Три часа между рейсами - Фрэнсис Скотт Фицджеральд

чтобы робким и не то чтобы по-монашески отрешенным от мира сего, но имевшим понемногу от каждого из этих трех определений. Имя на визитной карточке — Луис Тримбл — вызвало у Оррисона какие-то смутные ассоциации, но, поскольку других зацепок не имелось, он не стал ломать над этим голову, пока звонок вызова на его рабочем столе и ранее приобретенный опыт не подсказали, что сегодня ему предстоит обед в компании мистера Тримбла.

— Мистер Тримбл — мистер Браун, — представил их друг другу мистер Обед-За-Мой-Счет. — Оррисон, мистер Тримбл очень долго отсутствовал. Во всяком случае, ему кажется, что очень долго — без малого дюжину лет. Кое-кто на его месте был бы только рад выбросить из своей жизни последнее десятилетие.

— Что верно, то верно, — сказал Оррисон.

— Сегодня я завален работой и не могу выйти пообедать, — продолжил шеф. — Отведи его в «Вуазен», в «Клуб двадцать один» [63] или еще куда-нибудь по его выбору. Мистер Тримбл полагает, что ему надо многое увидеть.

Тримбл вежливо запротестовал:

— Не стоит беспокоиться, я не заблужусь.

— Я в курсе, старина. Никто не знает этот город лучше, чем ты знавал его в былые дни, и, если Браун начнет докучать тебе пояснениями насчет «самодвижущихся безлошадных экипажей» и так далее, просто отошли его обратно в офис. Сам же постарайся вернуться к четырем, договорились?

Оррисон взял с вешалки свою шляпу.

— Вы отсутствовали десять лет? — спросил он, когда они спускались в лифте.

— Они тогда начинали строить Эмпайр-стейт, — сказал Тримбл. — Это какой был год? [64]

— Кажется, двадцать восьмой. Впрочем, как сказал шеф, вам повезло не видеть многого из того, что здесь творилось.

Затем, в качестве пробного шара, он добавил:

— Вероятно, вдали отсюда вы повидали вещи поинтереснее.

— Я бы так не сказал.

Когда они вышли на улицу, лицо Тримбла сразу напряглось при виде ревущего транспортного потока, и это навело Оррисона еще на одну догадку.

— Должно быть, вы провели эти годы вдали от цивилизации?

— Вроде того.

Столь краткий и неопределенный ответ показал Оррисону, что этот человек не станет ничего объяснять, пока сам того не пожелает. Одновременно ему в голову пришла мысль: «А может, он провел тридцатые в тюрьме или психушке?»

— Вот и прославленный «Клуб двадцать один», — сообщил он. — Пообедаем здесь или вы предпочитаете другое место?

Тримбл не спешил с ответом, внимательно разглядывая старинное здание.

— Я помню время, когда «Двадцать один» еще только набирал обороты, как и «Мориарти», [65] — сказал он и продолжил почти просительным тоном: — Вообще-то, я рассчитывал прогуляться немного по Пятой авеню, а после перекусить в каком-нибудь заведении, где смогу повидать современную молодежь.

Оррисон взглянул на него искоса, снова вспомнив о серых стенах, запорах и решетках. «Уж не хочет ли мистер Тримбл, чтобы я свел его с приятными девушками без комплексов?» — подумал он. Однако по виду мистера Тимбла было непохоже, что у него на уме нечто подобное, — лицо его выражало лишь искреннее и глубокое изумление. Посему Оррисон попытался вспомнить, не связано ли его имя с антарктическими подвигами адмирала Бэрда [66] или с летчиками, пропавшими в бразильских джунглях. В том, что человек он незаурядный, сомнений не было. Но пока что единственными намеками, могущими прояснить его прошлое (но ничего не прояснявшими), были его по-деревенски опасливая реакция на светофоры и стремление идти по тротуару, держась поближе к витринам магазинов и подальше от проезжей части. Однажды он замер перед витриной галантереи, бормоча:

— Надо же, креповые галстуки… [67] Я их не видел со времен колледжа.

— А где вы учились?

— В Массачусетском технологическом.

— Знатное место.

— На следующей неделе собираюсь туда съездить. А теперь давайте поедим где-нибудь здесь… — (К тому времени они пересекли уже почти все Пятидесятые улицы.) — Выбирайте место.

За углом как раз находился весьма недурной ресторан со столиками под небольшим навесом.

— Так что же вам хочется увидеть в первую очередь? — спросил Оррисон, когда они сели за свободный столик.

Тримбл задумался.

— Пожалуй, людские затылки, — промолвил он наконец. — Их шеи, соединяющие головы с плечами. И еще я хотел бы услышать, что говорят две эти девочки своему отцу. Мне важен не смысл их слов, а то, как эти слова плывут в воздухе и угасают, как смыкаются губы по окончании фразы. Это вопрос ритма — Коул Портер вернулся в Штаты в двадцать восьмом [68] именно потому, что уловил зарождение здесь новых ритмов.

Оррисон уверился, что теперь зацепка найдена, но проявил завидную деликатность и не ухватился за нее сразу же. Более того, он сумел подавить в себе внезапное желание сообщить, что этим вечером в Карнеги-холле дают замечательный концерт.

— Хотелось почувствовать вес ложки, — меж тем говорил Тримбл. — Она такая легкая — просто маленькая чашечка с прикрепленной к ней ручкой. Тот косоглазый официант — мы с ним уже виделись, но он вряд ли меня помнит.

Однако, когда они покидали ресторан, официант взглянул на Тримбла пристально и даже с некоторым удивлением, словно опознал его, но не очень верил собственным глазам. На улице Оррисон со смешком заметил:

— За десять лет забыть можно многое.

— Я обедал здесь в прошлом мае… — начал Тримбл и запнулся.

«Да у него не все дома», — подумал Оррисон и внезапно перешел на тон заправского гида:

— С этой точки открывается превосходный вид на Рокфеллеровский центр. — Он сделал широкий указующий жест. — А также на Крайслер-билдинг и Армистед-билдинг — «папочку» всех этих новомодных высоток. [69]

— Армистед-билдинг… — Тримбл послушно повернул голову в ту сторону. — Помню, как же — я сам его проектировал.

Оррисон кивнул, не так чтобы сильно удивленный, — за время службы в редакции ему с кем только не случалось общаться! Но та фраза насчет ресторанчика в прошлом мае…

Он остановился перед медной мемориальной табличкой у краеугольного камня здания и прочел вслух:

— Возведено в тысяча девятьсот двадцать восьмом году.

Тримбл кивнул:

— Как раз в том году я запил и уже не останавливался — каждый божий день в стельку. Так что я до сих пор его не видел.

— Ну и дела! — Оррисон несколько растерялся. — Хотите зайти внутрь?

— Я был там много раз. Но я никогда его не видел. Впрочем, сейчас меня интересуют совсем другие вещи. А это здание — полагаю, увидеть его я уже не смогу. Сейчас я просто хочу понаблюдать за тем, как ходят люди, из чего пошита их одежда, какие на них ботинки и шляпы. И еще их глаза и руки. Могу я пожать вашу