— Сражаться мы не должны. Это было бы несчастьем, — настойчиво проговорил Лингард. — Есть кровь, которую нельзя проливать.
— Послушай, туан, — с горячностью воскликнул Васуб. — Вот теперь вода течет отсюда. — Он указал головой на челнок. — Вода течет, и в назначенное время она возвратится. И если бы между отливом и приливом в море пролили всю кровь земли, море не поднялось бы и на ноготок.
— А мир был бы другой. Ты этого не понимаешь, серанг. Отпихни-ка лодку.
— Сейчас, — сказал старый малаец, и лицо его опять приняло бесстрастное выражение. — Туан знает, когда надо уезжать, а перед твердым шагом смерть иногда отступает, как испуганная змея. Туан должен был бы взять с собою верного слугу, не глупого юношу, а человека пожившего, с твердым сердцем, который спокойно шел бы за ним и все наблюдал. Да. Человека спокойного, с быстрым взглядом, как у меня. Может быть, с оружием, я ведь умею наносить удары.
Лингард заглянул в близко наклонившееся к нему морщинистое лицо и в старые проницательные глаза. Они странно сверкали. Нагнувшаяся к нему фигура Васуба выражала внимание и напряженность. И тут же рядом жуткой, темной, непроницаемой стеной стояла ночь. Помощь была бесполезна. Тьма, с которой ему приходилось сражаться, была слишком неощутима, чтобы ее можно было разбить ударом, слишком густа, чтобы глаз мог в нее проникнуть. И все-таки эти слова верного слуги, хотя и бесполезные, почему-то ободряли и успокаивали Лингарда. Он испытал на миг чувство гордости; его неразумное и непонятное сердце почувствовало кратковременное облегчение и уже не сжималось тягостным предчувствием, а билось сильно и свободно, благодарное за преданность.
На смутном фоне его собственных растерянных чувств преданность этого человека была ясной точкой, как бы факелом, поднятым во тьме ночи. Факел бесценный, конечно, но бесполезный, — слишком маленький, слишком слабый, слишком одинокий. Он не рассеивал таинственной тьмы, которая спустилась на его судьбу и мешала его глазам видеть дело его рук. Скорбь поражения объяла мир.
— А что бы стал делать Васуб? — спросил Лингард.
— Я мог бы крикнуть: «Берегись, туан!»
— Ну а как же ты думаешь насчет моих магических слов, которые устранят опасность? Впрочем, тебе, вероятно, все равно пришлось бы умереть. Вероломство тоже сильное волшебство, как ты сам когда-то сказал.
— Да, туан, судьба, может быть, велела бы твоему слуге умереть. Но я, Васуб, был сыном свободного человека, был воином раджей, был беглецом, рабом, пилигримом, искателем жемчуга и серангом на кораблях белых людей… У меня было слишком много господ, слишком много. Ты — последний.
После некоторой паузы Васуб сказал, почти безразлично:
— Если тебе надо ехать, туан, возьми меня с собой.
Лингард подумал.
— Бесполезно, — проговорил он. — Бесполезно, серанг. До вольно и одной жизни, чтобы заплатить за человеческое безу мие, а у тебя ведь есть дом.
— Два дома, туан. Но я уже давно не сидел на его лестнице, мирно беседуя с соседями. Да. Два дома. Один в… — Лингард слабо улыбнулся. — Туан, позволь мне ехать с тобой.
— Нет. Ты сказал, серанг: я здесь один. Это правда, и один я поеду сегодня. Но сначала мне нужно привезти сюда белых людей. Оттолкни лодку, Васуб!
— Готов, туан? Берегись!
Васуб перегнулся, протянул руки и оттолкнул лодку. Лингард взял весла и, удаляясь от брига, смотрел на освещенную корму. Он ясно видел хмурого и мрачного Шо, тяжело нагнувшегося над перилами, матросов с факелами, прямых и неподвижных, головы у борта, глаза, пристально смотревшие вслед за ним. Нос брига был окутан мутным сероватым туманом, смесью света и тьмы. На прямых мачтах лежали неровные отблески огней, и клоты исчезали вверху, как бы пронзая тяжелую массу неподвижных испарений. Бриг был прекрасен. Глаза Лингарда с любовью смотрели на судно, покоившееся на воде и окруженное облачным ореолом; оно точно висело в воздухе, между невидимым небом и невидимым морем. Лингард отвернулся, ему было тяжело смотреть на бриг в эту минуту расставания. Скоро его маленькая лодка миновала освещенную полосу воды, и очень низко, на западе, в черной пустоте, он завидел фонарь, слабо горевший на корме яхты и похожий на закатывающуюся звезду, бесконечно, недосягаемо далекую, принадлежащую к другому миру.
ЧАСТЬ ЧЕТВЕРТАЯ. ДАР ОТМЕЛЕЙ
I
Миссис Треверс Лингард отвез с яхты один, в маленькой лодке. Все время, пока продолжалась погрузка, и до того момента, когда последний матрос оставил судно, он стоял рядом с ней, высокий и безмолвный. Только после того, как бормочущие и тревожные голоса отплывавших в лодках матросов совершенно замолкли вдали, раздался его серьезный голос: — Идите за мной.
Она пошла за ним, и их шаги глухо и гулко отдавались на пустой палубе. На верхней ступеньке трапа он обернулся и сказал очень тихо:
— Осторожнее.
Он вошел в лодку и стал ждать. Ему показалось, что миссис Треверс несколько испугана темнотой. Он крепко схватил ее за руку и произнес:
— Я вас держу.
Миссис Треверс вошла, ничего не видя, слепо доверяясь его руководству, и упала на заднюю банку, тяжело дыша.
Послышался легкий всплеск, и неясные очертания покинутой яхты нераздельно слились с ночным мраком.
Он греб, сидя лицом к ней. Миссис Треверс была закутана в плащ с капюшоном, и прямо над ее головой виднелся свет медленно угасавшего кормового фонаря покинутой яхты. Фонарь вдруг погас, и контуры оставленного судна растаяли. Яхта исчезла, словно сон, и вместе с этим сном исчезли, казалось, и события последних суток. Закутанная фигура, темневшая перед Лингардом, была тоже частью этого сна. Фигура не говорила, не двигалась; еще минута — и она пропадет. Лингард пытался припомнить черты миссис Треверс, сидевшей в лодке в двух футах от него. Ему представлялось, что с призрачной шхуны он захватил с собой не женщину, а воспоминание — мучительный образ человеческого существа, которое он никогда более не увидит.
При каждом взмахе коротких весел миссис Треверс чувствовала, как лодка прыгала вперед; Лингард часто оглядывался через плечо, чтобы ориентироваться.
— Вы будете в безопасности на бриге, — произнес он.
Миссис Треверс молчала.
Сон! Сон! Лингард с силой налегал на весла, и вода шумно ударялась о борта лодки. Красноватые отсветы далеких факелом проникали под капюшон миссис Треверс. У сна было бледное — лицо, у воспоминания были глаза.
— Мне пришлось самому приехать за вами, — продолжал он.
— Я этого ожидала.
Это были первые ее слова за время их третьей встречи.
— А между тем я поклялся, — и перед вами, — что нога мои больше не будет на вашей яхте.
— С вашей стороны было очень любезно… — начала она.
— Но я об этом почему-то позабыл, — просто сказал Лин гард.
— Я этого и ожидала от вас, — повторила она.
Лингард сделал два быстрых гребка и мягко спросил:
— А что еще вы ожидаете от меня?
— Всего.
Лингард огибал в это время корму брига и должен был осматриваться по сторонам. Затем он повернулся к ней.
— И вы мне верите! — воскликнул он.
— Мне хотелось бы вам верить, потому что…
Над их головой чей-то голос вскричал по-малайски:
— Капитан едет.
Звуки незнакомого языка прервали миссис Треверс. Лингард сложил весла и они подъехали к высокому борту брига. Совсем близко показалось чье-то пристально глядевшее лицо, и черные пальцы ухватились за край лодки. Миссис Треверс встала, качаясь.
— Осторожнее, — опять сказал Лингард, но на этот раз, в свете фонарей, почему-то не предложил ей помощи. Она взошла по трапу одна, и Лингард последовал за нею.
Шканцы кишели людьми двух рас. Лингард и миссис Треверс быстро пересекли палубу, проходя между расступавшимися группами. Лингард распахнул дверь каюты, но сам остался на палубе, чтобы расспросить насчет своих лодок.
Они вернулись, пока он был на яхте, и ездившие с ними два матроса пришли с докладом. Лодка, посланная на север, ничего не видела. Лодка, посланная на юг для осмотра островков, доехала почти до прау Дамана. На берегу горело несколько костров, а экипаж обоих прау расположился лагерем на песчаной косе. Воины варили пищу. Лодка подъехала так близко, что слышны были голоса. На краю косы стоял часовой, время от времени перекликавшийся с сидящими у костров воинами. Лингард поинтересовался, как им удалось остаться незамеченными.
— Нас укрывала ночь, — отвечал матрос своим глухим, рычащим голосом. Он не мог сказать, есть ли в лагере Дамана белые люди. Зачем бы им там быть? Потом неожиданно у их лодки появился челнок раджи и его сестры. Раджа Хассим шепотом приказал им сейчас же ехать на бриг и сообщить туану, что они видели. Он сказал также, что скоро приедет сам и привезет новости. Они повиновались, ибо раджа, как мы все знаем, вполне осведомлен насчет планов туана.
