Второму лет сорок, у него лысина. Он одет поприличнее, но тоже в европейской одежде, хотя японская куда удобнее и дешевле. И ведь оба они побывали за границей, оба читают европейские книги. Недаром здесь рассуждают о Вольтере и Руссо или о Рафаэле; молодые журналисты, бывает, говорят и о Маколее [57]. Чем не Карлейль [58] я сам? А вон, в углу, ухмыляется Золя.
Рядом сидит доктор наук Ватануки и еле удерживается от иронических замечаний. Когда он здесь, споры становятся особенно ожесточёнными.
— Раз говорю, что понимаю, значит понимаю, — совсем как ребёнок, кричит знаменитый скульптор, отливший бронзовую статую какого-то маркиза для храма Нанко, которую в честь портсмутских событий проволокли через центр Кобэ.
— Вот как? Понимаете? А может быть, вам подсказать? — говорит барон.
— Что ж, подскажите, — согласился скульптор.
Я не выдержал и вмешался:
— Разрешите мне!
— Ну, что? — спросил барон глупо-самодовольным тоном.
— По-моему, вы хотели, чтобы изваяли статую бога войны.
— Ничего подобного!
— Так, может быть, статую вашего сиятельства?
— Хе-е, именно! Вы угадали мою мысль. Я хотел бы, чтобы Накакура-сан создал статую, изображающую меня, статую «Като-дан». И ему это, пожалуй, не составит труда. Накакура-кун лицезреет меня почти каждый вечер, и я наверняка крепко запомнился ему.
— А не лучше ли назвать её «Проповедник войны?» — предложил я.
— По-моему, больше подходит «Бог поражений», — сказал Накакура как раз то, что вертелось у меня на языке.
— Название — это моё дело. Вы только зря спорите. Статую будут делать с меня, и я сам назову её, а от вас требуется только согласие.
— Что ж, я согласен. Это интереснее, чем возиться с титулованными особами. Я сделаю статую для нашего барона Като… Вернее, не для барона Като, а статую барона Като. Я согласен. Да, действительно, статую Като я смогу сделать хоть с закрытыми глазами. Она будет чёрного цвета. Попробую обязательно… — Сэнсэй, повернувшись к официанту, подал ему знак, чтобы принесли ещё бокал.
— Но… так сказать… (старик есть старик — не может обойтись без лишних слов), а как же всё-таки назвать её? Ну, ваше баронское сиятельство, давайте придумаем.
— Ведь я уже говорил, что название дам сам. И название у меня уже готово. Можете спокойно соглашаться.
— Да что вы всё ломаетесь? Одна морока с вами. Если так, то никакой статуи вам не будет! Правильно я говорю, генерал Мицутани? — Накакура разгорячился. Мицутани — это я.
— Добрый вечер! — вдруг так некстати поздоровался с нами новый посетитель, тоже в европейском костюме, и, сев за столик, поклонился нам. Это был герой второй полосы местной газеты (герои третьей полосы только делают вид, что пьют; в действительности они не могут позволить себе этого). Никто из нас, конечно, не ответил ему на поклон. Это в порядке вещей.
— Вот видите, Като-сан, если у вас есть свои соображения, то лучше их высказать. А пойдёте против желания Накакура-сан, то всё будет кончено, — подстрекнул я барона.
— «Экстренный выпуск» — вот вам название! «Экстренный выпуск», только «Экстренный выпуск». В нём моя жизнь. Я сам — экстренный выпуск. Моя жизнь в экстренном выпуске. А как перестал он выходить, нет для меня жизни. Что мне делать? — На лице барона появилось столь обычное для него выражение скорби.
Действительно, чем же заниматься барону Като? Барон ни в чём не нуждается. Пусть он самый бедный из всех баронов, но каким-то состоянием он обладает. И это позволяет свихнувшемуся барону влачить жалкое существование, не испытывая никаких невзгод. И он ничего не делает.
Впервые он нашёл смысл жизни в «Покорении России». Правильнее будет сказать, что когда на страну обрушилось величайшее бедствие, когда народ жил в вечной тревоге, он впервые нашёл, чем заполнить жизнь. После Портсмута этого не стало.
Его сиятельство барон, который ко всему в жизни, кроме сакэ, относился безразлично, совсем упал духом. У каждого человека на земле есть какие-то интересы, свои радости и печали, и к ним он возвращается после войны. А вот барон потерял вкус к жизни. У него пропала цель, жизненный стимул.
И не удивительна его апатия, его проповедь войны.
«Экстренный выпуск» — а ведь и действительно, к статуе барона Като не подберёшь более удачного названия… Барон привычным жестом достал из кармана пачку экстренных выпусков.
— Чем я не «экстренный выпуск»? Вы так и назовите мою статую, Накакура-сан… И совсем будет хорошо, если изобразите меня в такой вот позе, за чтением газет. Вот так, — и он начал читать вслух: — «Третье сообщение. От 28 апреля, с 3 часов 5 минут пополудни до 9 часов 25 минут вечера. Противник следовал вдоль правого берега реки Айхэ, к северу от Цзюляньчэн продолжал воздвигать укрепления. 28-го — артиллерийская перестрелка. 26-го — на противоположном берегу Цзюлидао у отступившего противника были взяты 95 убитых и 6 живых лошадей».
— Ну как? Это предварительное сообщение о победе на Ялу. Да, было время. Читаешь, и сердце радуется, — и он взял другой номер. — «Среди убитых на брандере „Фукуимару“ капитан второго ранга Хиросэ и лейтенант Сугино. Оба погибли смертью храбрых. Перед спуском якоря лейтенант Сугино опустился в трюм, чтобы поджечь шнур. В корабль попала вражеская мина Уайтхэда. Лейтенанта, вероятно, убило. Капитан второго ранга Хиросэ отдал приказ садиться в лодки, и так как лейтенант Сугино не оказался среди членов экипажа, отправился на его поиски. С этой целью он три раза обошёл корабль, который тем временем погружался всё глубже. Когда вода почти захлестнула палубу, капитан спустился в лодку. Отчалив, он плыл под пулями противника, одна из которых попала капитану в голову. Истекая кровью, он упал в море».
— Ну как, слышали? — спросил Като. Как всегда, одни слушали, другие не обращали внимания. Зато сам он, как всегда в таких случаях, был на вершине блаженства.
— Нет, вы представьте, вместо человека — в лодке кусок развороченного мяса, и тот сваливается в море. Какой трогательный конец! Я уже сколько раз читал это место, а всё не могу удержаться от слёз, — и то ли от выпитого вина, то ли от избытка нахлынувших чувств барон зажмурил глаза и затрясся. Вероятно, действительно то время было для него самым счастливым. Тогда по крайней мере ему хотелось жить. Но вот он снова открыл глаза.
— А теперь всё кончено. Всё! Войны больше нет, читаешь эти старые газеты и как будто сам стареешь. И мне кажется, что жизнь моя пришла к концу…
— Было бы любопытно, однако, изобразить что-нибудь подобное. Действительно, «экстренный выпуск» — весьма интересная тема. Барон Като — «человек-газета». «Человек-газета» за чтением экстренного выпуска, — взволнованно проговорил Накакура.
— Значит, договорились? — спросил Като.
— Да, да. Вот так: вы сидите, разочарованный, положив перед собой кипу газет.
— Нет, вы уж извините, но это не то. Вот, послушайте, — и он прочёл наизусть хорошо знакомое ему газетное сообщение: «При появлении вражеского корабля была объявлена тревога. В бой ринулась вся эскадра. Несмотря на тихую погоду, море бурлило». — Вот, что я хочу. Когда я читаю это, то прихожу в восторг. И это надо передать.
Накакура, слегка улыбаясь, немного помолчал и ответил:
— Не вы один, найдутся и другие, которые, читая такие вот сводки, получают удовольствие. Обыкновенное дело. Но меня этим не тронешь. — Он рассмеялся.
— Почему вы смеётесь? Почему? Разве это смешно? — взволнованно спросил Като-кун — «Экстренный выпуск».
— А разве не смешно? Отняли у вас какие-то газетки, и вы упали духом.
— И ведь верно, — присоединился я.
— А разве сами вы уж нисколько не разочарованы? — спросил барон раздражённо.
— Как вы думаете, Мицутани-кун? — Накакура, видно, затруднялся с ответом. Я тоже не мог прямо сказать, хотя и сам не раз задумывался над этим вопросом.
