своих друзей поставить какой-нибудь телеграфный столб в таком месте, где он никогда не смог бы помешать будущему человеческой цивилизации. Если бы Вилу это удалось, Гриффитс смог бы стать счастливее, Хьюз — сильнее, почтальон Харри — крепче здоровьем, Тум Ифанс — добрее, а джентльмены из «ягуара» смогли бы поверить в чудо, на что англичане вполне способны, когда обязаны это сделать.
А почему бы нам и не помечтать? Как сказал однажды ночью Вил, держась за столб, отринутый людьми:
Видишь ли, Джосси, нас может одолеть любая бюрократическая сволочь, наши карманы могут очистить любые жулики, именующие себя законными судьями. Но да славен будет великий творец этой частицы дерева, в прошлом — живого, им не отнять наши мечты.
Е. Тегла Дэвис
Странная человекообразная обезьяна
В бескрайнем лесу весь день шел проливной дождь; стая человекообразных обезьян облепила деревья, они так тесно прильнули к стволам, что казались огромными наростами: их руки по форме и цвету напоминали ветви деревьев. Слившись с деревьями, обезьяны наблюдали за тем, как тяжелые капли дождя монотонно долбили землю. Вода вокруг стволов, поднимаясь все выше, собиралась в лужи, затем они сливались; наконец в раскисшей от влаги низине возникло озеро; и каждая обезьяна оказалась на островке, где едва умещались ступни ее ног.
Время от времени ветви вздрагивали от легких порывов ветра и с листьев срывались водяные брызги; один за другим исчезали островки под ногами обезьян, и тогда им приходилось карабкаться на деревья. Вскоре на земле остался один самец он был до того странный, что его поведение будоражило всю стаю. Когда островок у его ног уменьшился, самец нагнулся, схватил большой камень, торчавший из воды, подтащил к себе, привалил к стволу дерева и, как только островок ушел под воду, взгромоздился на него. Обезьяны раздвигали ветки и рассеянно следили за ним. Всякий раз, когда стая попадала в какую-либо переделку, этот самец удивлял всех. Иногда, преисполненные благодарности, обезьяны начинали тереться щеками о щеку самца, но чаще его поведение приводило их в замешательство и рождало страх, и потому стая жаждала его крови. Но его спасало умение находить новые способы отступления или защиты.
Однажды их стаю преследовало страшное чудовище, поблизости не оказалось ни убежища, ни хотя бы перелеска, да к тому же их было слишком мало для того, чтобы решиться самим напасть на чудовище; и что ж — именно этот странный самец взобрался на скалу и столкнул оттуда огромный камень, который обрушился на голову зверя и убил его. Обезьяны даже не представляли себе, что камень, упавший со скалы, мог им помочь, да они и не поняли, как все произошло. Знали только, что камень, сброшенный вниз странным самцом, угодил в голову чудовища и спас их, знали еще, что камень упал после того, как самец взобрался на скалу. Какое-то время они полагали, что так будет происходить всякий раз, стоит самцу взобраться на скалу, но поскольку этого не случалось, они недоумевали и сторонились его.
Сейчас обезьяны видели: самец стоит на камне, вместо того чтобы взобраться на дерево; они испытывали страх перед ним и старались спрятаться каждая за свое дерево. Дождь продолжался, и обезьяны поглядывали на этого странного самца, стоявшего на камне, из-за стволов деревьев и сквозь тяжелые, густые ветви. Но вот вода поднялась, накрыла камень, и самцу пришлось волей-неволей влезть на дерево. Увидев, что он вынужден последовать их примеру, обезьяны почувствовали облегчение, снова приблизились к нему, и он опять влился в стаю. Так они и сидели, каждая на своем дереве, безмолвные и неподвижные, словно изваяния, прислушивались к шуму дождя и не подавали признаков жизни, разве что моргали, когда случайная капля падала кому-нибудь на голову.
Листва, упругая и не сгибавшаяся под проливным дождем, была надежным укрытием для стаи; сквозь нее капли просачивались редко, но в прогалах между деревьями дождь лил на землю сплошным потоком. Листья долго противостояли этому натиску, но в них накапливалась вода, и потом, несмотря на всю свою упругость, они поддались и начали гнуться, так что вода то и дело окатывала укрывшихся под ними обезьян. Осталось выбирать между деревом и открытым пространством; на дереве — потоки воды, на земле — проливной дождь. Постепенно листья поникли, словно крылья гигантской птицы, повернулись на черешках и безжизненно повисли, дождь низвергался с них; деревья перестали служить укрытием, и обезьяны сгрудились там, где ветви были погуще.
Отчаявшиеся и беспомощные, обезьяны забыли о странном самце, но вот одна из них случайно глянула в его сторону и увидела, что он хватает ветви руками, стряхивает с листьев воду, сплетает из них замысловатую крышу над головой, достаточно прочную, чтобы защитить его от дождя. Увидели это и другие обезьяны, их удивленные возгласы привлекли внимание остальных, и теперь вся стая в изумлении следила за самцом, прижимаясь к стволам деревьев, стараясь не пропустить ни одного его движения, когда он сплетал ветки, пока самец не решил отдохнуть и поглазеть на бесконечные потоки дождя. Обезьяны начали злиться, их руки подергивались от желания разорвать его на части; так бы оно и вышло, осмелься они к нему приблизиться; одни скрежетали зубами, другие были так ошеломлены, что покинули насиженные места; ветки, уже отяжелевшие от воды, прогнулись под их тяжестью и окатили водой с головы до ног, заставив вернуться назад.
Они все сидели, прижимаясь к стволам деревьев, а капли дождя продолжали скатываться с листьев и исчезать в озере. Не было слышно ни хруста, ни крика — ничего, кроме монотонного шелеста дождя; временами с деревьев срывались в озеро звонкие капли, отзвуки их медленно таяли в тишине леса. Вдруг монотонность дождя была нарушена: огромная птица, попытавшаяся укрыться от ливня неподалеку, шумно захлопала крыльями, когда на нее обрушилась вода с веток. Пыль превратилась в грязь; по ней прошмыгнула гадюка и уплыла в озеро — отмыться. Вся стая, даже странный самец, была печальна и испугана, она следила, как безостановочно с неба низвергаются потоки дождя, как поднимается вода в озере; крупных птиц и змей тоже потревожил дождь.
Тут до стаи долетел какой-то посторонний звук; странная обезьяна начала принюхиваться и оглядываться по сторонам, другие последовали ее примеру: они забеспокоились, шумно втягивая воздух ноздрями. Обезьяны учуяли тяжелое зловоние, и их снова охватил страх. Глаза их широко раскрылись и налились кровью; встревоженные, они ощетинились и принялись высматривать новое убежище. Рожденные ходить по земле, на деревьях они чувствовали себя непривычно и взбирались на
