— Ну, сестра Лавиния, теперь продолжайте, дорогая, — сказала мисс Кларисса, видимо облегчив душу.
И Лавиния снова заговорила:
— Мистер Копперфильд, мы с cecтpoй Клариссой самым серьезным образом обсудили ваше письмо, а также показали его нашей племяннице и говорили с ней по этому поводу. Мы не сомневаемся в том, что вам кажется, будто, вы ее очень, любите…
— Мне, кажется?! — горячо воскликнул я. — О, мэм!..
Тут Кларисса; бросила, на меня быстрый взгляд (так похожий на взгляд канарейки), как бы призывая не перебивать оракула, и я, извинившись, замолчал.
— Любовь, — сказала мисс Лавиния, взором прося у сестры, поддержки, — зрелая любовь, полная благоговения, преданности, не легко выражается словами; ее голос робок. Такая любовь, тиха, скромна, она прячется и ждет, как плод, своейзрелости. Порой наступает смерть, а такая любовь все еще зреет в тени…
Сестра кивала головой.
Разумеется, я тогда не понимал, что здесь был намек на воображаемую любовь злосчастного Пиджера, но, по важному виду, с каким мисс Кларисса кивала при этом головой, я заключил, что этим словам придается особое значение.
— Легкие увлечения очень молодых людей, — продолжала мисс Лавиния, — я говорю «легкие» по сравнению с глубоким чувством, о котором я только что упоминала, — не что иное, как песчинки рядом со скалой. И вот именно потому, что трудно узнать, будет ли юношеское увлечение продолжительно и постоянно, мы с сестрой и были долго в большой нерешительности, как поступить, мистер Копперфильд и мистер…
— Трэдльс, — подсказал мой друг, видя вопросительный взгляд мисс Лавинии.
— Прошу прощения, мистер Трэдльс, кажется, вы из корпорации адвокатов, не так ли? — промолвила мисс Лавиния, продолжая заглядывать в мое письмо.
— Совершенно верно, — ответил Трэдльс, покраснев до корней волос.
Хотя до сих пор я, в сущности, не слышал ничего подбадривающего, но я вообразил, что обе сестрицы, а особенно мисс Лавиния, в восторге от того, что в их семейном быту появился новый интерес, и стремятся извлечь из этого положения все, что можно. В этом я увидел светлый луч надежды. Мне казалось, что мисс Лавиния заранее предвкушает редкое удовольствие руководить такими двумя юными влюбленными, как мы с Дорой. А мисс Кларисса с не меньшим удовольствием готовится следить за тем, как будет руководить нами ее сестрица, не упуская при этом случая подать свой голос в тех вопросах, где она считает себя компетентной. Вот эти-то мои наблюдения и дали мне храбрость начать уверять тетушек, что я люблю Дору более пламенно, чем в силах даже что высказать или кто-либо может этому поверить. Я говорил, что все мои друзья, моя бабушка, Агнесса, Трэдльс, — словом, все, кто только знает меня, знают, как я люблю Дору и как любовь эта воодушевила меня. Я прибавил, что Трэдльс сможет подтвердить это. И тут мой друг, чувствуя себя словно в парламенте, благородно сыграл свою роль: красноречиво и вместе с тем просто и понятно он подтвердил мои слова. На тетушек это, видимо, произвело благоприятное впечатление.
— Позволю себе сказать, — прибавил Трэдльс, — что у меня имеется известный опыт в таких делах, ибо я сам обручен с одной из десяти дочерей девонширского священника и в данный момент еще не предвижу, когда мы сможем повенчаться.
— Значит, вы, мистер Трэдльс, в состоянии подтвердить то, что я сейчас сказала? — спросила мисс Лавиния, явно заинтересовавшись моим другом. — Ведь правда, любовь скромна, робка, прячется и способна ждать и ждать?
— Вполне согласен с вами, мэм, — ответил Трэдльс.
Мисс Кларисса взглянула на мисс Лавинию и с серьезным видом кивнула головой. Мисс Лавиния также многозначительно посмотрела на сестру и тихонько вздохнула.
— Дорогая Лавиния, вот вам мой флакончик с ароматическими солями, — проговорила мисс Кларисса.
Мисс Лавиния несколько раз понюхала поданный ей флакончик — мы с Трэдльсом при этом смотрели на нее с большим участием — и заговорила томным голосом:
— Мы, мистер Трэдльс, были с сестрой в большой нерешительности, как нам следует отнестись к расположению, или, быть может, только воображаемому расположению, друг к другу таких юных существ, как ваш друг мистер Копперфильд и наша племянница.
— Дочь нашего брата Фрэнсиса… — опять вмешалась мисс. Кларисса. — Если бы жена его при своей жизни считала уместным приглашать к обеду родных своего мужа (хотя, она, конечно, имела право поступать, как ей было угодно), тогда бы мы лучше знали дочь нашего брата Фрэнсиса… Но продолжайте, милая Лавиния.
Мисс Лавиния перевернула мое письмо и принялась смотреть в лорнет на свои аккуратно сделанные у моей подписи заметки.
— Мы считаем благоразумным, мистер Трэдльс, самим проверить эти чувства, — заявила она. — В настоящее время мы ничего не знаем о них и не в состоянии судить, насколько все это действительно так, как говорится. Поэтому мы можем согласиться исполнить только одну просьбу мистера Копперфильда — разрешить ему являться сюда.
— О, никогда, никогда не забуду вашей доброты! — воскликнул я, чувствуя, что с души моей свалился тяжелый камень.
— Но, мистер Трэдльс, — продолжала, мисс Лавиния, — мы предпочитаем, чтобы эти визиты мистера Копперфильда делались, так сказать, лично нам. Мы не можем признать формального обручения между мистером Копперфильдом и нашей племянницей до тех пор, пока не будем иметь случая, наблюдая за ними, увериться в их чувствах.
— Копперфильд! — поворачиваясь ко мне, сказал Трэдльс. — Вы, верно, согласитесь с тем, что ничто не может быть более справедливо и благоразумно, чем это?
— Конечно, ничто! — воскликнул я. — Глубоко сознаю это!
— При таком положении дел, — проговорила мисс Лавиния, снова заглядывая в свои заметки, — мы разрешим мистеру Копперфильду посещать наш дом, взяв с него честное слово в том, что он без нашего ведома никоим образом не будет сноситься с нашей племянницей и вообще не предпримет ничего относительно нее, предварительно не сообщив нам своего плана и не получив нашего одобрения. Мы чрезвычайно серьезно смотрим на эти условия, и они ни под каким видом не могут быть нарушены. Мы просили мистера Копперфильда явиться сегодня в сопровождении друга, пользующегося его доверием, — при этом она слегка наклонила голову в сторону Трэдльса, на что тот ответил поклоном, — чтобы по этому поводу не могло произойти никаких сомнений и недоразумений. Если мистер Копперфильд или вы, мистер Трэдльс, сколько-нибудь затрудняетесь дать нам сейчас подобное обещание, то в таком случае я прошу повременить и обдумать это.
В полном экстазе я воскликнул:
— Ни одного мгновения не нужно мне на обдумывание! — и тут же самым торжественным образом дал требуемое от меня обещание. Затем, призвав в свидетели Трэдльса, я громогласно заявил, что буду самым подлым человеком в мире, если посмею хоть на волос отступить oт своего обещания.
— Постойте, джентльмены, — сказала мисс Лавиния, поднимая руку. — Раньше, чем мы имели удовольствие видеть вас у себя, мы с сестрой решили, во всяком случае, дать вам четверть часа на размышление. Позвольте нам удалиться.
Напрасно уверял я, что нам нечего обдумывать, они все-таки настояли на своем. И вот обе птички выпорхнули из гостиной, умудрившись при этом не уронить своего достоинства. Как только мы остались один, Трэдльс стал поздравлять меня; я же чувствовал себя на седьмом небе. Ровно через четверть часа тетушки появились с таким же достоинством, как и удалились. Уходя и возвращаясь, они так шелестели своими платьицами, словно те были сделаны из осенних листьев.
Я снова повторил им свое обещание выполнить предписанные условия.
— Сестра Кларисса, — обратилась к ней мисс Лавиния, — остальное уж касается вас.
Мисс Кларисса, впервые расправив свои скрещенные руки, взяла мое письмо с заметками и уставилась в них.
— Мы будем счастливы, — начала она, — по воскресеньям видеть у себя за обедом мистера Копперфильда, если, конечно, это его устраивает. Обедаем мы в три часа.
Я поклонился.
— Два раза в неделю, — продолжала мисс Кларисса, — мы будем счастливы видеть мистера Копперфильда за чаем. Чай у нас в половине седьмого вечера.
Я еще раз поклонился.
— Два раза в неделю, но не больше, — прибавила мисс Кларисса.
Опять я поклонился.
— Быть может, мисс Тротвуд, о которой мистер Копперфильд упоминает в своем письме, соблаговолит навестить нас, — продолжала мисс Кларисса. — Раз для блага обеих сторон полезно видеться, мы охотно принимаем визиты и отдаем их. Когда же для блага обеих сторон полезнее не видеться (как это было с братом Фрэнсисом и его семьей), тогда — другое дело.
Я стал уверять их, что бабушка будет польщена и счастлива познакомиться с ними, хотя, признаться, в глубине души я далеко не был убежден в том, что они придутся по вкусу друг другу.
