Три часа между рейсами - Фрэнсис Скотт Фицджеральд

— Это всего лишь копия, так что нет смысла выхватывать ее из моих рук.

Он хорошо знал, как проворачиваются такие дела. Одно время — когда спрос на вестерны резко упал и в моду вошли криминальные боевики — ему довелось поработать над сценами шантажа и вымогательства.

— Адресовано Уильяму Бронсону. «Дорогой Билл, мы убили Тейлора. Следовало надавить на него гораздо раньше. Почему бы теперь не заткнуться? Твой Гарри».

Пэт чуть помедлил, прежде чем еще раз уточнить:

— Письмо датировано третьим февраля двадцать первого года.

Возникла пауза. Затем Гуддорф повернулся к Хелен Кэгл:

— Это ты писала? Я диктовал тебе этот текст?

— Нет, — призналась она испуганно. Вы написали это сами, а я потом вскрыла письмо.

— Понятно. И что вы от меня хотите?

— Много чего, — сказал Пэт и сам умилился чудесному звучанию этих слов.

— Может, уточнишь?

И Пэт стал уточнять, пространно описывая все, чего хотел бы достичь в свои сорок девять лет. Блестящая вырисовывалась карьера. И она обрастала все новыми яркими и сочными подробностями, по мере того как рассказчик поглощал одну за другой три большие порции виски. Особенно часто повторялась одна деталь: Пэт хотел, чтобы его уже завтра назначили продюсером.

— Почему обязательно завтра? — спросил Гуддорф. — Зачем такая спешка?

И тут в глазах Пэта показались слезы — самые что ни на есть искренние и неподдельные.

— Это ведь Рождество, — промолвил он. — Пусть это будет моим рождественским подарком. Я и так потерял впустую кучу времени. Слишком уж долго я этого ждал.

Гуддорф рывком поднялся из-за стола.

— Ни за что! — отрезал он. — Я ни за что не сделаю тебя продюсером. Это будет слишком жестоко по отношению к нашей компании. Лучше уж я предстану перед судом.

У Пэта от изумления отвисла челюсть.

— Что? Ты отказываешься?

— Категорически. Я скорее соглашусь сунуть голову в петлю.

Гуддорф развернулся и с каменным лицом зашагал к выходу.

— Что ж, поглядим! — крикнул Пэт ему вслед. — Это был твой последний шанс.

А в следующий миг, к его великому изумлению, с места вскочила Хелен Кэгл и, бросившись вслед за Гуддорфом, обхватила его руками прямо на ходу.

— Не беспокойся, Гарри! — вскричала она. — Я разорву эту бумажку! Это была всего лишь шутка, Гарри…

На этом месте она запнулась, вдруг обнаружив, что Гуддорф сотрясается от беззвучного хохота.

— Что тут смешного? — спросила она, вновь начиная злиться. — Или ты не веришь, что у меня есть эта бумага?

— О, я верю тебе вполне, — простонал сквозь смех Гуддорф. — Не сомневаюсь, что она у тебя есть, только это совсем не то, что вы думаете.

Он снова подошел к столу, сел и обратился к Пэту:

— Знаешь, что я сперва подумал про названную тобой дату? Я подумал, что это, должно быть, тот день, когда начался наш с Хелен роман. И еще я подумал, что она совсем спятила и собирается раздуть из этого скандал. А ведь столько воды утекло: она потом дважды выходила замуж и я два раза женился.

— Но это ничуть не объясняет содержание письма, — напомнил Пэт упрямо, хотя у него уже начало возникать нехорошее предчувствие. — В нем ты признаешься, что убил Тейлора.

Гуддорф кивнул.

— И я до сих пор считаю, что многие из нас приложили к этому руку, — сказал он. — Мы тогда попросту ошалели от бешеных денег — Тейлор, Бронсон, я и большинство других парней, раскрутившихся в этом бизнесе. И вот однажды мы в своем кругу решили, что пора бы попритихнуть и сбавить обороты, а то вся страна только и ждала, чтобы кто-нибудь из нас погорел по-крупному. Мы пытались убедить Тейлора действовать в том же ключе, но все было напрасно. И вот вместо того, чтобы дружно на него надавить, мы пустили дело на самотек. Кончилось все тем, что какая-то тварь его застрелила, но кто это сделал, я не имею понятия. — Он поднялся. — Точно так же кто-нибудь должен был надавить и на тебя, Пэт. Но ты был забавным парнем в те годы — и потом, у нас просто на все не хватало времени.

Пэт неожиданно шмыгнул носом.

— Меня-то как раз давили, — сказал он. — И еще топтали.

— Только сделать это следовало гораздо раньше — сказал Гуддорф. — Но я не оставлю тебя без рождественского подарка — хоть и не такого, какой ты ожидал. Вот этот подарок: мое обещание никому не рассказывать о сегодняшнем вечере.

Засим Гуддорф удалился, а Пэт и Хелен какое-то время просидели в молчании. Потом Пэт снова развернул листок.

— «Почему бы теперь не заткнуться?» — прочел он вслух. — А вот эту фразу он никак не объяснил.

— Почему бы теперь не заткнуться? — отозвалась Хелен.

Пэт Хобби всегда мог проникнуть на киностудию. Вот уже пятнадцать лет он более или менее (в последние пять — все менее) регулярно получал здесь работу, и лицо его давно примелькалось большинству охранников. Если же какой-нибудь излишне бдительный страж просил его предъявить пропуск, Пэт звонил с проходной букмекеру Луи, и все моментально улаживалось. Для Луи за многие годы студия тоже стала почти что родным домом.

Пэту было сорок девять лет. Сценарист по профессии, он никогда особо не утруждался сочинительством и даже не читал литературные «оригиналы», на которых основывались сценарии, ибо от чтения у него начинала болеть голова. Но в добрые старые времена немого кино можно было просто позаимствовать чей-нибудь сюжет, найти толковую секретаршу, взбодриться таблеткой бензедрина [89] и состряпать сюжетную линию, отдавая такой работе от силы шесть-восемь часов в неделю. Гэги и проработка сцен относились уже к ведению режиссера. С наступлением эры звука Пэт стал брать себе в напарники какого-нибудь жадного до работы юнца, поручая ему писать диалоги.

— У меня за плечами список фильмов — дай бог всякому, — в данный момент внушал он Джеку Бернерсу. — Все, что мне нужно, так это свежая идея да помощник — желательно не стопроцентный кретин.

Он поймал Джека на выходе из технического отдела в самом начале обеденного перерыва и теперь шел с ним по коридору в сторону столовой.

— Это ты должен подкинуть мне свежую идею, — сказал Джек Бернерс. — Времена сейчас тяжелые. Мы не можем платить деньги человеку, не имеющему идей.

— А откуда возьмутся идеи без денег? — резонно спросил Пэт, но тут же поспешил перестроиться: — Впрочем, одна идейка у меня созревает, могу рассказать за обедом.

«Авось что-нибудь придумается