В последнее время дело зашло еще дальше! От злаков вообще отказались. Наглецы фабриканты стали изготовлять облатки из картофельного крахмала!
В крахмал Бог сходить не захотел. Что посеешь, то и пожнешь. Во втором томе своих трудов по нравственному богословию его преосвященство кардинал Гуссе рассматривал проблему этой подмены с общецерковной точки зрения. Не подлежащий сомнению авторитет кардинала свидетельствовал, что причащать хлебом из толокна, ячменя или гречневой крупы воспрещается. Ржаной хлеб и тот сомнителен. А уж о крахмале даже и речь не идет! Крахмал, как утверждает церковный закон, "не есть материя евхаристическая".
Но это не помешало употреблению крахмала. Поддельный хлеб небесный вовсю использовался, ибо вид имел привлекательный. В итоге таинство пресуществления не совершалось. И причащали, и причащались, сами того не ведая, ничем.
Сколь далеки те времена, когда Радегунда, королева Франции, сама пекла просфоры, а три священника или три дьякона в омофорах и стихарях, согласно клюнийскому уставу омыв лицо и персты, очищали пшеницу от плевел, затем мололи зерно, месили тесто в чистой холодной воде и, распевая псалмы, пекли его на жарком огне!
"Что скажешь, — вздохнул дез Эссент, — нынешнему надувательству, даже освященному церковью, не укрепить веры, и без того шаткой. Да и как уверовать, если Всесильного пересилили щепотка крахмала и капля спирта?"
От этих мыслей будущее стало казаться дез Эссенту совсем мрачным, беспросветным, безнадежным.
Куда направиться? Решительно некуда! И к чему ему Париж, где у него ни родных, ни друзей? Ничто не связывало его и с шамкавшим от старости Сен-Жерменским предместьем, распавшимся на части, превратившимся в попираемую миром пригоршню праха! А что общего между ним, дез Эссентом, и этим новоявленным классом, буржуазией, которая разбогатела, поднялась на ноги и всеми правдами и неправдами занялась самоутверждением?
Ушла родовая знать, явилась денежная. У власти теперь халифы прилавка, деспоты с улицы Сантье, тирания торгашей, узколобых и тщеславных.
Более отталкивающая и гадкая, чем обнищавшее дворянство или опустившееся духовенство, буржуазия позаимствовала у них, помимо прочего, пустую спесь и дряхлую говорливость, которые усугубила еще и неумением жить. Их недостатки она переняла и, прикрыв лицемерием, превратила в пороки. Властная, лживая, подлая, трусливая, она безжалостно расправлялась с вечной простой душой, необходимым ей для своих нужд народом, который сама же, развратив, натравила на прежних власть имущих!
Теперь уже очевидно: чернь она использовала, выжав из нее на всякий случай все соки. Буржуа утвердился, стал хозяином жизни и ликовал, ибо деньги всесильны, а глупость — заразительна. С. его воцарением ум и образованность оказались не в чести; порядочность и честность были осмеяны, творческий дар убит, а творцы низко пали и ради подачки ретиво лебезили перед торговыми царьками и сатрапами!
Живопись увязла в потоке абракадабры. Литература потеряла лицо и достоинство: еще бы, ей приходилось изображать честным мошенника-делягу, благородным — негодяя, который искал сыну невесту с приданым, а дочери приданое дать отказывался; пришлось приписывать целомудренную любовь вольтерьянцу, который вопил, что священники погрязли в сладострастии, а сам тайком блуждал по темным комнатам, принюхиваясь, поскольку не был знатоком дела, к мыльной воде в умывальниках и едкому запаху грязных нижних юбок!
Великая американская каторга переместилась в Европу. Конца и края не стало хамству банкиров и парвеню. Оно сияло, как солнце, и город простирался ниц, поклонялся ему и распевал непотребные псалмы у поганых алтарей банков!
— Эх, сгинь же ты, общество, в тартарары! Умри, старый мир! — вскричал дез Эссент, возмущенный картиной, которую сам себе нарисовал. И от этого крика дезэссентов кошмар рассеялся.
— Боже, — вздохнул дез Эссент. — А ведь это не сон! И придется мне жить в мерзкой суете века! — В утешение он прокручивал в памяти афоризмы Шопенгауэра или повторял горькое изречение Паскаля: "Мыслящий, взирая на мир, не может не страдать". Но, как пустые звуки, раздавались в мозгу слова. Тоска дробила их, лишала смысла, и они теряли свою упругую, внушающую доверие нежную силу.
В конце концов дез Эссент осознал, что от пессимистических рассуждений легче ему не станет и что вера в грядущее, какой бы невозможной она ему ни казалась, только и дает успокоение.
Но тут приступ бешеной злобы охватил дез Эссента, ураганом смел все попытки смирения и всеприятия. И он признался себе: ничего, ничего не осталось в мире, рухнуло все! Как в кламарском храме, буржуа преклоняют колена и принимают лжепричастие на великих руинах церкви, которая стала домом свиданий, пристанищем мерзости и всяких отвратительных шепотков. Неужели ради суда веры карающий Господь Саваоф и смиренный Распятый на Голгофе не сожгут этот мир в огне, не прольют серный дождь, который некогда излился на нечестивые города и веси? Неужели эти потоки нечистот зальют, захлестнут старый мир? И неужели будет произрастать и давать плоды лишь древо беззакония и позора?
Дверь внезапно распахнулась. На пороге, в дверном проеме показались люди с фонариками на голове, бритыми щеками и пушком на подбородке. Они выносили мебель и ящики. Последним шел старик слуга, он нес коробки с книгами. Дверь закрылась снова.
Дез Эссент бессильно опустился на стул.
— Через два дня я в Париже. Ну, и довольно, — сказал он, — все хорошо, что хорошо кончается. Людская серость, как волна во время бури. Взлетит до небес и захлестнет мое прибежище, врата которого я сам же невольно и распахнул. Боже, мне страшно, сил моих нет! Господи, сжалься, помилуй христианина, который сомневается, маловера, который жаждет веры, мученика жизни, который, покинутый всеми, пускается в плавание под небесами, где по ночам не загорается спасительный маяк старой надежды!
Перевод Б. Пастернака.
Перевод М. Талова.
перевод с французского Е. Л. Кассировой под редакцией В. М. Толмачева.
Рейсбрук Удивительный (1293 — 1381) — фламандский теолог. Основное произведение — "Ризы духовного брака". С 1349 г. — настоятель августинского монастыря в Грунендале.
Герцог д'Эпернон... маркиз д'О — миньоны французского короля Генриха III (1551—1589), последнего короля династии Валуа. Миньоны были телохранителями, друзьями, советниками, отличались необычайной храбростью и преданностью.
...не готовили к иезуитскому сану — орден иезуитов, основанный для распространения католицизма среди еретиков и язычников в 1539 г. испанским дворянином И. Лойолой. Одной из главных задач ордена было воспитание юношества. Для того чтобы получить посвящение в священники и стать членами ордена, новички должны были в течение 10 — 11 лет изучать в школе богословие и светские науки. Иезуиты отличались широкой образованностью и исключительной дисциплиной.
...устремляющим взоры на мнимые Ханааны... — Ханаан — земля обетованная, обещанная Богом Аврааму и израильтянам (Быт. 17, 8).
Николь, Пьер (1625—1695) — французский моралист, автор трактатов "Логика Пор-Руайяля, или Искусство мыслить" (1662) и "Моральные опыты" (1671).
"Glossarium..." Дю Канжа — "Латинский глоссарий". Дю Канж, Шарль Рене де (1610—1688) — французский историк, филолог, лексикограф. "Латинский глоссарий", работа над которым велась свыше сорока лет, был отредактирован в 1678 г. В нем прокомментированы 140 000 слов латинского языка, даны исторические и философские экскурсы. Этот труд явился результатом внимательного изучения пяти тысяч латинских авторов.
Секстант — уголомерный астронавигационный инструмент для измерения высоты небесных светил.
"Приключения Артура Гордона Пима" — новелла Э. По (1838).
Верже — сорт бумаги с узором в виде крупной сетки.
...воображение всегда полнее и выше любых проявлений грубой реальности. — Гюисманс развивает здесь мысль, высказанную Бодлером в эссе "Салон 1859 года", где поэт, выступая против живописцев-натуралистов, противопоставляет им Фантазию, "королеву качеств", и говорит: "...позитивной банальности я предпочитаю чудищ собственной фантазии".
Энний, Квинт (239 — 169 до Р. X.) — грек, родом из Калабрии, латинский поэт, создатель римского эпоса и родоначальник латинской поэзии, автор "Анналов", в которых описана история Рима.
