В один декабрьский вечер Эндрью, возвращаясь домой в «Вейл Вью» верхней дорогой, на вершине холма увидел шедшего к нему навстречу молодого человека своих лет, худого, но крепкого и подтянутого, в котором он сразу узнал Ричарда Воона. Первым его побуждением было перейти на другую сторону дороги и уклониться таким образом от встречи с этим человеком. Но в следующее мгновение он подумал упрямо: «А с какой стати? Мне решительно все равно, кто он такой».
Глядя в сторону, он собирался уже пройти мимо Воона, но, к его удивлению, услышал обращенный к себе оклик, дружелюбный и полушутливый:
— Алло! Вы, кажется, тот самый человек, который отправил Бена Ченкина обратно на работу?
Эндрью остановился, настороженно глядя на спрашивавшего, как будто говоря: «Ну, и что же из того? Я это сделал вовсе не затем, чтобы тебе угодить». Отвечая Воону довольно вежливо, он мысленно говорил себе, что не позволит никому обращаться с собой покровительственно, хотя бы даже и сыну Эдвина Воона. Вооны были фактическими владельцами всех предприятий в Эберло, получали все доходы от окрестных копей, занимали исключительное положение, были богаты и недосягаемы. Теперь, когда старик Эдвин удалился на покой в свое имение близ Брекена, Ричард, его единственный сын, стал директором-распорядителем компании. Он недавно женился и выстроил себе большой дом в современном стиле, стоявший высоко над городом.
Теребя жидкие усики и рассматривая Эндрью, он сказал:
— Хотел бы я тогда полюбоваться на физиономию старого Бена!
— Мне она не показалась особенно забавной.
Губы Воона под прикрывавшей их рукой дрогнули улыбкой при этой вспышке шотландской заносчивости. Но он непринужденно промолвил:
— Между прочим, вы наши ближайшие соседи. Моя жена (последние несколько недель ее здесь не было, она уезжала в Швейцарию) собирается навестить вашу. Ведь вы уже, верно, устроились окончательно?
— Благодарю, — ответил Эндрью коротко и пошел дальше.
Вечером за чаем он в ироническом тоне рассказал об этой встрече Кристин.
— Что ему от меня нужно, как ты думаешь? Я раз видел как он прошел по улице мимо Луэллина, едва удостоив его кивка. Может быть, он хотел меня задобрить, чтобы я почаще отсылал людей обратно на работу в ею проклятые рудники!
— Да перестань, Эндрью! — возмутилась Кристин. — Всегда у тебя одно на уме. Ты недоверчиво, ужасно недоверчиво относишься к людям!
— Еще бы мне не относиться к нему недоверчиво! Надутое ничтожество, купается в деньгах, а носит старомодный галстук под своей противной физиономией. «Моя жена навестит вашу!» А эта жена отдыхала в Альпах, пока ты тут шлепала по свинской грязи на Марди-хилл. Воображаю, какими глазами она стала бы осматривать все здесь у нас! А если она явится, — Эндрью вдруг рассвирепел, — смотри, не допускай покровительственного обращения с собой!
Крис ответила так лаконично и сухо, как никогда еще не отвечала ему за все эти первые месяцы неизменной нежности:
— Полагаю, что я умею держать себя.
Вопреки предсказаниям Эндрью, миссис Воон сделала визит Кристин и оставалась у нее гораздо дольше, чем это требовалось приличиями. Когда Эндрью вечером вернулся домой, Кристин встретила его веселая, слегка раскрасневшаяся, и видно было, что она очень приятно провела время. На его иронические расспросы она отвечала сдержанно, сказала только, что все вышло очень хорошо.
Эндрью дразнил ее:
— Ты, конечно, вынула все наше фамильное серебро, самый лучший фарфор, золотой самовар? Ну, и, конечно, торт от Перри!
— Нет. Я угощала ее хлебом с маслом, — отвечала она ему в тон. — И чаем из нашего закоптелого чайника.
Он насмешливо поднял брови.
— И ей это поправилось?
— Надеюсь, что да.
После этого разговора Эндрью что-то глодало, — он испытывал странное чувство, в котором, при всем его желании, не способен был разобраться. Через два дня, когда миссис Воон позвонила ему по телефону и пригласила его и Кристин обедать, он растерялся. Кристин в это время на кухне пекла пироги, и говорить по телефону пришлось ему.
— Очень сожалею, — сказал он, — но боюсь, что мы не сможем быть у вас. Я все вечера почти до девяти часов занят в амбулатории.
— Но по воскресеньям вы, конечно, свободны, — сказала она с очаровательной непринужденностью. — Так приходите ужинать в будущее воскресенье. Значит, решено. Мы вас ждем!
Он влетел в кухню и набросился на Кристин.
— Эти твои проклятые чванные друзья таки заставили меня принять приглашение на ужин! Но мы не можем идти! Я глубоко убежден, что в воскресенье мне что-нибудь помешает.
— Послушай, Эндрью Мэнсон! — У Кристин глаза сияли, потому что ее обрадовало приглашение, но она принялась сурово отчитывать мужа. — Пора тебе перестать глупить. Мы бедны, и это всем известно. Ты ходишь обтрепанный, а я сама стряпаю. Но это ничего не значит. Ты врач, и хороший врач к тому же, а я твоя жена. — Выражение ее лица на миг смягчилось. — Ты меня слушаешь? Да, может быть, тебя это удивит, но у меня имеется в комоде брачное свидетельство. Вооны страшно богаты, но это мелочь по сравнению с тем, что они милые, обаятельные и культурные люди. Мы с тобой очень счастливы здесь вдвоем, мой друг, но должны же мы иметь каких-нибудь знакомых. Почему нам не познакомиться с ними поближе, раз они этого хотят? Нечего тебе стыдиться нашей бедности. Забудь о деньгах и о положении в обществе и обо всяких таких вещах, научись ценить в людях то, что в них ценно.
— Да будет тебе!.. — недовольно пробурчал он.
В воскресенье он отправился с ней к Воонам с безучастным видом, внешне покорно, и только когда они поднимались по хорошо вымощенной дорожке мимо новой теннисной площадки, он заметил сквозь зубы:
— Наверное, не примут нас, увидев, что я не в смокинге.
Вопреки его ожиданиям, их приняли очень хорошо. Худое, некрасивое лицо Воона радушно улыбалось им поверх серебряной чайницы, которую он, неизвестно зачем, быстро вертел в руках. Миссис Воон приветствовала их с непринужденной простотой. За столом оказались еще другие гости — профессор Челлис и его жена, приехавшие к Воонам на два свободных дня — субботу и воскресенье.
За первым в его жизни коктейлем Эндрью оглядывал длинную, устланную светлокоричневым ковром комнату, полную цветов, книг, своеобразно красивой мебели. Кристин весело разговаривала с Воонами и миссис Челлис, пожилой дамой с забавными морщинками вокруг глаз. Оказавшись в одиночестве и не желая обращать на себя внимание, Эндрью нерешительно подсел к Челлису, который, несмотря на почтенную седую бороду, весело доканчивал третью порцию крепкого «Мартини»[18].
— Не желаете ли, молодой медик, заняться одним исследованием? — улыбаясь, обратился он к Эндрью. — Следует выяснить назначение оливкового масла в «Мартини». Имейте в виду, — я вас заранее предупреждаю, что у меня уже есть на этот счет кое-какие предположения, но каково ваше мнение, доктор?
— Я... я, право, не знаю, — пробормотал Эндрью.
— Моя теория заключается вот в чем, — пришел к нему на помощь Челлис, сжалившись над ним. — Тут заговор торговцев и таких негостеприимных хозяев, как наш друг Воон. Использован закон Архимеда. — Он быстро замигал глазами под густыми черными бровями. — Путем простого вытеснения они рассчитывают сэкономить джин!
Эндрью не смеялся, угнетенный сознанием своей неотесанности. Он не отличался светскими талантами и никогда в жизни не был в таком богатом доме. Он не знал, что делать с пустым стаканом, куда девать пепел с папиросы, а главное — собственные руки. Он был рад, когда, наконец, сели ужинать. Но и тут он чувствовал, что производит невыгодное впечатление.
Ужин был простой, но прекрасно приготовлен и сервирован. На тарелке у каждого уже стояла чашка горячего бульона, за нею последовал салат из цыплят, латука и каких-то незнакомых острых приправ. Эндрью сидел рядом с миссис Воон.
— У вас очаровательная жена, доктор Мэнсон, — заметила она тихо, когда они уселись. Миссис Воон была высокая, тоненькая, элегантная женщина, очень хрупкая на вид, совсем некрасивая, но с большими умными глазами и с изысканно-простыми манерами. Ее подвижной рот с приподнятыми уголками свидетельствовал о живом уме и утонченности.
Она заговорила с Эндрью о его работе, сказав, что ее мужу много рассказывали о его добросовестности. Она любезно старалась втянуть его в разговор, спрашивала с интересом, как, по его мнению, можно было бы улучшить условия работы врачей в городе.
— Как вам сказать... я, право, не знаю... — Он от смущения пролил суп. — Мне думается... я бы хотел, чтобы работа велась более научными методами. — Даже любимая тема не развязала ему язык, а ведь он часами с увлечением говорил об этом Кристин! Он не поднимал глаз от тарелки, пока, наконец, к его облегчению, миссис Воон не вступила в разговор с Челлисом, сидевшим по другую сторону от нее.
