Он вспомнил, как несколько месяцев назад встречал этого мистера Брука, оказавшегося не таким уж чистосердечным. Чарльз тогда по оплошности не предоставил к услугам лорда Чемберлена своего адъютанта для подготовки собственного визита к королеве и, нарушив это незыблемое правило для всех властителей, просто передал заявку за подписью: Ч. Брук, раджа Саравака. Ну и чего еще мог ожидать мистер Брук, кроме сдержанного приема? Да и откуда придворным знать, говорила рани, о Саравакском государстве, если он никогда о нем не рассказывал? «Они должны знать о нем абсолютно всё даже без моих напоминаний», - орал Белый раджа.
Этот промах был внимательно подмечен двором, и Виктория иронично заявила, что рада принять «мистера Брука, раджу Саравака». Чарльзу ясно дали понять, что он остается частным лицом, и лишь в правление Эдуарда VII мистеру Бруку пожаловали придворный чин, следовавший непосредственно за царствующими магараджами.
С тех пор отношения между Короной и Белым раджей заметно ухудшились, особенно, когда он попросил отдать под его протекторат весь Бруней или позволить Сараваку принимать любые равноценные меры. Британское правительство подняло большой шум и, как никогда, упорствовало в своем вето на любые территориальные изменения, что, естественно, касалось и приобретения Барама. Сколько бы ни толковали о шантаже, в 1856 году Пальмерстон применил точно такой же метод, разъясняя Омару Али, что аннексия Лабуана - это цена за британское прощение.
Именно тогда Чарльза назначили Командором итальянской Короны, он случайно узнал о гибели Рейбена Джорджа Брука, пропавшего без вести во время кораблекрушения на пути в Австралию, и тогда же рани Маргарет подарила ему сына. С самого рождения в Лондоне 26 сентября 1874 года Чарльз Вайнер де Виндт Брук был награжден титулом раджи муды и приравнен к законному наследнику. Когда следующей весной его родители вернулись в Саравак, ребенка поручили заботам Макдугаллов, удалившихся в Шоруэлл на острове Уайт. Эти не уберегшие ни одного из своих многочисленных чад и теперь уже постаревшие Филемон и Бавкида жили в прелестном доме с нависающей над маленькими глазами-окнами крышей, который приседал до земли в зарослях гортензий и штокроз.
Радж оставался незащищенным от сомнительного соседства. Сам он не был предметом непосредственного вожделения, однако неясное положение Брунея всегда привлекало толпы мечтавших сорвать большой куш авантюристов: история сэра Джеймса Брука у многих распаляла воображение. Бруки были не единственными Белыми раджами, хоть этот титул и принадлежит им по праву. Например, управляющий британской колонией на Борнео Александр Хэйр стал раджей, занимался работорговлей, проводил жизнь в праздности и кутежах, а впоследствии прозябал на одном из Кокосовых островов и умер в нищете на Суматре. Преподобный отец Карлос Квартерон, тоже торговец, а на досуге мелкий пират, нашел клад, стал главой католической миссии Лабуана, вел жизнь раджи и до самых седин работал двойным агентом - на манильское правительство и против манильского правительства, живо интересовавшегося в ту пору тогда архипелагом Сулу. Уильям Ч. Кауи, Карл Шомбург и капитан Росс жили по-королевски и под успокоительной ширмой «Лабуанской торговой компании» вели торговлю оружием между Сабахом и султанатом Сулу, который Испания как раз пыталась подвергнуть блокаде. Уволенный из Американского флота моряк Клод Ли Мозес выдавал себя при дворе брунейского султана за консула Соединенных Штатов и, ссылаясь на американский договор 1850 года, добился концессии, которую поспешно сбыл с рук некоему Джозефу Торри. Сам же Торри купил у султана титулы раджи Амбонга и Маруду, а также магараджи Сабаха. Наконец, самым опасным и хитрым из всех был фон Овербек - бывший капитан китобойного судна в Беринговом проливе, бывший торговец опиумом в Гонконге и бывший консул Австро-Венгрии, получивший на этом последнем посту титул барона. Такая вот душевная компания.
Каким бы пронырливым ни был Чарльз, он не Умел, в отличие от мистера Торри и барона фон Овербека, плести пестрые узоры перед султаном Мунимом, который, со своей стороны, искал оптимальный способ продавать разным людям одни и те же концессии и дворянские титулы. Так или иначе, в конце 1877 года барон и его Гонконгский коммандитист, крупный торговец опиумом Альфред Дент приобрели у султана и его военного министра огромную территорию, включающую весь северо-восток Борнео, побережья Китайского моря, морей Сулу и Сулавеси. То был отхваченный темным способом большой кусок, чьи обладавшие абсолютным правом собственности покупатели пользовались всеми связанными с верховной властью доходами и правами, не говоря уж о привилегии чеканить монету, взимать таможенные пошлины и содержать армию. Досадная деталь - большинство уступленных стариком Мунимом территорий принадлежали его соседу султану Сулу, человеку бывалому: он и сам нередко распоряжался правами на подчинявшийся банджермасинскому султану район Бероу. Поэтому он благожелательно отнесся к фон Овербеку, когда тот предложил второй акт о передаче. Все шло как по маслу, и участие британского подданного Альфреда Дента придавало затее типично английский характер; можно было также рассчитывать на активную помощь нового губернатора Лабуана сэра Уильяма Худа Тричера.
В ответ на эту грозную новость Испания, Соединенные Штаты и Голландия заявили бурный протест и пригрозили санкциями, но затем мало-помалу угомонились. Белый раджа Саравака был не столь уступчивым соседом. Он напомнил о знаменитом договоре 1847 года и на шумной встрече даже попытался переубедить сэра Уильяма Худа Тричера. «Компания Борнео» ссудила Чарльзу двадцать тысяч фунтов стерлингов, с помощью этой суммы он надеялся окончательно подорвать влияние Дента и вынудить Мунима отказаться от северного побережья до самого Маруду. Тогда султан склонился бы к переговорам и даже, возможно, включил бы в соглашение Барамский бассейн, племена которого открыто бунтовали против его юрисдикции. Этот план в очередной раз сорвало вмешательство сэра Уильяма.
Чарльза бесило, что Форин Оффис препятствовал интеграции Барама, но полностью одобрил передачу громадной территории Денту и Овербеку. Оба этих весельчака полагали, что обрели несокрушимую опору в действительно ратифицированном, несмотря на приход к власти либералов, законном сертификате, знаменовавшем решающий поворот в истории коммерческого империализма. Этот документ был составлен в пользу нового фонда - «Британской компании Северного Борнео»[78], которой Дент за сто двадцать тысяч фунтов стерлингов уступил все свои права. Приобретение же Барама отодвигалось пока что в туманное будущее.
В Кучинге Белый раджа основал национальную судоходную компанию, торжественно открыл Торговую Палату и воздвиг новый Суд, снабдив его совершенно излишними башенными часами. Рядом с Астаной построили также обошедшееся в восемь тысяч долларов оборонительное сооружение - большой зубчатый донжон, сразу ставший символом Кошачьего города и названный фортом Маргарита. Его расположение было старательно выверено, и, господствуя над дальней речной перспективой, он позволял избежать любых нежелательных сюрпризов. В целом бояться Кучингу было некого, но почем знать? В людской памяти навсегда сохранилось восстание 1857 года. Башню Астаны покрывала кишевшая птицами и порой расцветавшая ползучая лиана. Жители страны, где каждой вещи приписывается магическая сила, верили, что растение приносит удачу, и это, похоже, подтвердилось рождением в августе 1876 года Бертрана Уиллса Дэйрелла Брука.
Тем временем Чарльз искренне и энергично взялся за отмену рабства. Впитав с идеями дядюшки Джеймса принципы Джона Локка, он посвятил себя этой цели ради престижа и во имя гуманности. Наконец, в его нынешней ситуации это было просто неизбежно. Чарльз Брук благоразумно не форсировал события. Последовательные законодательные решения и ряд поправок привели, в конечном счете, к декрету раджи, предписывавшему освобождение в пятилетний срок всех рабов. Проведав об этом, рабы поняли, что у хозяев почва уходит из-под ног, и, снизив свою производительность, плавно перешли к глубоко продуманной, сводившей доходы к нулю забастовке. Так как хозяева больше не дорожили обременявшими их людьми, рабство должно было исчезнуть само собой, и несколько лет спустя раджа получил возможность упразднить ставший уже ненужным декрет.
Жизнь Белого раджи пришла в равновесие. Он не считал себя ни счастливым, ни несчастным, и любой вопрос на эту тему вызывал у него удивление. Хотя Чарльз не выбирал образ жизни по собственной воле, такой уклад оказался наиболее для него подходящим. Но эта жизнь чуть было не оборвалась раньше времени.
Для беглого осмотра капитского побережья Чарльз взял баркас с маленьким водоизмещением. Когда поднялись до Баллеха, матросы увидели приближающуюся бину - большую донную волну, которая, внезапно проносясь по рекам Борнео, сметает все на своем пути. Катившая громадные завитки волна двигалась с ревом разъяренного океана. Она была странного, почти янтарного, но какого-то нечистого и зловещего цвета. В один миг она обрушилась на лодку и погребла ее под двенадцатифутовой толщей воды. Первая волна отступила, но за ней тотчас поднялась вторая, еще яростнее. Крики матросов заглушил грохот, и подхваченный кипящим вихрем серой пены баркас швырнуло на гребень бины. За второй последовала третья волна, и баркас мгновенно ушел под воду, а затем вынырнул вверх дном: людей накрыла своим панцирем увлекаемая течением безумная черепаха. Чарльз сумел всплыть на поверхность и, устремившись к берегу, ухватился за низкую ветку. Ветка сломалась, и сметенный новой волной раджа потерял сознание. Он пришел в себя на откидной койке форта Баллех: посланная на подмогу правительственная праху успела как раз вовремя и спасла Белого раджу.
