— Того, что они никогда не получат! — воскликнул он в отчаянном порыве отваги. — Никогда и ни за что, клянусь Всевышним! Эй, Енох! Енох! — Старый слуга тут же прибежал на зов.
— Послушай, Енох, — начал дядя, — всю жизнь я был для тебя добрым хозяином. Настало время, когда ты можешь отплатить за доброту. Готов ли ты рискнуть ради меня?
Мое мнение о дяде Стивене заметно повысилось, когда я увидел, с какой готовностью согласился старик. Какие бы чувства ни питали к дяде другие, этот человек, похоже, относился к нему с любовью.
— Оденешь плащ и шляпу, Енох, — напутствовал его хозяин, — и выскользнешь через заднюю дверь. Ты знаешь дорогу напрямик, через торфяники, до фермы Перселла. Скажешь ему, что на рассвете мне нужна будет его повозка, и пускай он сам придет, да пастуха прихватит. Либо мы выберемся отсюда, либо нам всем хана. Скажешь ему, Енох, что на рассвете я буду ждать его с десятью фунтами за работу. Не раскрывай черный плащ и двигайся медленно — тогда им тебя нипочем не засечь. А мы постараемся продержаться в доме до твоего возвращения.
Пуститься в ночь навстречу неведомым опасностям среди болот требовало немалого мужества, но, к чести старого слуги, он воспринял это поручение как нечто, входящее в круг его ежедневных обязанностей. Сняв с вешалки у двери свой длинный черный плащ и мягкую шляпу, он уже через минуту был готов к выходу. Мы потушили малый фонарь у задней двери, неслышно вынули засовы, пропустили Еноха наружу и снова заперлись изнутри. Выглянув в окошечко, я уловил лишь, как его черное одеяние мгновенно слилось с ночным мраком, и фигура посланца растворилась во тьме.
— До зари всего несколько часов, племянничек, — нарочито бодро сказал дядя, тщательно проверив все замки и засовы, — и я обещаю, что труды твои этой ночью не останутся без воздаяния. От тебя зависит, доживем ли мы до рассвета. Поддержи меня до утра, а я окажу тебе поддержку во всем, пока живу и дышу. Телега прибудет в пять. Погрузим, что есть, а остальное можно и бросить. Если поторопимся, успеем в Конглтон к первому утреннему поезду.
— Вы полагаете, они позволят нам уехать?
— При свете дня они не осмелятся нас задержать. Нас будет шестеро, если Перселл прихватит всех своих, да плюс еще три ружья. В случае чего — отобьемся! Ружей у них нет, да и где простым морякам их достать? Пара револьверов от силы — большего у них не наберется. Главное — не дать им проникнуть в дом за эти несколько часов. Енох, должно быть, уже на полпути к ферме.
— Так что все-таки нужно от вас этим морякам? — повторил я предыдущий вопрос. — Вы, кажется, сказали, что сильно обидели кого-то из них?
— Не задавай лишних вопросов, парень, а делай лучше, что я тебе говорю, — буркнул дядя. — Енох сегодня ночью уже не вернется. Он отсидится до утра на ферме, а утром явится вместе со всеми… Постой-ка, что это там такое?
Отдаленный вопль прозвучал во мраке, за ним другой — короткий и резкий, как крик кроншнепа.
— Это Енох! — воскликнул дядя, больно стиснув мне Запястье. — Они убивают старого доброго Еноха, мерзавцы!
Снова раздался отчаянный крик, но уже значительно ближе. Я услыхал топот ног бегущего человека и хриплый голос, зовущий на помощь.
— Они гонятся за ним! — закричал дядя, бросаясь к парадному входу. Он схватил фонарь и приблизил его к окошечку в двери. Широкий желтый луч света вырвал из темноты бегущую человеческую фигуру. Беглец стремительно мчался прямо на нас. Голова его была наклонена вниз, а полы черного плаща развевались за спиной. Сзади и по бокам, на грани тьмы и света, мелькали смутные фигуры преследователей.
— Засов! Скорее засов! — выдохнул дядя. Пока я поворачивал ключ, он тянул его на себя, и как только дверь открылась, мы вдвоем распахнули тяжелую створку, чтобы впустить беглеца. Он влетел внутрь и тут же развернулся в нашу сторону с торжествующим возгласом на устах:
— Вперед, ребята! Все наверх! Все наверх! Давай, не зевай, скорей поспешай!
Все было проделано так быстро и четко, что дом оказался взят приступом прежде, чем мы успели сообразить, что подверглись нападению. Коридор внезапно наполнился атакующими в матросской одежде. Я чудом вывернулся из захвата одного из них и рванулся к составленным у окна ружьям, но мгновение спустя с грохотом распростерся на каменных плитах пола, так как в меня успели вцепиться еще двое. Они действовали с удивительной ловкостью и быстротой: как я ни сопротивлялся, руки мои в мгновение ока оказались связаны, а самого меня отволокли в угол, целого и невредимого, но крайне удрученного той легкостью, с которой нападавшие преодолели наши оборонительные порядки, поймав нас на нехитрую, в общем-то, уловку. Они даже не потрудились связать дядю Стивена. Его просто толкнули в кресло и оставили в нем, а остальные тем временем позаботились прибрать к рукам весь наш арсенал. Страшная бледность покрывала дядино лицо. Его коротенькое грузное тело и абсурдный венчик окаймляющих лысину кудряшек странным образом контрастировали с окружающими его фигурами, исполненными примитивной мощи и угрозы.
Всего их было шестеро. Одного из них я сразу узнал по серьгам в ушах — это его мы встретили на дороге накануне вечером. То были ладно сложенные, мускулистые парни с потемневшими от ветра и загара лицами, по матросской моде украшенными пышными бакенбардами. В центре толпы, опираясь на стол, стоял тот самый малый с веснушками, которого я видел ночью на торфянике. Черный плащ, взятый из дому несчастным Енохом, все еще свисал у него с плеч. Внешне этот человек разительно отличался от прочих. Черты его выражали пронырливость, коварство, злобность и жестокость, а хитрые, все подмечающие глазки светились неприкрытым торжеством при взгляде на распростертого в кресле дядю. Внезапно он повернул голову и посмотрел мне прямо в глаза, заставив впервые на своей шкуре ощутить смысл выражения: «мурашки по коже от этого взгляда».
— А ты кто такой? — спросил он. — Отвечай, не то мы найдем способ развязать тебе язык.
— Я племянник мистера Стивена Мейпла и приехал сюда навестить его.
— Ах, вот как! Ну что ж, желаю тебе и твоему дяде приятно провести времечко. А теперь за работу, парни, да поскорее — нам еще до рассвета нужно вернуться на борт. Что будем делать со стариком?
— Подвесить его, как это делают янки, да ввалить шесть дюжин, — предложил один из матросов.
— Слыхал, презренный ворюга-кокни? Мы тебя до смерти запорем, если не вернешь украденное. Где они, отвечай?! Я же знаю, что ты никогда с ними не расстаешься.
Дядя сжал губы и покрутил головой. Страх на его лице мешался с упрямством.
— Не хочешь говорить? Ладно. Подготовь-ка его, Джим.
Один из матросов схватил дядю и грубо сорвал с него сюртук вместе с рубашкой. Он остался сидеть в кресле, обнаженный до пояса. Торс его был весь в жировых складках, мелко подрагивающих от холода и страха.
— На крюк его, ребята!
Вдоль одной из стен висело множество крючьев, предназначенных для копченых окороков. Матросы привязали дядю за запястья к двум из них. Затем кто-то из матросов снял кожаный ремень.
— Бей пряжкой, Джим, — сказал главарь. — Пряжкой оно вернее!
— Трусы! — закричал я. — Как вам не стыдно истязать старого человека!
— Следующим на очереди будет молодой, если не заткнется, — пригрозил предводитель, метнув в мой угол злобный взгляд. — Давай, Джимми, вырежи из его шкуры ремешок!
— Постойте! — крикнул один из матросов. — Дайте ему еще один шанс!
— Да-да, — поддержали его остальные, — дайте старой швабре последний шанс!
— Если вы разнюнитесь, ничего не получите, — отрезал главарь. — Выбирайте что-то одно. Либо мы выбьем из него правду, либо можете заранее забыть о том, ради чего мы все положили столько сил и трудов и что сделает всех и каждого из нас джентльменами на всю оставшуюся жизнь. Третьего не дано. Так что прикажете делать?
— Пускай получит свое! — хором закричали все, больше не колеблясь.
— Тогда все в сторону!
Тяжелая пряжка ремня со свистом разрезала воздух, когда Джим несколько раз взмахнул им на пробу. Но прежде чем первый удар упал на него, дядя в отчаянии взмолился:
— Отпустите меня, я этого не перенесу!
— Скажи сначала, где они?
— Я покажу, если отпустите.
Они развязали носовые платки, которыми дядя был привязан к крючьям, и спустили его на пол. Первым делом он натянул на свои жирные округлые телеса сорванную одежду. Матросы окружали его тесным кольцом. На смуглых лицах явственно читалось нарастающее возбуждение и живой интерес.
— Только без обмана! — угрожающе молвил веснушчатый. — Ежели попытаешься нас надуть, мы тебя на кусочки изрежем. А теперь говори! Где они?
— В моей спальне.
— Где это?
— Наверху.
— В каком месте?
— В углу дубового ларца рядом с кроватью. Матросы ринулись к ведущей на второй этаж лестнице, но окрик главаря заставил их вернуться.
