Клитемнестра, донья. Эту особу царских и одновременно божественных кровей, что доказывало маленькое перышко, похожее на голубиное, которое росло у нее на копчике, выдали за царя Агамемнона, прославившегося в боях у стен Трои, совсем девочкой. Самым замечательным во внешности царицы была белая кожа, и оттого она всегда предпочитала синие наряды. Клитемнестра прожила возле своего мужа счастливые годы: ела печенье с медом, пила сангрию[39] и не знала бед. Одно только несколько омрачало ее существование — царь, страстей и невоздержанный мужчина, частенько будил бедняжку по ночам, сильно шлепая по ягодицам. Когда ее муж отправился воевать на своих семи кораблях, царица осталась с тремя детьми во дворце. При ней находилась сотня слуг, и большую часть дня она проводила, спрашивая, нет ли вестей от Агамемнона, приказывая авгурам предсказать судьбу и слушая успокаивающие душу английские романы, которые читал ей карлик Солотетес. Шли годы: царская казна пустела из-за народных бунтов и воровства управляющих, письма от мужа не приходили, а предсказания авгуров противоречили друг другу. По земле Эллады и некоторым островам разнеслась весть о том, будто царь убил свою дочь Ифигению, чтобы добиться расположения богов и обеспечить себе победное возвращение домой с сундуками, полными золота и серебра. Версия эта опровергается сведениями, изложенными в первых главах данного произведения: вечно юная Ифигения жила в заточении в башне дворца. Ее чудесная девственная молодость являлась залогом того, что события, изложенные в пьесе Филона Младшего, когда-нибудь свершатся на самом деле — дева, услышав тайный зов в ночи, первой пойдет навстречу Оресту-мстителю, зажигая огни. Дети Клитемнестры, Орест и Электра, доподлинно убедившись в порочности матери, упавшей в обморок в объятия Эгиста, уехали за границу. Юный принц, прежде чем вскочить на коня, плюнул на ворота и зарезал любимую борзую материнского любовника, показывая таким образом, сколь отвратительно ему их сожительство. Эгист простился с молодостью, прошедшей в бесконечных забавах, и взялся за работу, чтобы кони, соколы и собаки Агамемнона не забыли своего хозяина за время его долгого отсутствия. Новый повелитель не отличался высоким ростом, но был, однако, жилист и крепок: чтобы казаться выше, он надевал на голову круглый шлем, внутри которого помещался, скорчившись, Солотетес. Затем Эгист опускал забрало и, тяжело шагая, шел к животным; карлик со своего места, подражая голосу прежнего царя, говорил со скаковыми лошадьми об ипподромах и звал по именам царских лаек, которые подбегали, махая хвостами. Когда Эгист явился к царице во второй раз, Клитемнестра хотела отказать ему, боясь скорого приезда мужа, но не смогла. Ее страшно рассмешил вид поклонника, явившегося к ней в таком виде, в каком приходили молодые мужья в спальню жены согласно обычаям арголидских буржуа: вышитая рубашка, в одной руке — микенская тарелка, в другой — шандал, а голова обернута сложенным вдвое полотенцем. Надо заметить, Клитемнестра считала себя вдовой, дуя мая, что ее супруг погиб где-то в далеких холмистых краях, и вовсе не возражала, чтобы Эгист временно взял на себя бремя царской власти, хотя, по мнению знатоков, такой формы правления не значилось ни в одной из греческих конституций, да и в «Политике» Аристотеля о ней тоже не упоминалось. После возвращения и смерти Агамемнона, когда вдовство царицы было узаконено, во дворце справили тихую свадьбу, дабы успокоить совесть Клитемнестры. Особа недалекая и одновременно сентиментальная, она никак не могла взять в толк, зачем ее пугали Орестом и почему сын должен явиться ночью среди раскатов грома и убить ее дорогого Эгиста — не лучше ли принцу остаться дома, жить себе спокойно на небольшую ренту, пасти овец, заботиться о государственных делах, а потом жениться на какой-нибудь богатой девице и помочь семье поправить наконец свое финансовое положение. Когда она сидела в глубоком кресле, ей лучше всего мечталось о белых лебедях и цветных стеклянных шарах. У нее всегда мерзла спина, и, проснувшись на рассвете, царица просила Эгиста обнять ее сзади и погреть. Так она и засыпала, а два часа спустя просыпалась снова, вспотевшая и довольная, и бежала готовить завтрак. Клитемнестра медленно старела, укрытая внутри огромного дома, чьи стены покрывались трещинами, а расколотые черепицы уносило ветром. Во время дождя в комнатах капало не меньше, чем снаружи, и царям приходилось укрываться от непогоды в маленькой каморке с низкими сводами, где когда-то прятали свою добычу воры-карманники, орудовавшие на ярмарках. Все слуги покинули дворец, никто больше не делал царской чете подарков. Клитемнестра часто впадала в забытье и пускала слюни. Эгист приносил цветы и украшал ее прическу. Царица потихоньку слепла, и когда она, вспоминая сотни своих прежних служанок, звала их по именам властным голосом, ее муж, научившийся немного у Солотетеса подражать человеческим голосам, отвечал, что отправляется исполнять приказание. Клитемнестра просила не наступать ей на шлейф и снова погружалась в дремоту, укутав ноги шкурой козла. И так шли дни, один за другим, один за другим. Когда у Эгиста находилось немного денег, он заказывал в харчевне на площади жареного голубя и немного вина. И вот однажды поваренок, приносивший им обед в подобных случаях, привел во дворец одного германца, который изобрел спиральную маслобойку. Тот попросил разрешения — разумеется, не бесплатно — поместить портрет царицы на огромных плакатах во всех скотоводческих странах. Надпись должна гласить, что сие изобретение истинно немецкого происхождения особенно нравится их величествам. Германец нарисовал профиль Клитемнестры и любезно согласился исполнить ее просьбу: она хотела быть изображенной в синем платье, если плакаты удастся сделать цветными. За это право он заплатил одну унцию. Царица попросила разрешения купить на свою долю сладкого вина и дюжину кусков душистого мыла; подарила супругу носки, а сдачу спрятала под один из изразцов и потом не смогла найти. Отсюда и пошла легенда о сокровищах Клитемнестры. Сморщенная, согбенная старушка постепенно потеряла сон и проводила ночи, не смыкая глаз, прислушиваясь, не зазвенят ли шпоры в коридорах. Она устраивалась вдоль кровати, а Эгист ложился поперек, не снимая одежды и закрепив шнурком корону на голове, и обнимал ноги царицы.
Электра. Старшая сестра Ореста, бежавшая вместе с принцем, ибо не могла без отвращения видеть Эгиста в постели матери. Эта маленькая и смуглая девушка никогда не снимала с шеи бронзовую цепь, каждое звено которой изображало голову быка, или царскую корону, или маленькую серебряную шкатулку. В ней лежали нитки, пропитанные кровью Агамемнона, — ей дал их распорядитель похоронной процессии, укладывавший в гроб труп ее отца. Как утверждают некоторые авторы, Электра сама влюбилась в Эгиста и оттого так упорно добивалась расправы над ним. Принцесса воспылала страстью к любовнику матери, ибо постоянно видела его в красивых гамашах, аккуратно причесанного; он то и дело посылал кого-нибудь купить слоеных пирожных, рассказывал сплетни о жизни аристократов, а иногда описывал свое путешествие на Сицилию. Там его спутали с принцем, путешествовавшим инкогнито, которого ожидали, чтобы подняться на борьбу против господ Альтавилья-де-Арагон, и предложили стать их владыкой, занять почетное место на ларце с мощами первых мучеников и, сидя там в расшитых перчатках, решать, когда следует собирать виноград, а также определять, предвещает ли затмение счастье или беду. Перчатки он захватил с собой на память о приключении и подарил их Электре, так как они не налезали на его широкие руки, а ей пришлись впору. По мнению других, Электра так убивалась потому, что именно она, а не Ифигения, должна была остаться вечно юной во дворце ожидать приезда брата; теперь же бедняжка мечтала лишь о скорейшем исполнении мести: ведь тогда Ифигения начнет стареть так же, как она. Казалось, молодость одной сестры оплачивалась быстрым появлением морщин на лице другой — возле уголков рта и на лбу, — и та полагала, что стоит счастливице начать стареть, как она сама помолодеет: кожа станет нежной и мягкой, как у пятнадцатилетней девушки, груди — округлыми и высокими, талия — тонкой, живот — плоским, а икры — стройными. Когда греческим родственникам беглецов из Аргоса, Ореста и Электры, — а их насчитывалось двадцать два человека, согласно александрийским генеалогиям, — надоело принимать их в качестве гостей, сестре пришлось зарабатывать на хлеб для обоих, ибо брат проводил целые дни в манеже или зале для фехтования, поддерживая свою форму. Инфанта устроилась в Фивах, в доме ремесленника, отливавшего в своей мастерской золотые зубы, жена которого сошла с ума в театре. У них было трое детей, и девушка их мыла, причесывала и учила читать, а кроме того, помогала время от времени, когда сумасшедшая впадала в буйство, запихивать ее в бочонок с завинчивающейся крышкой, наполненный до половины теплым красным вином. Ремесленник приютил брата и сестру в своем доме, стоявшем в предместье, так как из труб мастерской постоянно шел дым. Одно время прошел слух, будто Электра убедила хозяина отдать брату золото, лежавшее у него в сейфе, а сама обещала остаться в его доме в качестве залога. Золото принадлежало богатому господину из Далмации, торговцу ароматическими маслами, заказавшему золотые челюсти для своего любимого коня. Животное умерло от истощения, и ремесленник хранил драгоценный материал, ожидая дальнейших распоряжений. С этим-то золотом и отправился Орест в Микены. Электра легла на землю и велела брату, чтобы его конь наступил на нее: скакун опустил левое копыто на ее затылок, словно исполняя древний ритуал. Как считает большинство исследователей, уехав из Фив, принц не посылал сестре писем. Последние сведения о ней самой, дошедшие до Филона Младшего, гласили, что она живет в том же доме, ходит по городу простоволосая, неряшливо одетая и на лице ее с каждыми днем прибавляются новые морщины. Теперь она без конца говорила сама с собой и даже ночью во сне, рассказывая, чем занимается в тот или иной час ее брат. Электра представляла себе дороги, где проезжает Орест, слуг, точащих ему меч; масть коня или название корабля, что везет его все дальше и дальше; кушанья, которые он ест за обедом, цвет плаща и даже женщин, увлекающих принца. Эта нескончаемая болтовня оказалась весьма кстати: сумасшедшая, слушая ее, забывала о своих страхах и бредовых идеях и покорно ходила за инфантой, ожидая с нетерпением новых историй, подобно человеку, читающему роман в журнале, завороженному строчкой «Продолжение следует» и жаждущему получить скорее следующий номер, чтобы узнать, чем кончилась история с каретой, упавшей в пропасть, и удалось ли поймать похитителя девочки или он успел продать ее цыганам. По слухам, Электра сошлась с ремесленником: с одной стороны, беднягу отвергала безумная жена, а с другой — девушка хотела раздобыть денег для Ореста на тот случай, если тот пошлет за ними своего верного слугу. Говорили, правда, и другое: будто бы родной брат был ее единственным любовником. Она добилась этого при помощи обмана, притворившись в темном коридоре служанкой, которая приходила в дом гладить белье. Ее якобы вынуждало поступать так желание родить от Ореста сына, а отнюдь не страстность натуры или отсутствие поблизости какого-нибудь другого принца. Ей хотелось, чтобы ребенок унаследовал ненависть отца и мог бы совершить отмщение вместо него в случае неудачи. Однако Филон Младший, коего можно считать компетентным в толковании образа Электры, написал сцену, в которой попытался раскрыть истинные причины поведения инфанты. По его версии, на заре она должна была назвать себя и заявить брату, будто и в этом грехе повинен Эгист — разве не по милости этого негодяя они бродят по свету сирые, бездомные, забывшие людские законы? Дальнейшая судьба инфанты неизвестна. Скорее всего, она больше никогда не покидала Фивы и жила в доме ремесленника, который не знал, как отблагодарить ее за то, что ей удалось успокоить сумасшедшую: та пополнела, стала подкрашивать глаза и модно одеваться. Бедняге было невдомек, для кого прихорашивается его жена. А она наряжалась, садилась в патио под апельсиновым деревом в платье с глубоким вырезом и турецких туфлях, из которых выглядывали крошечные мизинчики с ноготками, подкрашенными розовым лаком, и ждала Ореста. Наслушавшись рассказов Электры, безумная женщина влюбилась в него без памяти.
