о Фрице заставило Фердинанда настороженно замереть, но не погасило его пыл.
— Где же тогда? — спросил он, снова прижимая меня к груди.
— У меня в Будапеште есть подруга, ее дом пустует. Если ты поможешь мне выбраться из этой квартиры, мы могли бы сесть на поезд, который отправляется через час. К полуночи будем на месте.
Он не ответил. Я видела по его лицу, что перспектива побега с женой Фрица Мандля привела его в ужас. Должно быть, он рассчитывал всего лишь на короткое свидание в местной гостинице.
Я прижалась к нему, провела руками по его плечам, груди, а затем — костяшками пальцев по ширинке брюк.
— У нас было бы два дня и две ночи вместе. Два дня и две ночи непрерывного наслаждения.
Весы качнулись.
— Едем.
— Правда?
— Да. Но как мы вытащим тебя отсюда тайком от слуг и от… — он с трудом заставил себя выговорить это имя, — от Фрица?
Я изложила свой план, подавив легкое чувство вины перед мамой за то, что собираюсь так беззастенчиво использовать ее.
— Ты пока уходи, а как только доберешься до ближайшего телефона, позвони мне на домашнюю линию. Когда служанка снимет трубку, скажи, что звонишь из Венской больницы по просьбе Гертруды Кислер, которую только что привезли к вам, и она хочет видеть свою дочь. Затем поезжай в больницу, и мы встретимся там, у стойки регистрации. А оттуда поедем в Будапешт.
— Хитро, — проговорил он с восхищенной улыбкой.
Я заставила его повторить слова, которые он должен будет сказать по телефону служанке. Затем поднялась с дивана и с притворной неохотой выпустила его руки.
— Иди. Скоро увидимся.
Третье действие прошло в точности так, как я себе воображала: звонок, моя истерика, шофер, на полной скорости летящий в больницу, тайная встреча с Фердинандом. Я хихикала от восторга: до чего же легко все складывается! Всего-то и нужно было для спасения — набраться храбрости и сделать решающий шаг. Если бы я только знала, то ушла бы от Фрица давным-давно, как только поняла, что он мне больше не защита.
Я не успела даже повторить в уме дальнейшие пункты своего плана, как мы с Фердинандом уже сидели в вагоне первого класса в поезде на Будапешт и сумка с накопленными шиллингами и несколькими не самыми дорогими ожерельями из драгоценных камней лежала на полке у меня над головой. Я вознаградила себя несколькими бокалами шампанского, что несколько приглушило мою досаду на партнера по сцене, но только до тех пор, пока он не начал безобразно распускать руки. Я уже боялась, как бы не пришлось переходить к кульминации моего плана прямо здесь, в поезде, но тут проводник открыл дверь нашего купе и впустил пожилую женщину с карликовым пуделем. На какое-то время опасность миновала.
Я продумала и последнее действие спектакля, который должен был завершиться совсем не так, как ожидал Фердинанд. Мы наймем такси до дома моей подруги детства — на этот счет я сказала правду, — но дом не будет пуст. Подруга вместе с мужем и маленькой дочерью будет там — она, правда, меня не ждет, но все равно будет рада видеть. Приглашение действительно в любое время — так она сказала мне, когда я виделась с ней прошлой весной, во время поездки с Фрицем. Но в присутствии подруги и ее семьи ни о каких любовных утехах не может быть и речи — так я скажу Фердинанду, и ему придется вернуться в Вену ни с чем. А я буду свободна лететь куда заблагорассудится. Дальше я пока еще не планировала.
В Будапеште Фердинанд сошел с поезда и протянул мне руку, чтобы помочь спуститься по крутым ступенькам на платформу. Я улыбнулась ему своей самой неотразимой улыбкой, он улыбнулся в ответ, крепко сжал мою руку, и мы двинулись по платформе к выходу. Мы успели пройти всего несколько шагов и тут увидели его.
Фрица.
Самый жаркий огонь бывает не красным, не оранжевым, а белым. Таким же пугающе белым, как тысячеградусное пламя, было сейчас лицо Фрица — такого я до сих пор не видела ни у него, ни у кого-нибудь еще. Не красное от негодования, а белое от невыразимой ярости.
Мы с Фердинандом разжали руки, но никто не произнес ни слова. Что мы могли сказать? Что все это не то, чем кажется? Что на самом деле я не собиралась спать с братом Эрнста, а просто хотела сбежать?
— Ты едешь со мной домой, Хеди, — произнес Фриц зловеще спокойным голосом.
— Конечно, — дрожащим голосом проговорил Фердинанд, хотя Фриц делал вид, что не замечает его присутствия. Мой муж говорил только со мной.
Фриц повернул обратно к выходу со станции, где его ждал черный роллс-ройс. Не оглянувшись на Фердинанда, я пошла за ним. Шофер захлопнул дверцу машины и покатил в сторону Вены. Мы сидели молча, пока Фриц не повернул ко мне белое от ярости лицо.
— Ты что же, в самом деле думала от меня сбежать, Хеди? Мне пришлось лететь сюда самолетом, чтобы успеть перехватить твой поезд, — прошипел он так, что брызги слюны летели мне на щеки.
Как же он узнал, думала я. Может, Ада каким-то образом наконец добыла ценную информацию и донесла Фрицу? Или кто-то из слуг рассказал ему о звонке якобы из больницы? Мама наверняка выдала бы меня, если бы он стал расспрашивать об этом звонке и о моей поездке к ней.
Он ударил меня по лицу, а затем вдавил в сиденье. Сорвал с меня платье и овладел мной. Я знала, что он чудовище. Всегда знала. Но когда он властно брал меня снова и снова, я могла в этом убедиться воочию. Что намного страшнее.
12 июля 1937 года
Вена, Австрия
В следующий раз я буду умнее. Не стану спешить, не стану полагаться на кого-то. Разыграю длинную партию в одиночку.
На то время, пока шла работа над новым планом, я вернулась к образу покорной жены. Но эта маска больше не хотела держаться на лице. Ее края стали жесткими, грубыми и временами ненадежными. Прямо посреди разговора, во время вечеринки или званого ужина маска вдруг соскальзывала. Я теряла опору, переставала понимать, кто я и что мне делать. Но в этой безумной атмосфере, среди нарастающей тревоги и лихорадочной суеты, вызванной неспокойной политической обстановкой, никто ничего не замечал. Пока на моем лице была косметика, а на теле вечернее платье — я оставалась
