Под маской, или Сила женщины - Луиза Мэй Олкотт

и достоинства, которые тронули слушателей, заронив им в душу жалость и уважение к обманутому старику. — Примите ее такой, какая она есть, и ради меня воздержитесь от новых обвинений, — продолжил он недрогнувшим голосом. — Я прекрасно понимаю, что сделал. Не думаю, что мне придется в моем поступке раскаяться. Даже если я слеп, позвольте мне оставаться слепцом, пока она не раскроет мне глаза. Мы уедем на некоторое время, а когда вернемся, предлагаю всем зажить прежней жизнью, без перемен, вот только Джин станет озарять своим светом не только вас, но и меня.

Все молчали, решительно не зная, что сказать. Потом Джин невозмутимо поинтересовалась:

— Могу я спросить, как эти письма попали к вам в руки?

— Сидни, выясняя, кем ты была раньше, отыскал твою подругу Ортанз. Она бедна и падка на деньги, поэтому согласилась пересылать твои письма Сидни сразу же по получении. Всех предателей в итоге предают, — сурово откликнулся Эдвард.

Джин пожала плечами и, бросив взгляд на Джеральда, с многозначительной улыбкой произнесла:

— Помните об этом, Месье, и позвольте выразить надежду, что неудачные ухаживания не помешают вашему удачному браку. Примите мои поздравления, мисс Бофор, и позвольте дать вам совет: следуйте моему примеру, если не хотите терять возлюбленных.

При этих словах из голоса ее исчез сарказм, из взгляда вызов и, когда она повернулась к Эдварду и Белле, стоявшим рядом с матерью, на лице ее отразилась единственная неутраченная добродетель, которая все еще таилась в коварной душе этой женщины.

— Вы были ко мне добры, — произнесла она с искренней теплотой. — Я вас за это благодарю и постараюсь, по мере сил, вернуть вам долг. Вам я готова сказать, что недостойна быть женой этого прекрасного человека, и даю клятвенное обещание посвятить свою жизнь его счастью. Простите меня ради него, и да воцарится между нами мир.

Ответа не последовало, но Эдвард опустил возмущенный взор, не выдержав ее взгляда. Белла протянула было руку, а миссис Ковентри зарыдала, будто к ее сожалению примешивалась обида. Джин, похоже, не ждала изъявлений дружеских чувств: она понимала, что они готовы смириться с решением сэра Джона, но не ради нее — и приняла их презрение как справедливое наказание.

— Пойдем домой, душа моя, и забудем про все это, — предложил ей супруг и позвонил в колокольчик: ему не терпелось уйти. — Карету для леди Ковентри.

Когда Джин услышала это распоряжение, на лице ее засияла улыбка — слова стали подтверждением, что она победила. Прежде чем исчезнуть за порогом, она помедлила, оглянулась и, устремив на Джеральда этот свой странный, давно знакомый ему взгляд, вкрадчиво произнесла:

— Или последняя сцена не лучше первой?

Господи (фр.).