осел эдакий! — крикнул Брне. — Чего ревешь? Пошел вон, ослиное отродье!
— Спасибо вам, настоятель, что назвали брата настоящим именем! — съязвил Вертихвост.
Сердар, весь взъерошенный, двинулся на Вертихвоста. Тетка бросился их разнимать. Квашня, Бурак и Кузнечный Мех притворили за собой двери. Баконя, скрежеща зубами, сбежал вниз и повел отца со двора.
— Не хватает еще тебе раздувать ссору! Почему не послал за мною слугу?
— Скажи мне перво-наперво, что тут опять творится? Что с дядей? Что с другими фратерами? И что с тобой, мой бедный мальчик? Отощал совсем, словно целый год болел!
— Беда, отец! С виду будто все в порядке, а на самом деле беда, большая беда. С некоторых пор все пошло кувырком. Все друг на друга косятся, точно отравы боятся. Упаси бог! Просто невмоготу, впору бежать да и только.
— Не глупи, несчастное дитя! — стал убеждать сына умный староста, озираясь по сторонам. — Как раз и смотри теперь в оба, ты… Сейчас все тебе растолкую. Уйдем-ка подальше! Подальше отсюда!
Они направились в рощицу и уселись в тени, неподалеку от переправы.
— Значит, и у вас новости, если говоришь: «сейчас все растолкую»? Уж не беда ли какая?
Староста повертел головой и шумно вздохнул.
— Беды нет, слава господу и пресвятой деве, но… Впрочем, начну по порядку! Так вот зачем я пришел: известно ли тебе, что дядя собирает долги у всех, всех, кто только ему должен? Знаешь? — спросил Космач, глядя прямо в глаза сыну.
— Нет! — небрежно кинул Баконя. — Ну и что же?
— Как «ну и что же»? — возмутился староста. — Да ты понимаешь, что к рождеству богородицы в келье соберется уймища денег? Вра к этому сроку требует возврата долгов с процентами. К примеру, в одном нашем селе Рёвы должны ему около двухсот талеров. Стонут люди, но что поделаешь! Хоть лопни, а отдавать надо, иначе грозится в суд подать; а там еще и за издержки взыщут! Всем судом грозит! Но зачем он это делает? Может, близкую смерть чует? Вот и Барица дурной сон видела…
— Ей-богу, оставь сны в покое и говори прямо: что тебе надо?
— Так вот что: нынче осенью у дяди скопится великое богатство, и… того… как бы оно не попало в чужие руки…
— Отец! — крикнул, бледнея, Баконя.
У старосты снова задергались усы, он кинул недоумевающий взгляд на сына и продолжал:
— Я говорю: гляди в оба, примечай, куда дядя положит деньги, потому что навряд ли он будет держать их у себя. — И, широко улыбнувшись, прошептал: — А ты уже решил, что я тебя подговариваю на…
Баконя оглянулся.
— Клянусь пресвятой девой, и об этом следовало бы словечком перекинуться…
— Никаких словечек, иди-ка ты домой! — сказал Баконя, поднимаясь.
— Да погоди ты, несчастное дитя, неужто и ты от меня отступишься? Разве нельзя уж и пошутить с тобой? Как это: «Иди домой, ступай откуда пришел!» Словно вас человек глазами съест! И в конце концов монастырь принадлежит общине, наши предки его воздвигали, и вы не имеете права гнать отсюда людей.
— Да кто это «вы»? — спросил Баконя.
— Все вы! Первый Квашня, не ответивший мне даже на «Иисуса», потом Навозник, прогнавший меня из кухни; и вот ты сейчас, родное мое детище… Нечего сказать, обрадую я Барицу и твою сестрицу Косую, что выходит замуж…
— Что? Антица выходит замуж? За кого? Почему сразу не сказал? — спросил Баконя, снова усаживаясь.
— Да вот, мир им да лад, посватал ее старший Юричев…
— Шимета, да? Шимета Скопец? — прервал его Баконя. — Ну, клянусь богом, славный и красивый парень. Очень рад!
— Какая уж красота, какая радость, ежели не на что свадьбу справить! Без двадцати талеров никак не обойдешься, не считая хозяйского добра. Потому, милый, и пришел! Надеялся, даст Брне. Просто ума не приложу, что теперь делать! Зайду-ка я к нему после обеда… может, подобреет, как выспится!.. Жалко, что не послушал Барицу! Она посылала меня еще до обручения! «Ступай, говорит, сейчас же к Иве! Надо, чтобы Ива знал об этом раньше! Он послушник, значит, поважнее нас всех, и следовало бы у него первого испросить согласие!» Вот, сынок, какую тебе новость принес!
Баконя задумался. Как все на свете быстро меняется! Косая выходит замуж за Скопца; правда, Шимета на семь лет старше его, но сколько раз он, Баконя, гонялся за ним с камнями! Не успеешь оглянуться, как появятся маленькие Юричевы, которые будут называть его «дядей» и целовать конец веревочного пояса, когда он приедет в Зврлево! А мать, что хотела спросить у него согласия на брак Косой со Скопцом! Бедная, добрая мама! Правда, так не сделали, но разве это все не говорит, что она уже не считает его ребенком, которому можно давать затрещины? Потом, глядишь, выйдет замуж Чернушка, женится Заморыш, подрастет Пузан… а там и вся зврлевская мелюзга повзрослеет, а старшие улягутся в могилу! Представив себе мать, седую, сгорбленную, беззубую, Баконя загрустил и глубоко вздохнул…
— Что же, зайти к нему, как скажешь? — спросил отец.
Вопрос отца вывел Баконю из задумчивости.
— А? К дяде?.. Ни в коем случае! И не пытайся! Он думает, что ты ушел! Боже сохрани, если еще раз тебя увидит! Вконец взбеленится!
— Но что же делать, сынок? Двадцать талеров мне позарез нужны, лопни глаза, а из хозяйства ничего не выжать. Да что толковать, сам знаешь!
— Не могу я тебе помочь! — с грустью сказал Баконя. — Потерпи несколько дней, постараюсь выпросить у дяди пять-шесть талеров и принесу тебе.
— Нет! Нет! Нет! — воскликнул староста, качая головой. — И пять-шесть талеров это мало, и приходить в Зврлево тебе не следует: ведь эти взбесившиеся вратеры, чего доброго, возьмут и обратно не пустят…
— Чем же тебе помочь? — сказал Баконя, вставая. Потом, надув щеки, предложил: — Пожалуй, попрошу у фра Якова одолжить мне пять талеров, а там уж как-нибудь уломаю дядю отдать долг.
