Я пресмыкался перед работодателями («Хоть что угодно, мистер, ради бога!»). Моя семья едва не умирала с голоду, когда мне посчастливилось наконец найти работу.
Один из самолетостроительных заводов Сан-Диего приступил к реализации программы по интенсивному расширению производства. Одновременно со строительством нового заводского здания наращивалось производство самолетов, и им понадобился человек, который будет соскребать с новых стен брызги краски и известки.
Я немедленно ухватился за эту «возможность», выражаясь языком управляющего кадрами. Если я буду справляться с работой (снова его выражение), меня повысят до дворника. А пока что я должен был получать двадцать пять долларов в неделю.
И хотя я подшучивал над своими шансами великого продвижения по службе, работа пошла мне на пользу. Прежде всего, по меньшей мере восемь часов в день она мешала мне предаваться пьянству. Вынужденная трезвость повлекла за собой возобновление интереса к жизни.
Расхаживая по всему заводу, я сумел получить весьма широкое и самостоятельное представление о том, как работает это громадное предприятие. Обрывки подслушанных разговоров, виденное мною заинтересовало меня. Я пытался противостоять, но не мог игнорировать постоянный вызов своему воображению. Мне нужно было — как выражаемся мы на Юге — «вникнуть в самую суть дела».
Однажды я встал с пола, вытер руки о штаны и обратился к главному управляющему.
— Насколько я понимаю, у вас большие проблемы со списками запасных частей, — сказал я. — Я мог бы попробовать наладить упорядочение их учета.
Он мельком взглянул на меня и, криво усмехнувшись, собирался двинуться дальше.
— Прошу вас, дайте мне шанс, — взмолился я. — В свое время я занимался довольно серьезной работой. Что...
— В самом деле? — Он кинул на меня более внимательный взгляд. — Вы работали главным бухгалтером? Или его помощником?
— Н-нет, но...
— Значит, инженером?
— Собственно, нет, я не...
— Но вы, конечно, разбираетесь в чертежах?
— М-м...
— Тогда вернитесь к своей работе, — распорядился он.
В тот же вечер, поужинав, я бросился в публичную библиотеку. Я отыскал книги и по бухгалтерии и чертежам и притащил домой целую кипу. Наутро, когда жена поставила передо мной тосты и кофе, я все еще читал.
С покрасневшими от утомления глазами и тяжелой головой, я опять обратился к главному управляющему.
— Я могу исполнять любую бухгалтерскую работу, которая только вам требуется, — уверенно заявил я. — Могу с листа читать чертежи. Я всю ночь этим занимался.
Не давая ему уйти, я развернул перед ним список прочитанных за ночь книг. Кое-какие из них, видимо, оказались ему знакомыми, потому что он смерил меня оценивающим взглядом:
— Хорошо. Так в чем, по-вашему, у нас проблема?
— Во всем, — сказал я. — Тот, кто организовал у вас систему учета, ничего в этом не смыслил.
— Трудно поверить подобному обвинению. Она была введена очень солидной фирмой промышленных инженеров.
— Какой бы она ни была солидной, — возразил я, — они не разбираются в психологии людей. Теоретически эта система учета неплохая, но на практике она не работает. В ней не учитывался человеческий фактор; для того чтобы она заработала, понадобится целый отряд высокооплачиваемых экспертов. То, что вам нужно, очень просто и понятно всем и каждому, и я могу...
Он все порывался уйти, раздираемый заинтересованностью и раздражением, но я продолжал говорить. В конце концов, несомненно, только потому, что видел в этом единственную возможность заставить меня замолчать, он предоставил мне шанс. На неделю меня перевели в отдел учета запчастей с моей прежней зарплатой. За эту неделю я должен был изучить систему и дать рекомендации по ее изменению, которые, по моему мнению, устранят все проблемы.
Я сделал даже больше этого. Меньше чем за неделю придумал и ввел новый порядок учета. И предоставил настолько убедительные доказательства его превосходства, что прежняя система, требующая большого количества людей и соответственно дорогостоящая, была навсегда уничтожена.
За те семь месяцев, что я провел на заводе, меня постепенно передвигали на более интересную и выгодную работу и в пять раз повысили зарплату. И все же я уволился.
Я достиг такого совершенства, что мог конкурировать с профессионалами самолетостроения, людьми, которые занимались этим всю свою жизнь. Я не рассчитывал вступить с ними в конкурентную борьбу, да на это у меня и не было серьезного желания. В конце концов, у меня имеется своя профессия, которой я посвятил почти двадцать лет жизни. Мне нужно было превратить в капитал накопленный мною опыт, и сделать это как можно скорее, иначе я на всю жизнь останусь на обочине.
Мне удалось продать два коротких детективных рассказа. На скромный гонорар мы с женой и детьми вернулись в Небраску, где я оставил их на время у ее родителей, а сам сел в автобус, направляющийся в Нью-Йорк. Я был уверен, что найду там работу в каком-нибудь издательстве или смогу писать. Кроме того, возможность личного контакта с редакторами и издателями повысит мои шансы получать достаточно серьезные авансы, которые дадут мне возможность заняться сочинительством.
Я купил билет на дешевый рейсовый автобус, в цену которого входило и питание. Можете себе представить, что это была за еда. После первого же приема пищи я заболел, жестоко страдая от тошноты и поноса. И вряд ли что-либо может быть хуже, чем подобная поездка через всю страну на автобусе без туалета и в расписании движения которого не были предусмотрены даже редкие остановки для отдыха пассажиров. Пришлось покупать себе еду, но организм мой уже был отравлен, что постоянно заявляло о себе болезненными и смущающими требованиями.
Водитель автобуса начал раздражаться, затем просто взбесился. Из-за моих выходов «у каждого куста и дорожного знака» он уже на несколько часов опаздывает против расписания. Когда я попрошу его остановиться в очередной раз, заявил он, он уедет, и мне ничего не останется, как добираться до Нью-Йорка пешком.
— Но что я могу поделать, — оправдывался я. — Я же болен.
— Тогда принимайте какое-нибудь лекарство! Купите бутылку виски и пейте по глотку — это должно помочь. Словом, делайте хоть что-нибудь!
Я купил пузырек препарата против колик в животе. Единственным результатом стало то, что я впал в сонливость... с почти катастрофическими последствиями. Тогда я попытался лечиться виски, и это помогало. Схватки прекращались... до тех пор, пока я пил.
На третий день путешествия мы прибыли в Оклахома-Сити, и я остался там на день, чтобы навестить отца. Когда я вошел к нему в палату, он не мог поверить своим глазам. Видимо, семь долгих месяцев, проведенных в одиночестве, ему казались годами, и он начинал думать, что его совсем бросили.
Я дал ему понять правду: его затянувшееся пребывание в санатории вызвано обстоятельствами, над которыми мы не властны. Он просветлел.
— Ну, теперь все позади, — обрадовался он. — Только ты помоги мне собрать вещи, и я сразу же отсюда выпишусь.
— Пап, — сказал я. — Пойми...
— Да? — Он вопросительно посмотрел на меня. — Ты ведь заберешь меня, да? То есть ведь ты для этого и приехал?
Поколебавшись, я сказал — да, именно для этого.
— Только я не могу поехать с тобой, папа, я держу путь в Нью-Йорк.
— Вот как? — Он обеспокоенно нахмурился. — Что ж, тогда я, наверное, смогу и сам доехать, если...
— Я получил там хорошую работу, — солгал я. — Дай мне... Да, дай мне ровно месяц, и я отправлю тебя в Калифорнию в отдельном купе. Найму тебе сиделку, если понадобится. А сейчас моих денег хватит только на билет на автобус.
— Не знаю, — сомневаясь, проговорил отец. — Боюсь, доктор... Боюсь, я не смогу на автобусе... — Он снова уселся на кровать. — А ты в этом уверен, Джимми? Если я подожду еще месяц, ты...
— Обещаю тебе, а я никогда не нарушал своих обещаний.
— Да, — он кивнул и снова просиял, — ты никогда не нарушал их... Тогда все будет хорошо. Теперь я не возражаю подождать, когда знаю, что действительно уеду отсюда.
Отец заметно ослабел, но, если учесть возраст, его состояние было по меньшей мере приличным. А что касается острой депрессии, в которую он впал, доктор считал, что она значительно ослабеет, когда он снова окажется в кругу семьи.
В ту ночь я остался в Оклахома-Сити. На следующее утро, оставив счастливого отца мечтать о возвращении домой, я сел в другой такой же дешевый автобус и продолжил путь в Нью-Йорк.
Уезжая из Небраски, я не рассчитывал на то, что мне придется покупать себе еду и, тем более, бутылку виски за двадцать долларов. И в результате прибыл в Нью-Йорк с единственной монеткой в двадцать пять центов. Это произошло в ноябре 1941 года, в холодный и ветреный вечер. Я все еще был сильно болен, а от холода моя разжиженная в Калифорнии кровь, казалось, превратилась в желе.
