она не может, так как свалила ее тяжелая двусторонняя пневмония. Видимо, после слишком раннего мытья чьих-то окон. Я ее заверила, что переживать нечего. Спокойно лечитесь и поправляйтесь. Она закашлялась и, помолчав, извинилась: не могли бы мы встретиться, чтобы ей получить зарплату. Обычно я платила ей в конце рабочего месяца. Я ответила: конечно, о чем разговор. И категорически была против встречи где-нибудь на полпути, как предложила она. При ее-то диагнозе и самочувствии! Я предложила ей завезти деньги, там более что сегодня я собиралась двигаться в том же направлении. Она помолчала и со вздохом согласилась. Я записала адрес. На мою радость, на плите стояла целая кастрюля куриного бульона, сваренного час назад. Я налила бульон в двухлитровую банку и положила туда половину курицы. По дороге я купила гранаты и мандарины. Через сорок минут я стояла у ее порога. Она открыла мне дверь – бледная, с чернотой под глазами, с испариной на лбу, в длинной ночной сорочке, державшаяся рукой за дверной косяк. На мои гостинцы среагировала с большим смущением:
