Холодало. Неджма взяла руку Баддави, и он перебрался к ней через спящую девочку. Она прижалась головой к его груди, ощутила биение его жизни, вдохнула его запах. Они долго лежали неподвижно, глядя в темноту. Потом юноша ощутил растущее желание и снял одежду. У Неджмы закружилась голова, она задрожала. «Тебе страшно?» — с нежным участием спросил Саади. Она в ответ прижалась к нему еще тесней и что было сил обхватила его руками и ногами. Она дышала часто, как будто долго бежала, и не думала ни о чем, кроме холодной ночи, ярких звезд, разгоряченного тела Саади и его мужского естества, разрывающего ее пополам.
Они уходили все дальше на юг. Время от времени с вершины холма открывалась темная линия побережья. Дальше их путь лежал на Джеммаль, вверх по течению пересохших рек. Коза и козленок бежали следом, пили воду из тех же колодцев и ели те же коренья, что люди. Каждое утро и каждый вечер, досыта накормив Лулу, они пили парное молоко, и оно придавало им сил. Саади научил Неджму доить, зажимая между пальцами набухшие соски.
Они ели миртовые ягоды и плоды земляничника. Боясь солдат, никогда не заходили в города. Война была повсюду. Где-то далеко, в невидимой дали, грохотали орудия. Многие дома были полностью разрушены, на дорогах валялись кости убитых лошадей и ослов, земля была изрыта воронками от снарядов. Однажды, в горах близ Аззуна, в небе раздался ужасающий грохот. «Констеллейшнс» медленно проплывали над головой Неджмы и Саади, их страшная тень заключила застывшие фигурки людей в центр полукруга. Коза с козленком кинулись спасаться в заросли колючего кустарника. Когда самолеты исчезли за горизонтом, дрожавшая всем телом Неджма опустилась на землю, прижимая к груди рыдающую девочку.
— Не бойся, они летят на юг, в Иерусалим, — сказал Саади, никогда прежде не видевший самолетов так близко.
Чтобы подобраться к перепуганной козе, ему пришлось применить хитрость и встать против ветра, как при охоте на кроликов.
До самого вечера они шли на восток, в направлении Хауараха, на закате добрались до долины Аззуна и расположились на ночлег на берегу реки, под акациями. Вечер был прохладный, в листве шумел ветер, в небе кружили летучие мыши. Из стоявшей неподалеку заброшенной оливковой рощи доносился аромат прежней, давно забытой, мирной жизни. Журчание воды, шорох акаций и карликовых пальм, благоухание зелени заставляли забыть о голоде, жажде и войне, которые отнимали жизнь у женщин и детей, гоня их прочь из собственных домов, и о той страшной болезни, что оставляла отметины на теле и лице подростков и сожгла тело Румии. Неджма как наяву услышала голос Ааммы Хурии: «Уходи отсюда! Беги! Мы все умрем».
Саади спустился к реке, искупаться перед молитвой. Он обратился лицом к долине своего детства Аль-Муджиб и коснулся лбом песка. Когда ночная тьма окутала берег, Саади разделся и поплыл против течения.
Неджма, не снимая шаровар, вошла в холодную воду с ребенком на руках. Лула расплакалась, и Неджма начала ее успокаивать, шепча нежные слова. Ей вдруг стало весело, хотелось смеяться. При свете звезд река сверкала, как серебряная лента в оправе черных берегов. Акации шелестели листвой под порывами ветра.
Когда Неджма выбралась на песок, Саади уже успел подоить козу. Он дал Луле теплую бутылочку, потом они по очереди напились молока из оловянной миски. Неджма хотела развести огонь, чтобы согреться, но Саади боялся, что костер заметят солдаты. Они поели ягод, диких фиг и по горсточке горьких оливок. Ребенок спал на песке, завернутый в покрывало Неджмы.
Они легли, не раздеваясь, лежали и слушали, как ветер шумит в кронах деревьев, как нескончаемо плещет волной река. Саади склонился к лицу Неджмы, коснулся губами ее губ, и она напиталась его жарким, пьянящим дыханием. Когда он взял ее, она не испытала боли и обвилась вокруг него, слушая бешеный стук его сердца.
Они решили остаться в долине и устроились у глубокого и синего, как море, озерца. По берегам росли акации, тамариск и одичавшие оливы, над водой летали птицы. На высившемся над долиной холме Саади обнаружил развалины фермы — несколько высоких каменных и глинобитных стен и остатки обуглившейся крыши. Огонь уничтожил все вокруг, пощадив лишь загон для скота. Неджма не захотела войти в дом мертвых, Саади запер коз в загоне и соорудил шалаш ниже по течению реки.
Время в долине текло медленно и спокойно. По утрам Неджма смотрела, как над рекой, между холмами, встает солнце. Сверкающая вода напоминала сотканную из искорок дорогу меж двух темных берегов. Небо светлело, и из мрака выступали скалистые утесы. Она шла к озерку, оставив Лулу спать в шалаше, и мыла тело, лицо и голову, а потом молилась, обратившись лицом на восток. После молитвы девушка разжигала костер из собранных Саади сухих веток и бросала в котелок белый козлобородник, дикую морковь и другие терпкие горькие коренья, названий которых не знала. Они разводили огонь только на рассвете — Саади уверял, что его не заметят с самолета. Из-за тумана Неджме начинало казаться, что война, должно быть, закончилась и все, кто был в лагерях в Тукраме и Нур-Шамсе, погибли, а солдаты вернулись по домам.
Напоив Лулу молоком, Неджма устраивалась в тени тамариска и смотрела на воду: она давно не чувствовала такого покоя в душе и мира вокруг. Прикрыв глаза, Неджма вспоминала, как плещется море у скал, как кричат чайки, сопровождая к пристани рыбацкие лодки.
Саади уходил на поиски пропитания. Босой, одетый в шерстяную тунику, с белым, скрывающим лицо и волосы покрывалом на голове, он карабкался по каменистым холмам, чтобы набрать кореньев и миртовых ягод. Однажды он нашел в ветвях акации похожий на маленькое солнце улей, выкурил пчел, влез на дерево и забрал соты. Неджма насладилась густым, с привкусом воска, медом, и даже Лула пососала соты.
Каждый день их жизни от рассвета до заката был соткан из монотонного шума реки, криков и плача Лулы и нежного блеяния козы с козленком. Саади называл Неджму «жена моя» — и первый весело смеялся. Больше всего она любила вечера, когда Саади, совершив вечерний намаз, садился рядом и они разговаривали, а Лула тихо спала. Казалось, что в мире совсем не осталось людей и они — первые, а может, последние, но это не имело никакого значения. В сером небе появлялись летучие мыши, они кружили над водой, охотясь на комаров. Саади и Неджма по очереди пили парное молоко из миски. В небе, в прогале между холмами, сверкали звезды, прохладный ночной ветерок шумел в листве тамариска.
Когда становилось по-настоящему холодно, Саади нежно склонялся к лицу Неджмы, и она вкушала его жизненную силу. В это мгновение их охватывала такая пылкая страсть, что Неджме казалось, будто она всегда жила лишь для того, чтобы ощутить, как их тела становятся единым целым, как смешиваются дыхание и пот и все вокруг исчезает. Потом усталость брала свое, и она погружалась в сон, а Саади тихим голосом читал ей стихи или пел песню о родной долине, об отце, матери, братьях и стадах, которые они водили на водопой к большой реке. Он пел для нее и для себя, а потом заворачивался в плащ и тоже засыпал.
Однажды ночью их разбудил звук шагов: по берегу реки к озерку двигались тени. Саади напрягся, готовый защищать их жизни, но тут они услышали детский плач. Это оказались беженцы, они тоже шли по ночам и прятались днем. На рассвете Неджма отправилась к реке, неся Лулу в покрывале. Женщины с детьми бежали из лагерей в Аттиле, Тулькарме, Калансу или из близлежащих городов — Яффы, Мухалида и Тантуры. Они рассказывали ужасные вещи о разрушенных, сожженных домах, убитых животных, арестованных или скрывшихся в горах мужчинах и женщинах, шагающих по дорогам с детьми на руках и свертками с едой на головах. Некоторым повезло уехать на грузовике в Ирак. Солдаты были повсюду. Они разъезжали по дорогам на броневиках, направляясь в Эль-Куд и дальше, к соленому озеру.
Старухи причитали, называя по именам погибших сыновей, и с укором спрашивали Саади: «Почему ты не воюешь? Почему не взял автомат и как трус бежишь вместе с женщинами?» Он не отвечал, а потом они увидели Неджму с ребенком на руках и отстали от него. Их одолело любопытство. «Это твой сын?» — «Дочь, — солгала Неджма. — Я назвала ее Лула, что значит „первый раз“». Женщины разразились смехом. «Значит, ты зачала, когда впервые легла с ним!»
Саади сказал, что им нужно уйти: теперь здесь появятся и другие люди и солдаты всех заберут. Он говорил очень спокойно, даже буднично, потому что привык кочевать. С самого детства он только и делал, что собирал свои жалкие пожитки и уходил в пустыню пасти стадо. Но Неджма с тоской огляделась вокруг. Здесь она жила, не думая о войне. Как когда-то давно, за стенами Акки, где смотрела на море и не думала о будущем.
Они отправились в путь на рассвете, гоня перед собой козу с козленком, и поднимались вверх по долине, где река прозрачным потоком текла по валунам. Однажды утром — они были на вершине горы недалеко от Хауары — Саади показал Неджме зеленую тень у горизонта. «Это великая река Гхор».
