Кроме получения этого письма в тот день не случилось ничего замечательного, если не считать того, что Аркнэн, которому г-н де Вердло сообщил о смерти атамана и любопытных обстоятельствах, сопровождавших ее, стал чесать себе затылок чаще обыкновенного, словно человек, испытывающий жестокое внутреннее замешательство. Что же касается г-на де Вердло, то это письмо не навело его, по-видимому, ни на какие размышления и не поразило никакими совпадениями. Он не извлек из. него, с виду, по крайней мере, никаких указаний насчет близкой связи между фактами, которые могли бы, казалось, привлечь его внимание. То обстоятельство, что Гогота с таинственным видом то появлялась, то вновь исчезала, также не производило впечатления на г-на де Вердло, и он не дал ей повода успокоить страшный зуд, который она чувствовала на языке.
Поэтому, при приближении часа ужина, когда Гоготе пришлось отправиться в «старый флигель», чтобы узнать, не нужно ли чего-нибудь м-ль де Фреваль, она по-прежнему была переполнена своей тайной. Каково же, однако, было ее изумление: м-ль де Фреваль одевалась, Стоя перед зеркалом, она оканчивала свою прическу. Окончив ее, она молча направилась в комнату, которая служила г-ну де Вердло столовой.
Г-н де Вердло довольно меланхолически прогуливался по ней, поглядывая на прибор, отмечавший место отсутствующей, который он не велел убирать. В тот момент, когда г-н де Вердло собирался уже захлопнуть свою табакерку и садиться за стол, дверь отворилась, и в ней показалась Анна-Клавдия де Фреваль. При виде ее г-н де Вердло застыл в такой неподвижности, словно он уже сто лет был мертвецом, и только сухой звук щелкнувшей табакерки свидетельствовал, что он был жив. Анна-Клавдия медленными шагами направилась к нему; подойдя на привычное расстояние, она сделала г-ну де Вердло свой обычный реверанс, после чего они сели за стол друг против друга и начали обмениваться обычными фразами. Лишь когда Аркнэн хотел налить вина в стакан Анны-Клавдии, она сделала отрицательный знак и стала такой бледной, что, казалось, сейчас упадет в обморок. За исключением этого отказа от вина, она разговаривала и ела, как обыкновенно. Когда ужин был окончен, и они перешли в гостиную, где Аркнэн зажигал свечи, Анна-Клавдия приблизилась к ломберному столу и рассыпала бирюльки по зеленому сукну перед совершенно опешившим г-ном де Вердло, который смотрел, выпуча глаза, как она уверенной рукой извлекала одну за другой, легко и не спеша, маленькие палочки из слоновой кости, хрупкие кусочки которой казались миниатюрной аллегорией разбитого скелета Амура!
– Ну, что, дорогой мой, каково твое мнение о моей повести? Признайся, что она красива и, что еще лучше, истинна.
Мы сидели – мой друг Пьер Давэн и я – в комфортабельных креслах его библиотеки. Царила полная тишина, потому что час был поздний, а вечером в городке Вернонсе жизнь замирает. По закрытии двух или трех кафе и возвращении домой последних прохожих Вернонс засыпает крепким провинциальным сном. Итак, до нас не доносилось никакого шума, тем более, что окна библиотеки выходили в сад. Они были открыты, и комната была наполнена запахом лета. Давэн наклонился. Он положил в пепельницу окурок своей сигары и продолжал:
– Да, истинна, настолько истинна, что завтра, если угодно, я покажу тебе развалины замка От-Мот и то, что осталось сейчас от Эспиньолей. Мы проедем через Бурвуазэн и можем даже прокатиться до Сен-Рарэ. Ты увидишь харчевню Маласиз и Макрэ. Мы взберемся на Высокий Пригорок и, через Бифонтэн и болото Пурсод, доберемся до Эспиньолей. В другой раз мы поедем к Рэдону, где было совершено нападение на карету. Дорога отведена в сторону и не проходит больше по своему старому направлению, но следы прежней дороги видны до сих пор. Когда-нибудь я расскажу тебе, что сталось с этой романической Анной-Клавдией, после того, как она возвратилась из своей эскапады. Но сейчас пора идти спать. Надеюсь, что тебе не приснятся пистолетная и мушкетная стрельба, мужчины в масках и переряженные девушки, засады и верховая езда, удары кинжалом и прочее. Вернонс спокойнейший в мире городок. Он похож немного на тот, что ты описал в Провинциальном Развлечении[2], только мистически настроенные шоферы не убивают там старичков в золотых очках и в нем не развлекаются на манер твоего странного героя. Засим покойной ночи, старина, и до завтра…
Когда мой друг Пьер Давзн прислал мне извещение о своей свадьбе, я путешествовал по Италии и не мог возвратиться вовремя для присутствия на церемонии. Меня не удивило, что Давэн женится. Это уравновешенный и трудолюбивый малый. Он опубликовал интересную брошюру о Женских монастырях XVIII века и статью об интендантском управлении, основанную на очень богатом фактическом материале. Несколько более я был удивлен тем, что он покинул Париж и поселился в Вернонсе, городке с 6.852 жителями; но он писал мне, что его невеста очаровательна, что она сирота и владеет в Вернонсе старинным красивым домом, который ей было бы жаль покинуть, и что он сам очень охотно согласился на такой образ жизни, так как он доставит ему необходимый для его занятий досуг. Он приглашал меня навестить его с его молодой женой в Вернонсе сейчас же после моего возвращения из Италии. Я ответил принятыми в таких случаях поздравлениями и выражением благодарности, но отложил свое посещение на более поздний срок. Мне казалось, что лучше будет не беспокоить моих влюбленных. В первые дни счастья молодая пара эгоистична и чувствует потребность в уединении. Давэн понял это, но уже несколько раз он напоминал мне в письмах мое обещание, так что я решил наконец сдержать его, и вот уже в течение пяти дней гостил у дружеской четы. Должен признаться, что Пьер Давэн не солгал мне. Жена его прелестна, проста, мила, умна, не провинциалка, и полна настоящего французского очарования! Она ожидала ребенка и была немного томной. Пьер был по отношению к ней внимателен, галантен и нежен. Дом, такой же приятный, как его хозяева, был старой постройкой начала XVIII века, из красивового камня, с высокими окнами, украшенными гирляндами и маскаронами, которые, вместе с балконами в форме корзинок, образовывали фасад самого лучшего вкуса. Внутри находилась прекрасная старая мебель, отличные панели, зеркала-трюмо. Подъезд выходил на спокойную улицу, замощенную мелким остроконечным камнем. За домом тянулся сад, обнесенный высокой каменной оградой, с аллеями, обсаженными буксом, грабинами, маленьким бассейном, украшенным раковинами, и несколькими старинными статуями. Все это сохраняло очаровательнейший вид старой Франции. Подобно моим хозяевам и дому, меня пленял также Вернонс. Он расположен на склоне косогора, огибаемого тихой рекой, извилистой и ленивой. В нем есть красивая церковь, несколько общественных зданий, спокойной и благородной архитектуры, живописные улицы, площадка для игр, обсаженная старыми липами, две площади, из которых одна в мольеровском духе, с каменными скамьями и старинными домами. Давэн поддерживал приятные сношения с несколькими семьями, родственными или дружескими семье его жены, род которой был один из самых старых и почтенных в округe. Словом, он никоим образом не совершил безрассудства, поселившись в Вернонсе. Он занимался там в настоящий момент изучением местной старины и во время этих занятий напал на след странной истории, рассказанной им мне. В каждом маленьком городе почти всегда хранится какая-нибудь повесть в этом роде, которая передается из уст в уста, и всегда бывает занятно услышать ее, а еще занятнее докопаться до ее «источников».
На другой день утром нас поджидал автомобиль. Давэн сел у руля, а я занял место рядом с ним. Мы отправились. Пьер решил поехать в От-Мот через Рэдон. Этот крюк несколько удлинял наш путь. Вскоре мы были на вершине холма, по которому проходила прежняя дорога. Оттуда отлично было видно место, где произошло нападение на карету, перелески, овраг. Погода была прекрасная, воздух мягкий, пели птицы. Давэн закурил папиросу, и мы снова сели в автомобиль.
– А теперь в путь, в замок От-Мот.
Не доезжая Вернонса, дорога раздваивалась и огибала город; по ту сторону пейзаж довольно резко менял характер. Его приятная мягкость переходила в суровость. Почва становилась мало-помалу неровной и холмистой. Мы ехали с хорошей скоростью; затем мы покинули шоссе и свернули на каменистый проселок. На одном повороте Давэн застопорил. Тропинка вилась вверх по поросшему кустарником склону. Давэн шел впереди меня. Мы шагали так около четверти часа и добрались наконец до края плато. Оно представляло собою род голой площади за шпалерой деревьев. Остатки стен возвышались на ней, почва была покрыта мусором, среди которого в изобилии произрастали крапива и колючки. От-Мот представлял сейчас только кучу развалин. Было жарко, и солнце пекло старые камни. Вид этого щебня, в достаточной степени меланхолический, не представлял ничего интересного. Немного разочарованный, я хотел бы видеть От-Мот не в таком разрушении. Где была комната с золоченными панелями, в которой Анна-Клавдия де Фреваль стонала от любви и муки в объятиях своего любовника, и та, в которой она нанесла смертельный удар кинжалом атаману Столикому? Где находились потайная лестница и маленькая дверь, через которую она вырвалась на свободу под носом у драгун г-на де Шазо? Ничего из этого больше не существовало. Положительно, от замка От-Мот осталось сейчас одно только название!
