Свою теорию сказки Нодье излагает в статье «О фантастическом в литературе». Сказка — это все то, что не совпадает с античными мифами и появилось после них; сказка — это вся средневековая культура («сказка была повсюду в жизни, в самых суровых верованиях и в самых очаровательных заблуждениях, в торжественных обрядах и в празднествах. Дух сказки царил в суде, в церкви и в театре»), и, наконец, сказка — это выражение души народа, еще не испорченной «новшествами сугубо материального плана, от которых нравственность и духовное развитие народов нисколько не выигрывают»[43]. Нодье всегда помнил сам и постоянно напоминал своим читателям, что человечество, подобно отдельному человеку, развивается от юности к старости, и развитие это ничего хорошего не приносит. В юности человечество было невинным и поэтичным от природы — между тем, старея, оно эти качества теряет. Вернуться в прошлое невозможно, но возможно частично воскресить его с помощью некоторых литературных форм — прежде всего, с помощью сказок. В юности народы мыслили сказками, потому что не умели мыслить иначе, а в старости обращаются к сказкам как к прибежищу от материального, позитивного нового века; сказочная стихия служит старому, разочарованному обществу заменой религии. «Выдумки переживают второе рождение в ту пору, когда иссякает власть настоящих или мнимых истин, из последних сил вдыхающих жизнь в изношенный механизм цивилизации. Вот что сделало фантастические сочинения такими популярными в последние несколько лет, вот что превратило их в главный литературный род той эпохи упадка или перехода, до которой мы дожили. […] Если бы человеческий ум, уже видевший вблизи все отвратительные черты мира действительного, не утешался до сих пор живыми и блестящими химерами, разочарование наше обернулось бы безутешным отчаянием, а общество единодушно стремилось бы к собственному уничтожению»[44]. От такого исхода способны уберечь сказки, которые, следовательно, для Нодье не только и не столько литература, сколько метафизическое лекарство и утешение, своеобразная религия вне рамок официального христианства.
Авторское предисловие к одиннадцатому тому собрания сочинений (1837), куда как раз и вошли «Сказки в прозе и в стихах», начинается с признания: «За те пятьдесят лет, в течение которых я сношу превратности реальной жизни, я нашел для себя лишь одно сколько-нибудь существенное утешение; оно заключается в том, чтобы слушать сказки или их сочинять»[45]. И далее в своей парадоксальной, намеренно эпатирующей манере Нодье утверждает: «Для нравственного здоровья народа умного и чувствительного не нужно ничего, кроме „Кота в сапогах“, „Красной Шапочки“, „Ослиной шкуры“ и „Тысячи и одной ночи“»[46]. Кстати, Нодье полагал, что главные литературные типы, которыми принято восхищаться в серьезной литературе, присутствуют и в сказках; в статье «О фантастическом в литературе» он называет Мальчика-с-пальчик, Синюю бороду и Кота в сапогах Одиссеем, Отелло и Фигаро детской литературы, которым суждена не менее долгая жизнь, чем «взрослым» героям[47].
Термин «сказка» (фр. conte) требует некоторых пояснений. Французское слово conte многозначно и покрывает гораздо больше смысловых полей, чем русская «сказка». Конечно, contes — это, прежде всего, только что упомянутые сказки Перро или «Тысячи и одной ночи». Но это еще и contes Лафонтена — по сути дела, стихотворные новеллы, и contes Вольтера, которые принято переводить на русский как «повести»; во времена Нодье термином conte обозначали также просто новеллы[48]. Сам Нодье тоже применял жанровое обозначение conte к текстам разного рода. Некоторые его contes — это рассказы о происшествиях реальных, хотя и кажущихся невероятными (сам Нодье называл их «подлинными фантастическими историями»[49]), причем герой здесь зачастую — простак, юродивый, «идиот», который несведущ в делах «цивилизации», но зато умеет разговаривать с птицами или бабочками (одна из «сказок» 1830-х годов так и называется «Батист Монтобан, или Идиот»). Это простодушное и наивное существо не от мира сего, чудак — не только любимый персонаж Нодье, но, возможно, и идеальный его читатель, способный поверить в то, что читателю-позитивисту показалось бы диким и смешным. Однако все эти герои у Нодье, как правило, кончают плохо — либо гибнут, либо, как главный герой «Феи хлебных крошек» Мишель-плотник, попадают в лечебницу для душевнобольных.
Счастливый исход возможен только в таких «сказках», какие Нодье причислял к «выдуманным фантастическим историям» (их образцом он называет сказки Перро). В них все происходит совсем не так, как в жизни; в них нет места «двоемыслию» и лицемерию, в них белое — это белое, а черное — это черное, в них честный побеждает плута, а добро торжествует над злом. В этом смысле к сказкам относятся все старинные книги, написанные «слогом простым и ясным» и содержащие в себе «всю премудрость, всю философию, всю поэзию», — не только собственно волшебные сказки, но и рыцарские романы, и народные легенды, и даже путешествия Гулливера и Робинзона — одним словом, все те книги, какие нашел Бобовый Дар в своей волшебной библиотеке.
Однако сказки Нодье отнюдь не исчерпываются этим «первобытным» простодушием. Лучшие из них — сказки для взрослых, полные ехидных намеков, понятных только взрослым. Они написаны человеком, который живет в старую, изверившуюся эпоху и всегда помнит об этом. В них всегда есть место снижающей иронии, которая показывает, что Нодье сам не очень-то верит в свою патриархальную утопию и в возможность сказочного разрешения конфликтов. В этом смысле очень показательна последняя фраза сказки «Бобовый Дар и Душистая Горошинка»: «Так кончаются волшебные сказки»; ее можно понять и в том смысле, что все кончилось хорошо для героев сказки, и в том, куда менее оптимистическом, смысле, что сказки вообще кончаются и наступает совершенно несказочная жизнь, где подобное счастливое развитие событий невозможно.
Настоящий Нодье начинается там, где волк рассуждает о «насаждении среди окрестных волчьих племен священных оснований нравственности» и о подготовке волков к «зерноядной» диете, «каковая и является главной целью волчьего совершенствования», или там, где сказочная принцесса Душистая Горошинка внезапно цитирует циничный афоризм острослова XVIII века Шамфора: «Самая красивая девица в мире может дать только то, что имеет», или там, где Лис, влюбленный в Курицу, говорит о своей любви словами заглавного героя трагического романа Б. Констана «Адольф», — то есть там, где в простодушную старинную сказку вторгается современность и насмешка над ней, а заодно и над самим автором и его заветными «грезами». Выше шла речь о выпестованной фантазией Нодье-философа фигуре «человека понимающего»; так вот, в сказке «Зеротоктро-Шах» эмблемой «возраста понимания», которую демонстрирует научному сообществу ученый-наперсточник, служит мерзкая обезьяна с голым задом.
* * *
Несколько слов о нашем сборнике. Сам Нодье книги с таким названием и с таким составом не напечатал. Однако обе части этого названия почерпнуты непосредственно из Нодье. С первой частью («сказки») мы уже разобрались. Осталось разобраться со второй. «Здравомыслящий насмешник» — выражение из помещенного в нашем сборнике «Живописного и индустриального путешествия», причем выражение, в котором потомки увидели очень точное автоопределение писателя: после смерти Нодье выходит сборник «Новеллы и фантазии здравомыслящего насмешника»[50]; П.-Ж. Кастекс, первым после долгого перерыва выпустивший большой сборник прозы Нодье[51], объединяет соответствующие новеллы в «цикл „здравомыслящего насмешника“»; Жан Рише дает своей книге об «Истории Богемского короля» подзаголовок «Шарль Нодье — здравомыслящий насмешник»[52]; последняя биография Нодье также называется «Шарль Нодье, здравомыслящий насмешник»[53]. Нодье, как уже говорилось, был таковым далеко не всегда; у него есть сочинения более однотонные: только неистовые, только сентиментальные и моралистические, только сказочные[54]. Но особенно он хорош там, где соединяет две стихии: возвышенного морализма и злой насмешки над общественными «психозами». Именно такие тексты представлены в нашем сборнике.
* * *
Переводы сказок «Золотой сон» и «Бобовый Дар и Душистая Горошинка», выполнены по кн.: Nodier Ch. Contes. P., 1961.
Переводы сказок «Лис, попавший в западню» и «Записки Жирафы» выполнены по кн.: Scènes de la vie privée et publique des animaux. R, 1842.
Перевод остальных сказок выполнен по кн.: Nodier Ch. Hurlubleu, Grand Manifafa d’Hurlubière et autres contes. Ed. J. Geoffroy, Dole, 2008.
Сказки «Золотой сон», «Левиафан» и «Зеротоктро-Шах» печатаются на русском языке впервые.
