Литература, упоминаемая в статье в сокращенных наименованиях
Сочинения Набокова
Ада — Ada, or Ardor. A Family Chronicle. New York: McGraw-Hill, 1969.
AЛ — Аннотированная Лолита (The Annotated Lolita. Ed. Alfred Appel, Jr. New York: Vintage Books, 1991).
ДБ — Другие берега. Нью-Йорк: Изд-во имени Чехова, 1954.
ЗЛ — Защита Лужина. Париж: Editions de la Seine, 1967.
ИП — Избранные письма (Selected Letters, 1940–1977. Ed. Dmitri Nabokov and Matthew Bruccoli. San Diego, New York, London: Harcourt Brace Jovanovich — Bruccoli Clark Layman, 1989).
ЛЛ — Лекции по литературе (Lectures on Literature. Ed. Fredson Bowers. New York: Harcourt Brace Jovanovich — Bruccoli Clark, 1980).
H-B — Набоков — Вильсон (The Nabokov— Wilson Correspondence. Ed. Simon Karlinsky. New York: Harper Colophon Books, 1980).
ПЗ — Под знаком незаконнорожденных (Bend Sinister. New York, Time Inc., 1964).
Пнин — Pnin. Garden City: Doubleday, 1957. Четыре главы сначала вышли в «Нью-Йоркере»: 28 ноября 1953 г., 42–48; 23 апреля 1955 г., 31–38; 15 октября 1955 г., 38–45, 12 ноября 1955 г., 46–54.
PЛ — Лекции по русской литературе (Lectures on Russian Literature. Ed. Fredson Bowers. New York: Harcourt Brace Jovanovich — Bruccoli Clark, 1981).
PC — Резкие суждения (Strong Opinions. New York: McGraw-Hill, 1975).
CA — «Смотри — арлекины!» (Look at the Harlequins! New York: McGraw-Hill, 1974).
CT — Стихи. Анн Арбор: Ардис, 1979.
Прочие сочинения
Аппель-1967 — Alfred Appel Jr. Nabokov's Puppet Show. In New Republic, 156 (1967, 14 January, 27–30, and 21 January, 25–32).
Б-1989 — Gennady Barabtarlo. Phantom of Fact. A Guide to Nabokov's «Pnin». Ann Arbor: Ardis, 1989.
Бойд-1985 — Brian Boyd. Nabokov's «Ada»: The Place of Consciousness. Ann Arbor: Ardis, 1985.
Бойд-1,2 — Brian Boyd. Vladimir Nabokov: The Russian Years and Vladimir Nabokov: The American Years. Princeton: Princeton University Press, 1990 and 1991, respectively.
Тайд-1977 — G.M.Hyde. Vladimir Nabokov: America's Russian Novelist. London: Marion Boyars, 1977.
Трамс-1974 — Paul Grams. «Pnin»: The Biographer As Meddler. In A Book of Things about Vladimir Nabokov. Ed. Carl Proffer. Ann Arbor: Ardis, 1974: 193–202.
Д. Набоков-1985 — Dmitri Nabokov. A Few Comments on the Cornell Festival Volume. В НБ 14, 1985: 10–14.
Карроль-1974 — William Carroll. Nabokov's «Signs and Symbols». In A Book of Things about Vladimir Nabokov. Ed. Carl Proffer. Ann Arbor: Ardis, 1974: 203–217.
Коннолли-1982 — Julian W.Connolly. «Pnin»: The Wonder of Recurrence and Transformation. In Nabokov's Fifth Ark: Nabokov and Others on His Life's Work. Eds. J. E. Rivers and Charles Nicol. Austin: Texas University Press, 1982: 195–212.
Майер-1988 — Priscilla Meyer. Find What the Sailor Has Hidden. Middletown: Wesleyan University Press, 1988.
НБ — The Nabokovian (первые двенадцать выпусков назывались The Vladimir Nabokov Research Newsletter). Lawrence: The University of Kansas, 1978.
Немеров-1957 — Howard Nemerov. The Morality of Art. In Kenyon Review, XIX (Spring 1957): 313–321.
Николь-1971 — Charles Nicol. Pnin's History. In Novel. A Forum on Fiction, vol. 4, n. 3 (Spring 1971): 197–208.
Паркер-1984 — The Achievements of Vladimir Nabokov. Eds. George Gibian, Stephen Parker. Ithaca: Cornell University Press, 1984.
Poy-1981 — William W. Rowe. Nabokov's Spectral Dimension. Ann Arbor: Ardis, 1981.
Токер-1989 — Leona Toker. Nabokov: The Mystery of Literary Structures. Ithaca: Cornell University Press, 1989.
Фаулер-1974 — Douglas Fowler. Reading Nabokov. Ithaca: Cornell University Press, 1974.
Флоренский-1914 — Столпъ и утвержденiе Истины. Опытъ православной Ѳеодицеи въ двѣнадцати письмахъ. Свящ. Павла Флоренскаго. Москва: Путь, 1914.
Хайман-1959 — John G. Hayman. A Conversation with Vladimir Nabokov — with Digressions. In The Twentieth Century, CIXVI (December 1959): 444–450.
Эшер-1988 — M. С. Escher. Approaches to Infinity. In The World of M. C. Escher. Ed. J. L. Locher. New York: Abradale Press, 1988.
Четвертый английский роман Набокова отличается от прочих и устройством своим, и родом. Очень многие, чтобы не сказать все, начиная от обезкураженного издателя, отказавшегося печатать «Пнина» (который появлялся на свет отдельными главами, с пропусками, в журнале{2}, — чего не бывало с остальными английскими романами Набокова), полагали, что книга эта представляет собою собрание более или менее самостоятельных этюдов, рассказов, нанизанных вроде бусин на одну повествовательную нить, но не образующих целого «романа» в том (очень, вообще говоря, рыхлом) смысле, в каком это слово обыкновенно понимают.
Можно допустить, что первоначальный замысел и предполагал нечто в этом роде: первое упоминание о нем находим в письме к Эдмунду Вильсону в июне тысяча девятьсот пятьдесят третьего года, где Набоков пишет, что начал сочинять «несколько рассказов об одном моем создании, некоем профессоре Пнине»{3}. Скоро, однако, его планы и взгляды переменились, и он стал утверждать, что «Пнин» «отнюдь не собрание этюдов»{4}. Это противоречие можно устранить не столько педантическими указаниями на ничего в этом случае не значащую разницу между рассказами и этюдами (или очерками, «sketch». «Очерков не пишу», проворчал Набоков в письме к упомянутому издателю, Паскалю Ковичи), сколько вспомнив, что у Набокова было совершенно особенное понятие о художественной целостности произведения, которое существенно отличалось от общепринятого и которое основано на придуманном им методе прокладывания тематических путей сообщения, а не на сюжетном или характерном развитии. Характеры Набокова очень редко меняются в пределах книги и, во всяком случае, никогда не изменяются в такой степени, как мы это видим у Диккенса, не говоря уже о Толстом.
Помня об этом, можно сказать, что главы автобиографии Набокова, напечатанные несколькими годами ранее в том же журнале, что и «Пнин», каждая из которых снабжена своей собственной арматурой рассказа, тоже образуют роман, и будучи слиты в книгу «Убедительное доказательство», они сочленяются в единую структуру тематических звеньев, которая поддерживает весь повествовательный комплекс. «Пнин», у которого, по словам его автора, «внутреннее устройство основано на целом ряде органических внутренних переключений» (от темы к теме){5}, есть произведение сходного рода. Существенное различие между этими двумя книгами состоит в пропорции производительного и воспроизводительного импульса, т. е. в отношении воображения к воспоминанию.
Теренциан Мавр сказал, что книжки имеют свою судьбу, которая зависит от способности читателей (читать). У «Пнина» всегда была своя свита почитателей, которым по душе смешные стороны книги и которые, невзирая на всю ее горечь, считают ее «теплой» — даже если они при этом равнодушны к другим книгам Набокова. В первые же полгода по выходе «Пнина» отдельным изданием в тысяча девятьсот пятьдесят седьмом году появилось семьдесят семь рецензий только по-английски, большей частью поверхностных, и со всем тем этот роман изучают менее охотно, чем другие английские книги Набокова, — может быть, как раз вследствие его кажущейся, но обманчивой незамысловатости{6}.
Хронологически профессор Пнин помещается между Гумбертом и Кинботом (тоже учеными филологами), резко отличаясь от обоих дурным английским языком, что в сочетании с его склонностью к обстоятельности в речи создает предпосылки для баснословно забавных положений.
И даже непритязательный читатель, который в другой раз книги не откроет, очень скоро понимает, что Пнин, несмотря на свои постоянные комические промахи и странности и педантические привычки, человек весьма привлекательный. В этом трио профессоров-иностранцев, каждый из которых в Америке явно инородное тело, только Пнин в здравом уме и с сострадательной душою, тогда как по обе стороны от него располагаются извратившие свою душу, помешавшиеся в рассудке себялюбцы{7}. Кроме того, в отличие от этих двух соседей, Пнин сам своей жизни не рассказывает, что чрезвычайно важно; вместо того повесть о Пнине принадлежит перу странного героя N., а так как бремя доказательств всегда лежит на повествователе (хотя в высшей инстанции оно должно быть на читателе, конечно), то эта особенность приобретает огромное психологическое теоретическое и художественно-техническое значение.
Некоторые конституционные условия «Пнина» если и не совершенно небывалые в литературе, то во всяком случае весьма редко встречаются. В этой тонкой книжке расселилось неимоверное количество лиц (более трехсот), но, в отличие от других густонаселенных романов, вроде «Улисса», здесь совсем нет ощущения тесноты, потому что многие из этих лиц — эфемерных, хотя и живо написанных — входят в книгу и покидают ее в пределах одного синтаксического периода, не оказывая на развитие сюжета никакого или почти никакого действия. Это тщательно дозированное и рассчитанное введение в текст действительных, хотя и не действующих лиц являет собою усовершенствованный стилистический прием Гоголя, который Набоков специально описал{8}.
Чрезвычайно интересно устроена и хронологическая система романа. Нельзя, например, не заметить постепенного сжатия времени по мере развертывания романа по главам (первые три охватывают почти два с половиною года, тогда как остальные четыре меньше одного), искусных откатов и оползней времени в каждой главе и хронологической двойственности, или двумерности, создаваемой намеренным смешением двух календарей, русского (Юлианского) и западного (Григорианского), что всего яснее видно в третьей главе, где «Пнинский День» (день его рождения, пятнадцатое февраля по новому стилю, незамеченный им отчасти из-за календарной путаницы) на самом деле может быть днем смерти Пушкина (десятое февраля нового стиля), так что памятование о смерти, владеющее Пниным в этот день, пропитанное печальными стихами Пушкина о собственном предчувствии смерти, окрашивает всю главу и делается ее основной темой{9}.
