— Но жалованье, которое он получает от комитета, окупает всю его работу для Общества. Да и за всякие другие свои обязанности он загребает немалые суммы. Он просто купается в деньгах!
— Знаю, знаю, — сказал нетерпеливо Экхарт. — Но имейте в виду, Мэнсон, он нам чертовски полезен, этот самый Луэллин. И знает это. Если он затаит против нас злобу, нам солоно придется.
— Но с какой стати мы ему должны платить? — не сдавался Эндрью.
— Слушайте, слушайте! — вставил Кон, снова наполняя свой стакан.
Оксборро метнул взгляд на дантиста.
— Разрешите мне высказаться. Я согласен с доктором Мэнсоном, что несправедливо отнимать у нас часть дохода. Но доктор Луэллин — человек, занимающий высокое положение, замечательный врач, которым Общество в праве гордиться. Кроме того, он делает то, чего делать не обязан: дает нам возможность сбывать с рук трудных больных.
Эндрью уставился на говорившего, широко раскрыв глаза.
— А вы хотите сбывать с рук трудных больных?
— Ну, конечно, — раздраженно подтвердил Оксборро.
— А я не хочу! — крикнул Эндрью. — Я хочу сам изучать их болезни и вылечивать их.
— Оксборро прав, — неожиданно пробурчал Медли. — Это первое правило врачебной практики, Мэнсон. Вы с годами придете к тому же. Скверные случаи надо сбывать с рук, избавляться, избавляться от них!
— Нет, черт возьми! — пылко возразил Эндрью.
Спор продолжался три четверти часа. В конце концов Эндрью, сильно раздраженный, воскликнул:
— Нам необходимо решить этот вопрос. Слышите, попросту необходимо! Луэллин знает, что мы против вычетов. Я с ним говорил сегодня.
— Что?! — закричали разом Оксборро, Экхарт и даже Медли.
— Правильно ли я вас понял, доктор? Вы сказали Луэллину, что... — И Оксборро, привстав, устремил испуганный взгляд на Эндрью.
— Конечно, сказал! Должен же он когда-нибудь узнать. Как вы не понимаете, что нам стоит только сплотиться, выступить единым фронтом — и мы непременно победим!
— К черту! — Экхарт весь побагровел. — Ну, и много же вы на себя берете! Вы не знаете, каким влиянием пользуется Луэллин! Он всем решительно распоряжается. Счастье наше, если нас всех не уволят! Подумайте, каково было бы мне в мои годы искать другого пристанища. — Он, тяжело переваливаясь, пошел к двери. — Вы хороший парень, Мэнсон, но вы слишком молоды. Покойной ночи!
Медли тоже поспешно встал. По глазам его было видно, что он сразу кинется к телефону, чтобы умилостивить доктора Луэллина, сказать ему, что он, Луэллин, замечательный врач. Оксборро уже обратился в бегство. Через две минуты в комнате остались только Кон, Эндрью и остатки пива.
Они молча допили эти остатки. Эндрью вспомнил, что в кладовой есть еще шесть бутылок. Они покончили и с этими шестью. Потом разговорились. Помянули в подходящих выражениях происхождение, родню и нравственные качества Оксборро, Медли и Экхарта. Особенно усердно поминали Оксборро и его гармониум. Они не заметили, как пришла Кристин и ушла наверх. Они все говорили, отводя душу, как люди, которых постыдно предали.
На другое утро Эндрью обходил больных пасмурный, с мучительной головной болью. На площади мимо него проехал в своем лимузине Луэллин. Когда Эндрью пристыженно и вместе с тем вызывающе вскинул голову, Луэллин подарил его сияющей улыбкой.
Всю неделю Эндрью ходил взбешенный своим провалом, охваченный горьким унынием. В воскресенье утром, когда они еще лежали в постели (воскресенье для них было днем долгого и мирного отдыха), его вдруг прорвало:
— Дело не в деньгах, Крис! Дело в принципе! Мысль об этом сводит меня с ума! Почему я не могу с этим примириться? Почему я не люблю Луэллина? Вернее — почему он мне то нравится, то я его ненавижу? Скажи мне честно, Крис. Почему я не могу перед ним преклоняться? Завидую ему, что ли? В чем тут дело?
Ответ Кристин поразил его в самое сердце.
— Да, мне думается, завидуешь.
— Что?!
— Не кричи так, мой друг, у меня лопнут барабанные перепонки. Ты ведь просил меня честно высказать свое мнение. Так вот: ты завидуешь Луэллину, ужасно завидуешь. Почему бы и нет? Я вовсе не жажду иметь мужа — святого. Недоставало еще, чтобы ты ходил в венце! У меня и без того есть что чистить в этом доме.
— Продолжай, не стесняйся! — закричал Эндрью. — Выложи мне все мои недостатки, раз ты уже начала! Подозрителен! Завистлив! Уж кому же знать меня, если не тебе! Да и еще один грех — я слишком молод, не так ли? Восьмидесятилетний Экхарт уже поставил это мне на вид.
Пауза. Эндрью ожидал, что Кристин будет продолжать спор. Но, не дождавшись, спросил раздраженно:
— А почему мне, собственно, завидовать Луэллину?
— Потому что он такой мастер своего дела, так много знает... ну, и больше всего потому, что у него столько всяких высоких званий.
— В то время как я только ничтожный бакалавр медицины шотландского университета! О Господи! Теперь я знаю твое истинное мнение обо мне! — Он в гневе соскочил с постели и, как был, в пижаме, принялся ходить по спальне. — Но какое значение имеют эти почетные звания и степени? Чистейшая мишура! Важен метод, способности к клинической работе. Я не верю во всю эту чепуху, которую нам подносят в учебниках. Я верю только в то, что слышу при помощи моего стетоскопа. А это — очень много, имей в виду, если ты этого не знала. Мои наблюдения над больными углекопами начинают открывать мне важные вещи. Может быть, я в один прекрасный день очень вас удивлю, миледи! Черт возьми, недурное положение вещей, когда человек просыпается в одно воскресное утро, и его жена ему заявляет, что он невежда!
Сидя в постели, Кристин достала свои принадлежности для маникюра и принялась полировать ногти, ожидая, пока Эндрью кончит.
— Ничего подобного я не говорила, Эндрью. — Ее спокойный тон еще больше разозлил Эндрью. — Просто ты, мой друг, не желаешь всю жизнь оставаться в ассистентах. Ты хочешь, чтобы люди тебя слушали, обратили внимание на твою работу, твои идеи... ну, ты понимаешь, что я хочу сказать. Будь у тебя какая-нибудь действительно солидная ученая степень — доктора медицины или... ну, хотя бы члена Королевского терапевтического общества, это бы создало тебе положение.
— Члена Королевского терапевтического общества, — повторил он машинально. — Так вот что самостоятельно придумала эта маленькая женщина!.. Недурно после практики в шахтерском поселке! — Он говорил с убийственной иронией. — Как ты не понимаешь, что это звание дается только венценосцам Европы!
Он хлопнул дверью и ушел в ванную бриться. Но через пять минут опять появился в спальне с покаянным и взволнованным видом. Подбородок был выбрит только наполовину, другая половина намылена.
— Так ты думаешь, что я бы мог этого добиться, Крис? Ты совершенно права. Не хватает только нескольких новых званий на дощечке с моей фамилией, и наше дело в шляпе! Но экзамен на Ч.К.Т.О. — самый трудный из всех экзаменов на медицинскую степень. Это... это просто убийственная штука! И все же... я думаю... погоди, я разыщу все подробности в справочнике.
Он помчался вниз за медицинским справочником. Когда он воротился, лицо его выражали сильнее разочарование.
— Безнадежнее дело! — пробурчал он огорченно. — Придется на него махнуть рукой. Я тебе говорил, что это немыслимый экзамен. Предварительно дается письменная работа на иностранных языках. На четырех языках — латинском, французском, греческом и немецком — и два из них обязательны! А я языков не знаю. Мне знакома только кухонная латынь — misce, alba, mitte decem. Что касается французского...
Кристин не отвечала. Наступило молчание. Эндрью стоял у окна, мрачно глядя на пустынную дорогу. Наконец он обернулся, хмурый, взволнованный, не в силах расстаться с заманчивой мыслью.
— Черт возьми, Крис, а почему бы мне не изучить эти языки для экзамена?
Маникюрные ножницы и пилочки полетели на пол. Кристин вскочила с постели и стиснула мужа в объятиях.
— Вот этого самого я и ждала от тебя, милый! Вот теперь заговорил настоящий Эндрью. Я... я, пожалуй, могла бы тебе помочь, не забывай, что твоя старушка — отставная учительница!
Они весь день возбужденно строили планы. Троллоп, Чехов и Достоевский были перетащены в запасную спальню, а гостиная очищена для предстоящих занятий. И в этот же вечер Кристин приступила к обучению мужа. То же самое было и на другой и на третий день...
Порой Эндрью это представлялось в высшей степени комичным. Он, казалось, слышал издалека насмешливый хохот богов. Сидя за столом подле жены в глухом уэльском городке шахтеров, бормоча за ней «caput, capitis» или «Маdame, est il possible, que...», продираясь сквозь гущу склонений, неправильных глаголов или читая вслух Тацита и какую-то патриотическую хрестоматию «Pro Patria», откопанную ими, он иногда вдруг болезненно вздрагивал и откидывался на стуле при мысли: «Что, если бы Луэллин мог нас увидеть сейчас — то-то посмеялся бы! А ведь это еще только начало, еще предстоят все медицинские предметы!»
