а продолжение здесь – в небольшом, произвольно сложившемся круге, где всех объединяет служение друг другу.
Небольшое смещение ракурса, как в калейдоскопе, изменило картинку. Девчушки-продавщицы прихорашивались и жизнерадостно чирикали. Прорвавшийся из-за туч мощный солнечный луч обещал победу над затянувшейся непогодой. Сидящие на дереве птицы за окном знали о мире что-то такое, от чего их распирало от восторга. Симпатичная ящерка напротив раскачивалась и посмеивалась. Аромат кофе, только что сваренного, превращал будний день в праздник.
– Господи! – мысленно обратилась Елена Борисовна, как к отцу.
И, наклонившись к собеседнице, предложила: «А не подкупить ли нам продукты впрок? Прежние, небось, закончились…»
Час синей птицы
Эта командировка не заладилась с самого начала. Среди дождливого дня, когда так хотелось спать… да хоть положив голову на свой письменный стол, а лучше –дома, на мягком…
Прокуренный голос секретарши грубо вмешался в сладкую дремоту:
– Пока председатель на работе подпиши командировку и в бухгалтерию. Завтра "Марина Цветаева" идёт на Южные Курилы.
Едва открыла дверь в кабинет Председателя телерадиокомитета, как в нос шибанул запах отработанного алкоголя. Вступив на десятиметровую дистанцию к столу, поняла, что поспешила. Председатель, нагнувшись, что-то пытался засунуть в тумбочку. Остановившись, тоже ошиблась. Звук упавшего предмета и расползающийся в моём направлении вишнёвый ручей распространял ненавистный запах спирта. Я смотрела на почти живое существо с интересом и отступала.
– Что не видела, как чернила разливаются, – нарочито грубовато прервал мои наблюдения бывший военный. – Быстро! Уборщицу сюда!
В коридоре меня пронял неудержимый смех, сменившийся раздражением. В командировку не хотелось. Ещё больше не хотелось с оператором Цапко – по причине полного несовпадения.
И уж совсем не хотелось быть на людях, будто они могли знать моё поражение на вчерашнем разводе в суде. Бывший муж не сказал ни одного слова утешения. Это после пятнадцати лет жизни с таким ангелом как я.
Хотелось плакать на первом подвернувшемся плече. Плечо Цапко для этой цели не подходило. Твердо решив придерживаться только позитивного отношения к жизни, отправилась обсудить свои проблемы с подругой.
На Курилах интересно бывать туристом. Ещё лучше в компании с аборигеном, влюблённым в красоты острова. Задание – подготовить сюжет из рыбообрабатывающего цеха и отснять видеоматериал для кинозарисовок всего за два дня, не оставляло времени даже для пустячной радости командировочных – окунуться в целебные источники.
Провонявшему рыбцеху, как преисподней, света, видимо, не полагалось. Поэтому, застряв в первой же канавке, полной рыбьих внутренностей, я подвернула ногу и до крови ободрала стопу. Сюжет мы отсняли, горбуша превратилась для меня в личного врага.
Ночью в гостинице всё ходило ходуном, постояльцы пили водку. Среди них оказался литературный десант из Москвы. Поэты, распарившись в сероводородных ваннах, до утра завывали стихи. Один перепутал мою дверь с клозетом (замок вырвали прошлой ночью и ещё не вставили). Пришлось во всё горло звать на помощь его товарищей. Но оставить свой след он успел.
В шесть пятнадцать утра с видеокамерой на плече, со штативом и кофром стоял на крыльце Цапко и укоризненно смотрел на часы. Совершенно забыв о намерении относиться ко всему позитивно, я осознала, как мысленно произношу ругательное слово. Да провалиться мне со стыда! Человек ничего плохого не сделал.
И мы пошли. Я с кофром, где болтались, на мой взгляд, ненужные железяки. Поэтому хромоту утрировала. Скоро она стала настолько натуральной, что я едва плелась. Сашок, время от времени весело насвистывая, устанавливал штатив и с большим воодушевлением снимал.
Шли мы к мысу Столбчатый, в четырёх километрах от посёлка. Кто-то продолжал громоздить препятствия: шторм навалил горы морской капусты, ноги постоянно разъезжались. В осклизлых ворохах, запутавшись в кустах морского винограда, среди тяжёлых малиновых медуз, переплетённых бинтами водорослей, копошились в дезориентации беспечные беспозвоночные. Набрав полный пакет шевелящихся крабов, осьминожек, и прочего сброда, я возвращала их в море.
Александр, далеко учесавший вперёд, через видоискатель увидел мои самаритянские подвиги. Дождавшись, пока дохромаю, попытался ненормативной лексикой выразить своё отношение. Тут я поняла, что настал подходящий момент. На законных основаниях самообороны, без всякого отбора поражающих средств, я откровенно рассказала, как ненавижу мужчин, особенно со дня развода. Его ненавижу за принадлежность к полу и отсутствие джентльменских качеств – особенно. Последнее обвинение попало точно в цель. Он с трудом открыл рот и произнёс:
– Оставайся здесь. Жди меня! Ушёл, не оглядываясь.
Только когда он скрылся с глаз, я увидела, что кофр стоит на песке. Маленькая месть чуть-чуть успокоила. Но только чуть-чуть. Жалящая обида, поднявшаяся со дна души, была несовместима с наступившим дивным солнечным утром.
Стаи птиц носились над берегом и над водой. Одни бесконечно забавлялись, появляясь и исчезая. Тяжёлые как гуси чайки, объевшись, огромными белоснежными колониями отдыхали, испещряя берег белыми пятнами. Бесконечно и деловито сновали мимо прожорливые, суетливые, на паучьих ногах, бекасы, раздражая беспримерным трудолюбием во имя желудка.
Нерпы то и дело подплывали всё ближе и ближе, заглядывая в глаза и в душу. Вода у берега кипела от идущей на нерест рыбы. Всё жило, ликовало, двигалось, связывалось между собой…
И только я никому не была нужна и сидела как пень посреди этого жизнеутверждения. Припекало основательно. Неподалёку берег подпирала красивая скала, похожая на баян с растянутыми мехами. Перебравшись в её тень, я почувствовала себя значительно лучше. Робинзон Крузо во мне оживился.
Очередной всплеск огорчения пришёл вместе с чувством голода. Александр унёс нашу еду! Новый повод был серьёзнее прочих. Я пошла пособирать каких-нибудь недозревших ягод. И тут-то… увидела её.
Она сверкнула на фоне неба, пролетела над моей головой и зависла над щелью в скале. Ну если это была птица, то непременно райская. Её ярко-ярко бирюзовое, лазоревое, переливающееся на солнце оперение сверкало как сполохи опала. Конечно, я стала ждать её и дождалась много раз. Она носила корм птенцам. Всякий раз, как пуля, мелькала над головой, и потом исчезала.
В какой-то момент птичка приютилась на маленьком выступе и долго сидела, издали похожая на кусочек бирюзы. Не отрывая взгляда от этого комочка, я стала шёпотом жаловаться ей, как обидел меня муж и несправедлива жизнь.
Чудеса бывают! Боль затихла, внутри становилось легко и светло. Уже захотелось пробежаться по берегу, растянуться на песке, подставив себя солнцу! Тут я вспомнила о кофре. И не ошиблась – там был фотоаппарат. В таинственном нутре и запечатлелось моё неожиданное утешение – синяя птица, десятки её отражений.
Есть час души, час тьмы. У меня есть Час Синей птицы.
