Халлдор Лакснесс - Атомная база

Я уже ничего не ела и все смотрела в окно на увядшие кусты вокруг дома, но при этих словах я повернулась и без обиняков заявила:

— Он отец маленькой Гудрун, и, останется он в тюрьме или нет, все равно он мой муж.

— Да, да, мой друг, — сказал органист, даже не улыбнувшись. — Я ведь не знал, как ты смотришь на это дело.

— И я до сегодняшней ночи не знала. Но ста тысяч крон у меня нет.

Он осторожно улыбнулся и задумчиво посмотрел на меня.

— Буи Аурланд, наш депутат альтинга и твой бывший хозяин, сразу же выпишет чек на эту жалкую сумму.

— Я лучше буду ждать, пока мой муж отбудет срок.

— Буи Аурланд — чудесный парень, мы когда-то вместе учились. Я знаю: он сделает это немедленно.

— Буи Аурланд — самый замечательный мужчина в Исландии. Кто знает это лучше меня, спавшей сегодня с ним?

— Послушай, мой друг. Не выпить ли нам кофе? Плюшки в пакете.

— Я сейчас сварю кофе. Ты достаточно потрудился: накупил еды, подготовил цветы к зиме, убрал в доме. Но где же портрет нашего Скарпхедина, сына Ньяля, с расщепленной головой, который назывался также прекрасной Клеопатрой? Как мне его недостает!

— Я его сжег. Я решил переменить обстановку. Иногда нужны перемены. А ты, мой друг? Что ты собираешься делать?

— Я буду искать работу и поступлю на вечерние курсы. А когда накоплю достаточно денег, стану серьезно учиться ухаживать за детьми.

Мы выпили кофе.

— Спасибо, — сказала я. — Теперь я пойду в город искать работу.

— Иди, желаю тебе удачи. А наш друг на Скоулавэрдустиг? О нем не стоит больше говорить?

— Нет, о нем больше не стоит говорить, он — мой муж.

И вот органист, которого люди считают стоящим выше богов, а боги — стоящим выше людей, самый далекий женщине мужчина из всех мужчин и все же единственный мужчина, к которому женщина может прийти, когда все для нее кончено, — он, прежде чем я успела опомниться, положил свои длинные тонкие пальцы на мою голову, склонился надо мной и поцеловал меня в самый пробор на затылке. Потом отвернулся, взял с кухонного стола пакет, который мы так и не тронули и в котором, как я думала, лежал сыр. Быстрыми движениями развернул пакет. В нем оказались пачки денег.

— Пожалуйста.

— Это настоящие деньги?

— Вряд ли. Но, во всяком случае, не я их делал. Дай мне сумку.

— Как ты мог подумать, что я могу взять у тебя деньги?

— Ну, дорогая, тогда мы бросим их в печку.

Он взял деньги и подошел к печке.

Я не сомневалась, что он бросил бы это богатство в огонь на моих глазах, а потом с детской улыбкой повернулся бы ко мне и больше не вспоминал об этом. Но я опередила его, схватила за руки и сказала:

— Нет, нет, нет! Я возьму их!

Он протянул мне деньги.

— Но при одном условии, — проговорил он, передавая мне деньги, — ты никогда никому не скажешь, откуда ты их взяла, ни пока я жив, ни когда я умру.

И вот я запихиваю в сумку эту кучу денег, красная, растерянная, сгорающая от стыда, а он срезает самые красивые цветы и собирает букет.

— Надеюсь, от цветов ты не откажешься?

Он связывает цветы бечевкой и, улыбаясь, подносит их мне.

— Наверно, во всей Исландии не найдется невесты, у которой был бы такой прекрасный букет! — говорю я.

— Я буду рад, если ты станешь любоваться ими, пока они живы, и сожжешь их, когда они умрут. Прощай, и спасибо за то, что пришла. Привет нашему другу.

Какой он худой, совсем худой. Может, он болен. Когда я целую его на прощанье и кладу голову ему на плечо, я чувствую, что его лихорадит.

Я выхожу, а он, проводив меня до двери, уже собирается вернуться, но вдруг говорит извиняющимся тоном:

— Да, чуть было не забыл, не приходи сюда больше. Я сегодня переезжаю. Вчера я продал дом.

— Куда ты переезжаешь?

— Я последую за моими цветами.

— А цветы? Что с ними будет?

— Цветы бессмертны, — сказал он и засмеялся. — Ты срезаешь их осенью, а весной они снова вырастают в том или другом месте.

Направляясь с моим сундуком и букетом цветов к тюрьме на Скоулавэрдустиг, я проходила мимо собора. И увидела, что кого-то хоронят, оттуда выносили гроб. Если судить по собравшимся, похоже, хоронили не бедняка. По-моему, здесь были все государственные деятели страны, которых я хорошо знала в лицо, — ведь в прошлом году мне частенько по ночам приходилось открывать им двери. Все они собрались здесь во фраках и с цилиндрами в руках. Премьер-министр и другие министры, уполномоченный по борьбе с чумой среди овец, несколько депутатов альтинга, оптовые торговцы и судьи, седой господин с печальным лицом — издатель газеты, епископы, владельцы заводов сельдяного масла. Эта небольшая группа окружала удивительно красивый гроб, его несли избранные из избранных. С одной стороны шел премьер, с другой — седой господин с печальным лицом, издатель газеты, затем красивый, мужественного вида человек с сединой в волосах, с орлиным носом, в роговых очках, в белоснежных перчатках, с цилиндром в руке, чувствующий себя в этой компании как дома. Кто это? Неужели он? Вижу ли я это наяву или это только один из сомнительно блаженных снов?

«Все, что ты попросишь, я дам тебе…» Никогда я не понимала смысла этих слов так, как сейчас, когда эти слова дьявола из Священного писания, заученные мною в детстве, всплыли в моей памяти. «Все это дам тебе, если падши поклонишься мне».

Эти пышные похороны производили странное впечатление: собственно говоря, за гробом шла ненастоящая процессия. Где союз молодежи, школьники, студенческий союз, союз подметальщиков улиц, женский союз, союз конторских служащих, союз художников, союз коневодов? Ни одного человека, ни одного родственника, ни одного плачущего, даже собака, что в свое время одиноко следовала за гробом Моцарта, сочла ниже своего достоинства хоть чихнуть на эти похороны. Может, кто-нибудь тайком приоткрыл крышку гроба? И что же он там увидел. Португальские сардины? Или датскую глину? А потом рассказал все народу? И кто это мог рассказать? Неужели все те же коммунисты?

Простые люди совершенно равнодушно, не поворачивая даже головы в сторону процессии, шли своим путем. Но неподалеку стояла группа бездельников, они хохотали над цилиндрами, шествовавшими со своей ношей, и напевали эпитафию Атомного скальда:

Я осмотрелась, выбирая кратчайший путь, чтобы уйти с этой площади, прижала покрепче к себе букет и побежала. Чем была бы моя жизнь без этих цветов?

Парламент в Исландии. — Здесь и далее примечания переводчиков.

По-исландски «сова».

В Рейкьявике для отопления домов используется вода горячих источников — гейзеров.

Уменьшительное имя от Арнгримур.

Уменьшительное имя от Гудни.

Область в Швеции.

Хадлгримур Пьетурссон (1614–1674) — автор популярных в Исландии псалмов.

«Mal og Menning» («Язык и культура») — прогрессивное исландское издательство.

Так в Исландии называют дешевый сорт водки.

Старое название Рейкьявика.

Скарпхедин (955—1014) — исландский народный герой, славившийся мужеством и красноречием, сын Ньяля, которому посвящена известнейшая в Исландии сага о Ньяле. Был сожжен вместе со всей своей семьей. Топор Риммугигур (в переводе с исландского «Великанша Битвы») — топор, принадлежавший одному из героев саги о Ньяле.

Дерьмо (франц.).

Порт в Исландии, где расположена американская военная база.

Прозвище одного из крупных исландских дельцов, который во время войны закупил в США массу ненужных исландцам товаров в количестве, значительно превышающем тогдашнюю численность населения Исландии (150 тысяч жителей). В числе других товаров им было закуплено 200 тысяч кусачек.

Так называют в Исландии Йоунаса Хатлгримссона (1807–1845), крупнейшего исландского поэта-романтика.