– Ко мне в окно ярко светит луна, но сейчас она в облаках,– сказал Жак.– Подождем немного, станет посветлее, и легче будет искать.
В ожидании луны молодые люди разговорились. Беседа в темноте, в тесной комнатке, в весеннюю ночь! Беседа, сначала легкомысленная и незначительная, становится все задушевнее. Вы сами знаете, читатель, к чему это приводит… Слова становятся все туманнее, все больше недомолвок, голос звучит все тише, речь прерывается вздохами… Руки встречаются и договаривают мысль, которая от сердца передается устам и… О, молодые пары, поройтесь в своих воспоминаниях, и вы увидите, как это произошло. Вспомните, молодой человек, и вы, молодая женщина, идущие сейчас под руку, что два дня назад вы еще не знали друг друга. Наконец луна сбросила свое покрывало, и яркий свет залил каморку, мадемуазель Франсина слегка вскрикнула, очнувшись от мечтаний.
– Что с вами? – спросил Жак, обнимая ее.
– Ничего,– прошептала Франсина.– Мне показалось, будто кто-то стучится.
И незаметно для Жака она ногой подтолкнула под шкаф только что замеченный ею ключ. И зачем только он нашелся!
Первый читатель. Во всяком случае, такую историю я не дам читать своей дочери.
Второй читатель. Я до сих пор еще не видел ни одной пушинки с муфты мадемуазель Франсины, да и о самой девушке не знаю, беленькая ли она или черненькая и как сложена.
Терпение, читатели, терпение! Я обещал вам муфту и в конце концов преподнесу вам ее, как мой друг преподнес ее своей бедной подружке Франсине, которая стала его любовницей, о чем несколькими строками выше выразительно говорит многоточие. Франсина была беленькая. Беленькая и веселая – а это встречается не так уж часто. До двадцати лет она не ведала любви, но, смутно предчувствуя свой близкий конец, сознавала, что медлить не следует, если она хочет с ней познакомиться. Она повстречала Жака и влюбилась в него. Их связь продолжалась полгода. Они увлеклись друг другом весной, а разлучились осенью. У Франсины была чахотка, она знала об этом, знал и ее друг. Недели через две после их встречи Жаку сообщил об этом его товарищ, врач.
– Она уйдет от нас, как только пожелтеют листья,– добавил он.
Франсина слышала эти слова и увидела, в какое отчаяние повергли они ее друга.
– Что нам до желтых листьев? – говорила она, и в улыбке ее светилась искренняя любовь.– Что нам до осени? Сейчас лето, и листва зеленая, надо пользоваться этим, дорогой мой… Когда ты заметишь, что я собираюсь уйти из жизни, обними меня покрепче, поцелуй и запрети уходить. Ты ведь знаешь – я послушная, я и останусь.
И прелестное создание в течение пяти месяцев с песней и улыбкой на устах шло по тяжкой стезе богемы. А Жак охотно поддавался самообману. Его приятель не раз говорил ему:
– Франсине хуже. За ней нужен уход.
Тогда Жак бегал по всему Парижу, чтобы раздобыть денег на лекарство, но Франсина и слышать не хотела о лекарствах и выбрасывала их за окно. По ночам, когда ее бил кашель, она потихоньку выходила на лестницу, чтобы Жак не слышал.
Однажды они вдвоем поехали за город, и Жак увидел дерево с чуть пожелтевшей листвой. Он с тоской взглянул на Франсину, которая, задумавшись, медленно шла рядом с ним.
Она заметила, что Жак побледнел, и поняла его мысль.
– Какой ты глупыш,– сказала она, целуя его,– ведь сейчас только июль. До октября еще целых три месяца. Если мы будем любить друг друга, как теперь, днем и ночью, мы удвоим срок, который нам дано прожить вместе. Наконец, если мне станет хуже, когда пожелтеют листья, мы переселимся куда-нибудь в сосновый лес – ведь сосны не желтеют.
В октябре Франсина слегла. Товарищ Жака лечил ее… Комнатка, в которой они жили, помещалась на самом верхнем этаже и выходила во двор, где росло одно-единственное дерево. С каждым днем ветви его все больше оголялись. Жак занавесил было окно, чтобы больная не видела дерева, но Франсина потребовала, чтобы занавеску сняли.
– Любимый мой,– говорила она Жаку,– я дам тебе в сто раз больше поцелуев, чем на дереве листьев…– И добавляла: – К тому же, мне гораздо лучше… Скоро я начну выходить. Но тогда уже будет холодно, мне не хочется, чтобы у меня были красные руки,– купи мне, пожалуйста, муфту.
И больная все время только и мечтала, что о муфте.
В канун дня всех святых Франсина заметила, что Жак как-то особенно печален, ей захотелось подбодрить его, и, чтобы доказать, что ей лучше, она встала.
Как раз в это время к ним пришел доктор, он заставил ее лечь.
– Жак,– шепнул он товарищу,– мужайся! Все кончено, Франсина скоро умрет.
Жак залился слезами.
– Теперь можешь давать ей все, чего она захочет,– добавил доктор.– Надежды больше нет.
Франсина с первого же взгляда догадалась, что сказал доктор.
– Не слушай его,– вскричала она, протягивая к Жаку руки,– не слушай! Он говорит неправду. Завтра мы с тобой поедем куда-нибудь… завтра день всех святых. Будет холодно, сходи купи мне муфту… Очень прошу тебя, я боюсь отморозить руки…
Жак собрался было уйти вместе с товарищем, но Франсина задержала врача.
– Сходи за муфтой,– попросила она Жака,– выбери какую-нибудь получше, чтобы мне ее подольше носить.
А когда Жак ушел, она сказала врачу:
– Да, доктор, я скоро умру, и я это знаю… Но пока я еще жива, дайте мне что-нибудь такое, что вернуло бы мне силы на одну только ночь. Прошу вас, помогите мне стать опять красивой на одну только ночь! А потом пусть все кончится, раз господу не угодно, чтобы я еще пожила…
Врач старался как-нибудь утешить ее, но вот в комнату ворвался холодный ветер и швырнул на постель больной желтый листок, сорванный с дерева во дворе.
Франсина отдернула полог и увидела совершенно обнаженные ветки.
– Последний! – прошептала она и спрятала листок под подушку.
– До завтрего вы не умрете,– сказал доктор.– Впереди еще целая ночь.
– Какое счастье! – воскликнула девушка.– Зимняя ночь… Долгая!
Жак вернулся. Он принес муфту.
– Что за прелесть! – воскликнула Франсина.– Я возьму ее, когда пойду гулять.
Ночь она провела с Жаком.
На другой день, в праздник всех святых, когда раздался полуденный благовест, началась агония, и тело Франсины стало содрогаться от озноба.
– Руки озябли, – прошептала она,– дай мне мою муфту.
И она погрузила ручки в мех…
– Кончено! – сказал доктор Жаку.– Поцелуй ее.
Жак приник губами к устам подруги. В самое последнее мгновение Жак и его друг хотели взять у умирающей муфту, но она крепко прижала ее к себе.
– Не надо, не надо, не отнимайте! Сейчас зима. Мне холодно. Милый мой! Бедняжка!… Милый мой Жак… что-то с тобою станется? О боже мой!…
В этот день Жак осиротел.
Первый читатель. Я так и предвидел, что история будет не из веселых.
Что ж поделать, читатель! Не все же смеяться.
Это было утром в день всех святых. Франсина только что умерла.
У ее изголовья находились двое мужчин. Тот, что неподвижно стоял, был врач, другой опустился на колени и без конца целовал ее руки, словно пытаясь их согреть,– это был Жак. Уже шесть часов он пребывал в каком-то тягостном оцепенении. Но вдруг за окном заиграла шарманка, и эти звуки вернули его к действительности.
Шарманка наигрывала мелодию, которую обычно по утрам, едва проснувшись, пела Франсина.
В душе Жака вспыхнула безрассудная надежда, какая только и может зародиться в минуту бурного отчаяния. Он мысленно перенесся в прошлое, на месяц назад, в те дни, когда Франсина лежала тяжело больная. Он забыл настоящее и на миг вообразил, будто она только уснула и вот-вот проснется с утренней песенкой на устах.
Но не успели еще замолкнуть звуки шарманки, как Жак опомнился. Уста Франсины были навеки сомкнуты, предсмертная улыбка уже отлетела с ее губ и смерть наложила на них свою печать.
– Не падай духом, Жак,– сказал врач.
Жак встал и спросил, пытливо глядя на доктора:
– Все кончено, правда? Надежды больше нет?
Доктор ничего не ответил на этот печальный бред, он подошел к постели и задернул полог, затем вернулся к Жаку и протянул ему руку.
– Франсина умерла…– проговорил он.– Мы знали, что это должно случиться. Бог нам свидетель, мы сделали все, что было в наших силах, чтобы спасти ее. Она была славная девушка, Жак, и очень любила тебя,– даже больше и по-иному, чем ты любил ее. Ведь она жила только любовью, а у тебя в жизни было еще и другое. Франсина умерла… но еще не все кончено, теперь надо похлопотать о похоронах. Мы оба займемся этим, а соседку попросим посидеть здесь.
Жак покорно последовал за другом. Весь день они хлопотали в мэрии, в похоронном бюро, на кладбище. У Жака не оказалось денег, и доктору пришлось заложить свои часы, кольцо и кое-что из одежды, чтобы заплатить за похороны, они были назначены на следующий день.
Домой молодые люди вернулись поздно вечером, соседка заставила Жака немного поесть.
– Хорошо, я поем,– сказал Жак,– я прозяб и должен подкрепиться, потому что всю ночь буду работать.
