…Когда я работал в кегельбане, то содержатель бара, согласно обычаю, позвал нас, мальчиков, выпить стаканчик после того, что мы проработали несколько часов подряд. Кроме меня, все спросили пива. Я же сказал, что выпью имбирного пива. Мальчики захохотали, а содержатель бара пытливо поглядел на меня; несмотря на это, он все-таки откупорил бутылку имбирного пива. Когда мы вернулись в кегельбан, то мальчики просветили меня во время передышек между играми. Оказывается, что я обидел содержателя бара. Бутылка имбирного пива стоила бару гораздо дороже, чем стакан пива; если я хочу оставить за собой место, то я должен в будущем пить пиво. Кроме того, пиво считается питательным, и я буду лучше работать после него. Имбирное же пиво совсем не питательно. Тут уже я не мог больше избегать пива; я пил его и удивлялся, почему люди находили его вкусным. Я отлично понимал, что я был не на высоте положения.
В то время мне по-настоящему нравились только леденцы…
Приближалось время, когда началась вторая серия моих схваток с Зеленым Змием. Когда мне минуло четырнадцать лет и голова моя была полна рассказов о путешествиях старого времени, а воображение воспламенено видами тропических островов и далеких морских побережий, мне случилось плавать на небольшой лодке вокруг залива Сан-Франциско и по устью реки. Мне захотелось плавать по морю; меня что-то звало, тянуло вдаль от однообразия и всего обыденного. Я был в самом цвету моей юности, воодушевлен романтическими рассказами о приключениях и полон мечтаний о бурном существовании в буйном кругу взрослых мужчин. Я не представлял себе, что самая основа этой жизни нераздельно связана с алкоголем.
В один прекрасный день, когда я поднимал парус на моей лодке, готовясь отплыть, я впервые увидал Скотти. Это был решительный молодец лет семнадцати; по его словам, он был беглый юнга с английского корабля, находящегося в Австралии. Он только что заработал свой проезд в Сан-Франциско на другом корабле; теперь он хотел наняться на китобойное судно. Шлюп «Айдлер» находился на той стороне устья реки, где собрались все китобойные суда. Сторож, оставленный на шлюпе, был гарпунщик, намеревавшийся плыть на китобойном судне «Бонанзе». Скотти спросил меня, не могу ли я довезти его на моей лодке к этому китобою?
Мог ли я! Разве мало слышал я различных рассказов и толков по поводу «Айдлера», большого шлюпа, пришедшего с Сандвичевых островов и занимавшегося там контрабандным провозом опия?.. Повезу ли я Скотти, беглого матроса, желающего посетить гарпунщика на контрабандисте «Айдлере», незаконно провозящем опий? Повезу ли я его?..
Гарпунщик вышел на наш зов на палубу и пригласил к себе. Я изобразил из себя матроса и взрослого мужчину, не допустив лодки до самого шлюпа, чтобы не поцарапать его белой окраски, привязав лодку за кормой судна на длинном кабельтове и закрепив последний двумя якобы небрежно сделанными узлами. Мы спустились по трапу. Я впервые был внутри корабля. Одежда на стенах пахла плесенью. Но что из этого! Ведь это была морская одежда взрослых мужчин!.. Наконец я жил по-настоящему! Я впервые сидел внутри корабля, принятый в качестве товарища контрабандистом и английским беглым матросом, назвавшимся Скотти!
Гарпунщик девятнадцати лет и матрос семнадцати первым долгом стали поступать так, чтобы показать, что они настоящие мужчины. Гарпунщик выразил настоятельное желание выпить, а Скотти обшарил карманы в поисках мелочи. Затем гарпунщик пошел с пустой розовой флягой в какую-то тайно торгующую корчму, так как в том месте не имелось питейных домов. Мы пили дешевое пиво стаканами. Разве я был слабее или менее отважен, чем гарпунщик и матрос? Они были мужчины и доказывали это своим поведением. Уменье пить служило доказательством возмужалости… Я содрогался при каждом глотке, однако мужественно скрывал припадки отвращения.
Мы несколько раз наполняли флягу в течение тех полуденных часов. У меня было всего двадцать центов, и я пожертвовал ими не колеблясь, но не без тайных сожалений о том огромном запасе леденцов, которые можно было приобрести на эту сумму.
…Зеленый Змий понемножку пробирался в мой разгоряченный мозг, устраняя мою сдержанность и скромность, говоря моим голосом со мною самим, а также и от лица моего, в качестве моего новоявленного близнеца и «alter ego». Я тоже стал громко разговаривать, выставляя себя мужчиной и искателем приключений, и долго и подробно хвастал о том, как я переплыл через залив Сан-Франциско в моей лодочке при ужасающем юго-западном ветре, так что матросы на шхунах сомневались в возможности моего подвига. Вслед за тем я (или Зеленый Змий, что было одно и то же) объявили Скотти, что он, быть может, и матрос, плававший па океанских пароходах, но когда дело дойдет до управления парусной лодкой, то я оставлю его далеко за собою в своих познаниях.
…Скотти, или Зеленый Змий, или оба вместе были, естественным образом, глубоко оскорблены моим замечанием. Я ничего не имел против этого, и сумею отдуть всякого семнадцатилетнего беглого матроса! Скотти и я кричали и бушевали no-петушиному до тех пор, пока гарпунщик не налил нам опять полных стаканов, чтобы восстановить мир и согласие. Это немедленно же удалось; мы сели, обнявшись и клянись в вечной дружбе, — совсем как Черный Мат и Том Моррисей, вспомнил я, на кухне в ранчо Сан-Матео. Воспоминание это убедило меня в том, что я наконец стал мужчиной, несмотря на свои презренные четырнадцать лет, — мужчиной таким же большим и мужественным, как те два рослых гиганта, поругавшихся и помирившихся в давно прошедшее, памятное воскресное утро.
…Ах, если бы Зеленый Змий мог — и я говорю это после всех протекших лет!
— удержать нас на подобных высотах, то я никогда не желал бы быть трезвым. Но в жизни этой нет свободных вершин…
Зеленый Змий — великан, волшебник, но он такой же раб органической химии, как и мы, смертные. Мы должны платить за всякое нервное напряжение, и Зеленый Змий не может заступиться и отстоять нас от справедливой уплаты.
…Скотти уже начал сдавать и увядать. Он говорил бессвязно, ища слова и не находя их; он даже не мог выговаривать те, которые ему удавалось найти. Отравленное сознание покидало его, глаза его потускнели, и он имел вид столь же глупый, как глупы были попытки его говорить. Лицо и тело его как-то опустилось, как сдалось и сознание его (человек может сидеть прямо только вследствие действия его воли). Ослабевший мозг перестал владеть мускулами; нервные центры уже не действовали. Он захотел еще раз выпить и неловко уронил стакан на пол. Затем, к изумлению моему, он разразился горькими рыданиями, покатился ничком на койку и немедленно захрапел.
Мы с гарпунщиком-продолжали пить, с видом превосходства подсмеиваясь над судьбой Скотти. Мы открыли последнюю бутылку и выпили ее вдвоем под аккомпанемент громкого храпа Скотти. Затем гарпунщик поник на свою койку, а я остался одинокий и непобежденный на поле битвы.
Я был очень горд, и Зеленый Змий был очень горд во мне. Я умел пить — я был мужчиной! Я перепил двух мужчин, стакан за стаканом, пока они не лишились сознания… Познание это стало для меня источником большой гордости в течение последующих лет; в конце же концов обстоятельство это стало источником большого огорчения для меня.
…Однако я воздал судьбе должное. Я проболел дня два, мерзко проболел…
Я клялся, что «никогда больше не буду!». Игра не стоила свеч, и расплата была слишком тяжелой.
…А все же — и тут уже начинается волшебство Зеленого Змия — памятное пьянство на «Айдлере» оставалось ярким бликом, брошенным на однообразие моей жизни… Вот что было важно; алкоголь казался мне отвратительным! Несмотря на это, обстоятельства продолжали толкать меня к Зеленому Змию настоятельно и безостановочно, до тех пор, пока я не стал искать его во всех углах, где только обитают люди, искать его и радостно находить, как благодетеля и друга. А все же я в то же время и ненавидел его. Да, странный друг этот Зеленый Змий!
Мне едва минуло пятнадцать лет, когда я стал работать на жестяной фабрике. Я никогда не работал меньше десяти часов подряд в продолжение многих месяцев.
…Но были и многочисленные случаи, когда работа продолжалась до полуночи. Были также исключения, когда я работал не переставая в течение восемнадцати и двадцати часов. Раз я стоял у машины своей непрерывно тридцать шесть часов подряд. Бывали целые недели, когда работа не кончалась раньше одиннадцати часов вечера; я тогда возвращался к половине первого ночи; меня будили в половине пятого; я должен был одеться, позавтракать и дойти до своей машины к семичасовому свистку.В таких случаях нельзя было отдавать ни одного момента на чтение моих обожаемых книг. Имел ли место Зеленый Змий в жизни напряженного и стоического труда пятнадцатилетнего мальчика? Конечно, имел. Я сейчас объясню вам, каким образом. Я спрашивал себя. Неужели весь смысл жизни в том, чтобы быть рабочим скотом? Я знал, что ни одна лошадь в Оклэнде не работала столько часов подряд, как я. Если в этом одном состояла жизнь, то она совсем мне не нравилась. Я знал лишь один способ спастись от убивающего душу труда: надо выбраться с фабрики и добраться до воды. Надо зарабатывать себе хлеб на воде. Пути заработков на воде неукоснительно приводили к Зеленому Змию; но я этого не знал…
