Однако этого Перейра вытерпеть уже не мог; подняв очи к небу, точнее, к закопченному вздрагивающими свечами потолку, он выкрикнул: «Неправда! Неправда! Неужели Бог, который не смог лицезреть, как Авраам простер руку свою и взял нож, чтобы заколоть сына своего, а потому остановил руку Авраама, неужели этот Бог отдал бы своего единственного сына на крестные муки? Кто же в такое поверит? Да и знает ли кто-нибудь, что на самом деле произошло в те времена и кто был тот самый Иисус, про которого говорят, будто он и есть долгожданный Мессия, и не брали ли евангелисты у пророков все, что им заблагорассудится, дабы создать ореол вокруг своего распятого Равви?»
Ах как обрадовала Эйцена буря возмущения, которая разразилась, когда хитроумный Перейра, потеряв самообладание, поспешил на выручку своему еврейскому богу. «Святотатство! – кричали почетные гости. – Ужас! Мерзость!» Многие принялись звать стражника, а пасторы сцепили ладони, будто молили о прощении за то, что им пришлось услышать столь греховные речи; евреи же, трясясь от страха, сбились в кучу, словно куры при виде лисы, забравшейся в курятник. Эйцен спокойно выждал, пока шум уляжется, потом подал знак стражнику, который уже собирался увести Перейру, отпустить несчастного, после чего проговорил: «Вы, Иезекииль Перейра, спросили, знает ли кто-нибудь, что на самом деле произошло в те времена и каким был Иисус; я покажу вам человека, который все знает, ибо он сам был свидетелем оных событий. Он такой же еврей, как вы и как евреи здешней общины, только, конечно, гораздо старше, ибо он может доподлинно поведать о том, как Христос пошел на крестные муки». Вскинув руки, Эйцен вызвал Агасфера, и тот сразу же появился в дверях синагоги – на голове была ермолка, на исхудалом теле длинный поношенный кафтан, зато на ногах ни сапог, ни чулок, так что каждый мог видеть, какие мозоли наросли на подошвах босых ног за века скитаний. Все присутствующие в синагоге содрогнулись, как иудеи, так и христиане, а Эйцен спросил: «Кто вы?»
«Я тот, кого вы звали», – ответил Агасфер.
«Это вы прогнали Христа от дверей вашего дома, когда Он по пути на Голгофу, изнемогая под тяжестью креста, захотел отдохнуть в тени?»
«Да, я прогнал реббе Иисуса от моих дверей, – ответил Агасфер, – и с тех пор каждый Божий день провожу в скитаниях».
«Христос проклял вас?» – спросил Эйцен.
«Равви сказал, – ответил Агасфер, – как написано у пророков, „Сын человеческий уйдет, а ты останешься и будешь ждать, пока Я не вернусь“». Евреи уставились на Агасфера, который выглядел как один из них, лет тридцати или тридцати пяти, однако объявляет себя свидетелем тех времен, когда на горе Сион еще стоял во всем своем великолепии большой Храм, а народ Израиля жил в краю отцов, в земле обетованной; зато почетные гости и представители властей насторожились, а пасторы весьма удивились тому, что господин суперинтендант раздобыл откуда-то для своего диспута Вечного жида, хотя раньше никогда не упоминал о нем; те и другие еще и встревожились, не грозят ли теперь Альтоне и Гамбургу большие напасти, недаром же поется в известной песне:
Агасфер пришел, беда!
Ждите Страшного Суда.
Бойтесь смерча, глада, мора,
Войн, пожаров и разора.
Никому пощады нет.
Так покайтесь напослед!
Только Эйцен втайне ликовал, потому что все шло так, как он задумал. «Скажите же нам как свидетель, который видел Иисуса Христа собственными глазами, разговаривал с Ним собственными устами и даже проявил к Нему чудовищное жестокосердие, был ли Иисус Христос перед Богом истинным Мессией, которого ждали иудеи и который был предсказан великими пророками?» – спросил он Агасфера.
«Был ли он Мессией? – переспросил Агасфер, почесал за ухом и вздохнул. – Равви в это верил».
Эйцен увидел, что его свидетель сделался неуверенным, и, опасаясь, что жид порушит все планы, хотя каждый вопрос и каждый ответ были заранее оговорены, прорычал: «Верил! Верил! Эти упрямые евреи не желают знать, во что верил Христос, как они не желали признавать и Его учения. Им нужно твое свидетельство, жид Агасфер, который повинен в том, что отказал в помощи Христу, когда Он, изъязвленный терновым венцом и палимый зноем, изнемогал под тяжестью креста. Скажи, был ли он Мессией, да или нет?»
«Мессией? – проговорил Агасфер. – Великим, всемогущим Мессией?» Он выпрямился, и всем показалось, что он озарился каким-то светом и даже на целую голову вырос над окружающими, над Перейрой, над альтонскими евреями, над почетными гостями, сидящими на возвышении, и тем более над стоящим рядом досточтимым господином доктором и суперинтендантом.
«Мессия, – повторил он, – Мессия, о котором у пророка сказано, что Он будет судить народы и сделает так, чтобы они перековали мечи свои на орала и копья свои – на серпы?» Эйцена бросало то в жар, то в холод, поэтому он промолчал, тогда Агасфер продолжил: «Я любил Равви, и, наверное, он мог бы быть Мессией. Он мог бы быть Мессией, как всякий, кто сотворен по образу и подобию Божию, имеет силу быть спасителем людей. Он страдал, был распят и умер мучительной позорной смертью. Но сколь многие до Него и сколь многие после Него испытали такие же муки и кричали перед смертью „Боже мой! Боже мой! Для чего Ты меня оставил?“ Но где же вечный мир, где то царствие, которые должны были прийти с Ним? Ведь Адам до сих пор ест хлеб в поте лица своего, Ева рождает в муках, Каин убивает Авеля, а вы, господин доктор, – он обратился к Эйцену, – что-то я не заметил за время нашего знакомства, чтобы вы любили врагов своих, или благословляли ненавидящих вас, или молились за тех, кто обидел вас, как учил ваш Господь Иисус Христос в Нагорной проповеди, да и другие христиане не лучше вас».
Увидев ужас на лицах почетных гостей, ярость и бессилие на лицах представителей власти, злорадство на лицах других пасторов, господин суперинтендант наконец спохватился и закричал: «Довольно, мерзкий жид! Сколько б веков ты ни расхаживал по свету, это твоя последняя выходка!» Позвав стражника, Эйцен велел ему арестовать Агасфера за богохульство, за оскорбление Его Высочества герцога Готторпского, который является здесь также высшим церковным иерархом, а кроме того, за подстрекательство к безверию и бунту. Тут евреи расшумелись, началась толкотня, один кинулся туда, другой сюда, многие рвали на себе бороды – скорее, от тайной радости; во всяком случае, об обращении в христианскую веру никто уже не помышлял; и среди всей этой суматохи Агасфер исчез, будто сквозь землю провалился, ибо никто не видел, чтобы он выходил из дверей.
в которой Агасфер нарушает небесный покой Равви и объясняет ему, что истиной не распоряжается некто свыше, она зрима для всех, кто желает Видеть.
Кругом тишина, неподвижность.
Его престол озарен светом, нежным, как ранние голубые сумерки, любовь Божья объемлет его, и свет покоя лежит на лике его; он глядит вниз, на землю, подняв для благословения свою руку, на которой осталась рана от гвоздя. Я подумал, что он мне чужд и далек от меня, хотя похож на реббе Йошуа, которого я знал прежде, у него та же улыбка, в которой уже тогда угадывалось предначертанное ему страдание; он подобен кукле, что находится внутри другой куклы, а та – внутри третьей: вроде бы – триединство, но каждый сам по себе.
Я приблизился к нему и спросил: Равви, это ты?
Не шевельнувшись, продолжая глядеть вдаль, он ответил: Я – Иисус Христос, единородный Сын Божий, зачатый Святым Духом от Девы Марии и рожденный Ею, распятый во времена Понтия Пилата, умерший и похороненный, опустившийся в Царство Смерти, но на третий день восставший из мертвых и вознесшийся на небеса, а ныне восседающий одесную Бога, Отца всемогущего.
Я спросил: Что ты видишь, Равви?
Он ответил: Я вижу людей, чьи грехи взял на себя и искупил их, испив мою горькую чашу.
Я спросил: А ты хорошо видишь людей, Равви?
На глаза его набежала тень, благословляющая рука опустилась, и он ответил: Люди так малы и несметны.
Склонившись к нему, я сказал: Ты проклял меня, Равви, ждать там, внизу, твоего второго пришествия, поэтому я странствую среди них, живу с ними, слышу их разговоры, вижу их дела и поступки.
Чело его поникло, и плечи понурились, а рука потерла бок, словно там вновь заныла рана от копья, и он ответил: Я ничего не хочу знать.
По я сказал: Когда мы встретились в пустыне и ты был наг и одинок, я отвел тебя на вершину высокой горы, откуда показал тебе все царства, в каждом из которых торжествовала несправедливость; я просил тебя тогда взять дело в свои руки, вывернуть все наизнанку, ибо настало время установить Царство Божие. Ты же ответил: Царство мое не от мира сего.
И снова на лице его мелькнула улыбка, о которой не знаешь, печальна она или иронична. Так оно и было, промолвил он.
Я продолжил: А потом ты хотел отдохнуть в тени моего дома на пути к Голгофе, когда ты изнемогал под тяжестью креста; я сказал тебе, что готов поднять в твою защиту меч Господень и чтобы ты, собрав народ Израиля, повел его на борьбу. Ты же опять не послушал меня и ответил, что должен испить чашу, которую дал тебе твой Отец.
