отчаянием.
Как-то в сентябре я, который раньше не брал капли в рот, что бы ни случилось, напился до бесчувствия и, несмотря на уговоры Сатако, валялся посередине комнаты на полу, распластавшись, как краб. Неожиданно из Камакура приехала мать. Она тут же прошла к себе и позвала Сатако. Я, хоть и был пьян, понял, что это неспроста.
Прошёл целый час, прежде чем Сатако вернулась. Лицо её было заплакано.
— Что случилось? — спросил я, но она уткнулась мне в плечо и разрыдалась.
— Она требовала развода? — закричал я. Испугавшись, Сатако попросила дрожащим голосом:
— Да что бы она ни говорила, ты не огорчайся и не обижайся на неё, ведь она больная. Прошу тебя, ради бога!
— Нет, я этого так не оставлю! — возмутился я и бросился к комнате матери. Сатако даже не успела остановить меня и вошла вслед за мной. Я сел перед матерью и сказал:
— Вы велели Сатако развестись со мной, а не скажете ли почему? Мне всё равно, разводите, даже лучше будет, но прежде я хочу знать причину, и непременно. — Я был пьян и шёл напролом. У меня было такое выражение лица, что испуганная мать не могла произнести ни слова.
— Итак, я слушаю. По-вашему, в меня вселился злой дух, поэтому вы не в настроении? Ещё бы, ведь я сын этого духа!
Мать побледнела как полотно и, ничего не говоря, выскочила из комнаты.
А я так и уснул в её комнате. Когда я проснулся, уже трезвый, то увидел у изголовья встревоженное лицо Сатако. Мать тогда сразу же уехала.
С тех пор мы с матерью не встречаемся. Я приехал сюда, так как она сейчас в Иокогама. Бедной Сатако приходится разрываться между нами. Она простодушно верит, что в наших несчастьях виновен злой дух, и не догадывается об истинной причине.
И Сатако, и врач запрещают мне пить. Но что мне остаётся делать? И разве странно, что в моём положении я пью здесь бренди?
Теперь я совсем в руках дьявола судьбы. На самоубийство не хватает сил, опустился до того, что жду, пока смерть потихоньку приберёт меня.
Ну, что вы скажете? Вот вам моя жизнь. И вы говорите — закон причины и следствия. Это посложнее математики. Родная мать — враг отца, любимая жена — сестра. Факты! Никуда от них не денешься. Это моя судьба!
Если кто-нибудь сможет избавить меня от моей судьбы, я с благодарностью последую его совету. Он будет моим спасителем.
Затаив дыхание, я слушал его рассказ. Некоторое время мы сидели молча. Мне было жаль этого человека, попавшего в столь трагические обстоятельства. Но что я мог сказать?
— А что, если вам развестись?
— Пусть так, но что от этого изменится?
— Так что же, нет выхода?
— Да, это судьба. Ведь если я разведусь, мать не перестанет быть врагом отца, а жену я не смогу любить как сестру. Человек не в силах изменить прошлое и, вероятно, не может изменить своей судьбы.
Я пожал несчастному молодому человеку руку, молча поклонился и расстался с ним. Солнце уже садилось, окрашивая облака в пурпурный цвет заката. Оглянувшись, я увидел, что мой фаталист одиноко стоит на вершине холма, устремив взор вдаль, в море.
С тех пор я его не встречал.
1902
НЕОБЫКНОВЕННЫЙ ОБЫКНОВЕННЫЙ ЧЕЛОВЕК
Несколько молодых людей собрались и говорили о своих знакомых. Вот что рассказал один из них.
У меня есть друг детства — Кацура Сёсаку. Сейчас ему двадцать четыре года, он техник, по специальности электрик, служит в Иокогама в одной из компаний. И, по-моему, редкий, непохожий на других человек.
Нельзя сказать, чтобы он был исключительной личностью, и в то же время он незауряден, хотя и не является ни оригиналом, ни эксцентричным человеком. Скорее всего, его можно назвать необыкновенным обыкновенным человеком.
Чем больше я узнавал его, тем больше восхищался. Это, конечно, не то восхищение, которое вызывают такие великие люди, как Хидэёси [45] или Наполеон, рождающиеся раз в тысячелетие. Такого, как Кацура Сёсаку, способно породить любое общество. Более того, любое общество нуждается в таких людях, и если в нём появится хотя бы один такой, как Кацура, то общество уже можно считать счастливым. Вот что я имел в виду, когда говорил, что восхищаюсь им. И вот почему я назвал его необыкновенным обыкновенным человеком.
Я вам расскажу один случай из тех времён, когда мы оба учились в начальной школе. Однажды в воскресенье я со школьными друзьями отправился на гору Комацуяма играть в войну. Помнится, я был не то Хидэёси, не то Ёсицунэ [46]. Что можно ожидать от тринадцатилетних мальчишек? Мы там устроили целое побоище, а носились как угорелые и орали до тех пор, пока не пересохли глотки. И тогда мы всей ватагой сбежали с горы прямо в сад Кацура Сёсаку, расположенный у самого подножия. Без всякого разрешения налетели на колодец и утолили жажду.
Как раз в этот момент из окна второго этажа выглянул Сёсаку и посмотрел на нас. Заметив его, я крикнул: «Пошли с нами!» Но он с необычайно серьёзным видом покачал головой. Кацура Сёсаку, обычно не чуравшийся шалостей, неожиданно отказался играть.
Мы не стали уговаривать его и тут же пустились обратно на гору.
Наконец, набегавшись и валясь с ног от усталости, ребята начали расходиться по домам. По дороге я заглянул к Кацура. Поднявшись на второй этаж, я увидел, что он сидит на стуле за «столом» и с увлечением читает какую-то книгу.
Следует объяснить, что представляли собой эти «стол» и стул. «Стол» был дешёвым японским столиком на двух подставках. Стул ему заменяла скамеечка для ног, прибитая к простому ящику. Правда, Сёсаку относился к своему изобретению весьма серьёзно. Помнится, его привели в восторг слова учителя о том, что сидеть за японскими столиками вредно для здоровья. И он недолго думая реализовал эту идею. С тех пор он всегда занимался за этим столом, на котором у него были аккуратно разложены книги, в основном учебники. Тушь и кисти никогда не валялись как попало. Но всё же было как-то странно, что он в воскресенье, в такую прекрасную погоду сидит, не отрываясь, над книгой. Подойдя к нему, я спросил:
— Что это ты читаешь?
Это была толстая,
