— Мистеръ Тупль! восклицаетъ онъ при входѣ въ гостиную.
— Ахъ, здравствуйте, Тупль! говоритъ хозяинъ дома, отходя отъ камина, передъ которымъ онъ разсказывалъ политическія новоcти.
— Рекомендую тебѣ, душа моя: это мистеръ Тупль (при этомъ хозяйка дома выражаетъ церемонное привѣтствіе); вотъ это моя старшая дочь. Джулія, рекомендую тебѣ, милая, мистера Тупля…. А вотъ это мои другія дочери, это мой сынъ.
Тупль весьма сильно потираетъ себѣ руки, сладко улыбается, безпрестанно кланяется и вертится до полнаго окончанія рекомендаціи. Послѣ того онъ тихо пробирается въ отдаленную часть комнаты, садится на стулъ подлѣ софы и открываетъ съ молодыми лэди весьма разнообразный разговоръ о погодѣ, о театрахъ, о старомъ годѣ, о послѣднемъ городскомъ происшествіи, о балахъ наступившаго сезона и подобныхъ не менѣе интересныхъ предметахъ.
Въ уличныя двери удары повторяются. Какое многочисленное собраніе, какой неумолкаемый говоръ наполняетъ гостиную! Мы умственно представляемъ Тупля въ зенитѣ его славы. Онъ только что принялъ чашку отъ толстой лэди и передалъ ее лакею, какъ въ ту же минуту продирается сквозь толпу молодыхъ людей, останавливаетъ другого лакея, беретъ съ его подноса нѣсколько бисквитовъ и подаетъ дочери престарѣлой лэди. Проходя мимо софы, онъ уже съ видомъ покровительства поглядываетъ на молоденькихъ лэди, съ которыми за нѣсколько минутъ бесѣдовалъ; в его взглядѣ выражается столько снисхожденія и столько фамильярности, какъ будто знакомство ихъ продолжалось съ самого дѣтства.
Прелестный молодой человѣкъ этотъ мистеръ Тупль, настоящій дамскій кавалеръ, и какой очаровательный въ обществѣ! Никто кромѣ мистера Тупля не понимаетъ такъ хорошо и не умѣетъ оцѣнить шутокъ хозяина дома: онъ готовъ смѣяться до слезъ при самомъ слабомъ остроуміи послѣдняго. Прелесть что за человѣкъ! Говоритъ безъ умолку, и сколько чувства въ его словахъ, сколько остроумія, непринужденности! Да онъ просто душа общества. Конечно, въ этомъ случаѣ онъ не можетъ разсчитывать на снисходительность молодыхъ людей: они насмѣхаются надъ нимъ и готовы даже презирать его; но каждому извѣстно, что это одна только зависть, и со стороны ихъ напрасный былъ бы трудъ унизитъ его. Хозяйка дома уже объявила, что на будущее время его всегда будутъ приглашать къ званому обѣду, особливо если будетъ предвидѣться необходимость занимать гостей разговоромъ между перемѣнами блюдъ и отвлекать ихъ вниманіе отъ какого-нибудь необходимаго замѣшательства на кухнѣ.
За ужиномъ занимательная особа мистера Тупля выигрываетъ еще болѣе, чѣмъ въ теченіе всего вечера, и когда папа обращается съ просьбой къ дорогимъ гостямъ наполнить ихъ рюмки и выпить за счастіе наступающаго года, мистеръ Тупль дѣлается любезнымъ до безпредѣльности. Онъ ни за что не отстанетъ отъ дѣвицъ, не принудивъ ихъ налить свои рюмки, несмотря на увѣренія, что онѣ ни подъ какимъ видомъ не могутъ этого сдѣлать. Вслѣдъ на тѣмъ; попросивъ позволенія сказать нѣсколько словъ, и мистеръ Тупль произноситъ самый блестящій и поэтическій спичъ касательно стараго и новаго года. Съ окончаніемъ тоста и когда лэди отправятся въ гоcтиную, мистеръ Тупль обращается къ каждому джентльмену и упрашиваетъ наполнить свои рюмки, такъ какъ онъ намѣренъ предложить тостъ. При этомъ всѣ джентльмены восклицаютъ: „гиръ! гиръ!“ и графины переходятъ изъ рукъ въ руки. Когда хозяинъ дома возвѣститъ, что все готово и что все ожидаетъ предложеннаго тоста, мистеръ Тупль встаетъ и проситъ присутствующихъ джентльменовъ вспомнить, съ какимъ восторгомъ любовались они ослѣпительнымъ блескомъ изящности и красоты, которыми наполнена была гостиная, и до какой степени были очарованы обворожительнымъ средоточіемъ — въ той же самой гостиной — женской любезности. (Крики „гиръ! гиръ!“ раздаются громче.) Хотя ему (Туплю) и очень прискорбно лишиться дамъ, но съ другой стороны онъ утѣшаетъ себя убѣжденіемъ, что самое отсутствіе ихъ въ настоящую минуту доставляетъ ему возможность предложить тостъ, который онъ ни за что на свѣтѣ не рѣшился бы произнесть въ присутствіи дамъ: этотъ тостъ онъ предлагаетъ „за здоровье дамъ“ (Громкіе рукоплесканія.) Здоровье дамъ! между которыми очаровательныя дочери превосходнаго хозяина этого дома замѣчательнѣе прочихъ, какъ по красотѣ своей, такъ и образованію. Онъ проситъ джентльменовъ осушить бокалъ до дна „за здоровье прекраснаго пола и пожелать ему счастія на Новый годъ!“. (Раздаются громкія и продолжительныя похвалы, въ промежутки которыхъ надъ головами джентльменовъ слышенъ танецъ качучи.).
Едва только затихли шумныя восклицанія, выражающіе искренній восторгъ за предложенный тостъ, какъ молодой джентльменъ въ розовомъ жилетѣ, сидѣвшій на концѣ стола, замѣтно выражаетъ душевное безпокойство и обнаруживаетъ очевидные признаки желанія излить свои чувства въ краснорѣчивомъ спичѣ. Догадливый Тупль сразу замѣчаетъ это и рѣшается предупредить соперника. Вслѣдствіе такой рѣшимости, онъ снова встаетъ, — съ торжественнымъ видомъ и съ соблюденіемъ приличнаго достоинства выражаетъ надежду свою, что ему позволятъ предложить другой тостъ (всеобщее одобреніе, и мистеръ Тупль продолжаетъ), онъ увѣренъ, что каждый изъ присутствующихъ глубоко проникнутъ радушнымъ, мало того: роскошнымъ гостепріимствомъ, оказаннымъ въ этотъ вечеръ достойнымъ хозяиномъ и хозяйкой дома., (Безконечныя рукоплесканія.) Хотя онъ (Тупль) въ первый разъ еще имѣетъ удовольствіе сидѣть за этимъ столомъ, но онъ давно и коротко знаетъ своего друга Доббля; онъ тѣсно связанъ съ нимъ по службѣ и желалъ бы даже, чтобы каждый изъ присутствующихъ зналъ его такъ, какъ онъ зналъ. (Хозяинъ кашляетъ.) Онъ (Тупль) не краснѣя можетъ положить руку на свое сердце и чистосердечно объявить, что лучшаго человѣка, лучшаго супруга, лучшаго отца, лучшаго брата, лучшаго сына, лучшаго родственника въ какомъ бы то ни была колѣнѣ, - не существовало въ мірѣ. (Громкіе крики „гиръ! гирь!“) Сегодня видятъ его въ мирномъ лонѣ своего семейства, а завтра утромъ непремѣнно увидятъ за тягостною должностью въ конторѣ: всегда спокойнаго за чтеніемъ утренней газеты, неподражаемаго въ подписи своего имени, почтеннаго въ отвѣтахъ на вопросы незнакомыхъ посѣтителей, покорнаго передъ лицомъ патроновъ и величественнаго передъ посланными изъ другихъ конторъ. (Ура! ура!) Выразивъ безъ всякаго лицепріятія достодолжную справедливость превосходнымъ качествамъ своего друга Доббля, что же можно сказать касательно мистриссъ Доббль? Неужели нужно распространяться о прекрасныхъ качествахъ этой во всѣхъ отношеніяхъ любезной женщины? Нѣтъ, онъ пощадитъ чувства своего друга Доббля, онъ пощадитъ чувства своего друга, если только ему позволено будетъ имѣть честь называться его другомъ. (При этомъ мистеръ Добблъ принимаетъ видъ глубокой меланхоліи.) Онъ (Тупль) скажетъ просто, съ полной увѣренностью, что съ его мнѣніемъ согласятся всѣ присутствующіе джентльмены, что другъ его Доббль также высоко стоитъ надъ всѣми мужчинами, которыхъ онъ зналъ, какъ и мистриссъ Доббль превосходитъ всѣхъ женщинъ, которыхъ онъ видѣлъ (исключая ея дочерей), и потому онъ долгомъ считаетъ заключитъ предложеніемъ выпитъ „за неоцѣненное здоровье почтенныхъ хозяина и хозяйки дома и пожелать имъ счастливо встрѣчать новый годъ на многія и многія лѣта!“
Тостъ былъ выпитъ съ шумными восклицаніями; Доббль выразилъ свою благодарность, и джентльмены отправились въ гоcтиную. Молодые люди, стыдившіеся до ужина пуститься въ танцы, обнаруживали теперь удивительную непринужденность; въ музыкантахъ проявлялись несомнѣнные признаки поздравленія съ наступающимъ новымъ годомъ, и танцы продолжались до послѣдней поры перваго утра новаго года.
Едва только мы кончили послѣднія слова вышеупомянутаго тоста, какъ на сосѣднихъ церквахъ раздалась первые удары полночнаго часа. Не правда ли, что въ звукахъ этого удара отзывается что-то благоговѣйно-страшное? Не правда ли, что въ другое время они не поражаютъ насъ такъ сильно, какъ теперь? Въ другое время часы спокойно летятъ мимо васъ, и мы вовсе не замѣчаемъ ихъ полета. Но вѣдь мы мѣряемъ человѣческую жизнь годами, а этотъ торжественный звонъ ясно гласитъ намъ, что мы миновали еще одинъ поверстный столбъ, поставленный между нами и нашей могилой; пожалуй, мы можемъ заглушить его, но намъ не заглушить душевнаго убѣжденія, что когда слѣдующій звонъ возвѣститъ прибытіе новаго года, то мы также останемся нечувствительны къ глаголу времени и не подумаемъ о предѣлѣ нашей жизни!
IV. ГОСПИТАЛЬНАЯ ПАЦІЕНТКА
Бродя по вечерамъ по улицамъ Лондона, мы часто останавливались подъ окнами какого нибудь госпиталя и рисовали въ своемъ воображеніи мрачныя и унылыя сцены, происходившія внутри этой храмины. Внезапное движеніе свѣтильника отъ одного окна къ другому, а потомъ постепенное уменьшеніе свѣта, какъ будто его уносили въ отдаленный конецъ комнаты, къ кровати страдальца, — быстро пробуждало въ нашей душѣ цѣлую толпу грустныхъ размышленій. Чтобъ прекратить порывы шумной веселости, въ то время, когда весь городъ погруженъ въ глубокій мракъ и сонъ, стонъ только взглянуть на тусклый свѣтъ ночника у постели больного, который изнемогаетъ въ мучительныхъ недугахъ.
