Как только удалось уладить эту историю, я тут же снова берусь за дело. Продолжая служить в библиотеке, я начал работу над большим романом о современных нравах, а также стал писать множество статей для газет и журналов и не прекратил при этом заниматься моим трактатом. Несмотря на то, что театральная карьера Марии уже находилась на явном исходе, с ней все же продлили контракт еще на сезон, правда, с понижением жалованья до 14 тысяч франков в год. Вот так я и оказался более состоятельным, чем она, ибо ее разорил всеобщий финансовый крах.
Настроение у Марии ужасное, и это все время отзывается на мне. Желая во что бы то ни стало восстановить со мною материальное равенство, она в доказательство своей независимости пытается получить некую ссуду, однако ее усилия ни к чему не приводят и только позорят меня, как этого и следовало ожидать. Хоть она движима добрыми побуждениями, практической сметки у нее нет, пытаясь меня спасти, она на самом деле меня губит, вешая на меня тяжелые гири. И благодаря ее за добрую волю, я тем не менее вынужден быть с ней весьма строгим.
С годами она стала брюзгливой, и в характере ее появились теперь черты притворства. Произошло несколько случаев, которые сильно насторожили меня на ее счет.
В театре как-то готовился маскарад, и я с трудом вырвал у нее обещание, что она не нарядится в мужской костюм. Она поклялась, что не сделает этого, раз это для меня почему-то так важно, хотя я не смог объяснить ей причину. Однако на следующий день я узнал, что она пришла на маскарад в смокинге и, более того, согласилась принять участие в мужском ужине, устроенном как мальчишник. Я был очень огорчен, что она меня обманула, но то, что она была на этом ужине, меня просто возмутило.
– Разве я не свободна? – в гневе воскликнула она.
– Нет, ты замужем. Между нами должна быть солидарность, раз ты носишь мое имя. Если тебе не жаль своей репутации, то пожалей хоть мою, которая пострадает еще больше.
– Выходит, я не свободна!
– Да, никто не свободен в обществе, ибо судьба твоих ближних неразрывно связана с твоей судьбой! Послушай, если бы ты узнала, что я ужинаю исключительно в дамском обществе, как бы ты к этому отнеслась?
Но она все же заявляет, что считает себя свободной в своих действиях и, защищая эту свободу любой ценой, готова опорочить мою репутацию, ибо свободна вести себя как ей вздумается. Что за дикое существо, понимающее эту самую свободу исключительно как право на деспотизм, как право топтать честь и счастье других!
Не успели мы перестать ссориться, рыдать и устраивать друг другу истерики по этому поводу, неожиданно возникла новая история, встревожившая меня еще более, ибо я не очень-то сведущ в тайнах сексуальной жизни, и всякие аномалии в этой области пугают меня и кажутся зловещими, как и все, что трудно сразу осмыслить.
Итак, однажды вечером, когда служанка в соседней с моей комнате стелила постель Марии, до меня донеслись приглушенные выкрики, сдавленный смех и какие-то смутные восклицания, как бывает, когда кто-то кого-то щекочет. На меня эти звуки произвели неприятное впечатление, и, поддавшись безотчетному порыву, который я не могу объяснить, но который мог завершиться только взрывом бешенства, я резко распахнул приоткрытую дверь и увидел Марию, которая обнимала служанку, видно, желая ее поцеловать.
– Что вы тут делаете, несчастные! – воскликнул я.
– Я играю со служанкой, – с вызовом ответила Мария. – Тебя это не касается!
– Нет, касается, и даже очень. Пусть она уйдет!
Когда мы оказались вдвоем, я объяснил ей всю странность ее поведения.
В ответ она стала поносить мое «пакостное воображение» и, как уже не единожды прежде, назвала меня развращенным циником, который во всем видит одну только грязь.
И я лишний раз убедился, сколь опасно уличать женщину. Мария выплеснула мне на голову целый горшок оскорблений.
Поскольку мы стали обсуждать все эти темы, я ей напомнил, что когда-то она сама призналась мне в безумной любви к своей кузине, красавице Матильде, и на это она ответила, как мне показалось, со всей искренностью, что сама была удивлена этому чувству, нимало не подозревая прежде, что женщина может так страстно влюбиться в другую женщину.
Это наивное признание Марии несколько успокоило меня, но я тут же вспомнил, как Мария в доме моего зятя, в присутствии множества людей, призналась, что испытывает к своей кузине чисто любовное влечение, и ничуть не смутилась, ибо не сознавала тогда, что такое чувство противоестественно.
Короче говоря, тут мне стало как-то не по себе, и я, выбирая самые мягкие выражения, посоветовал ей воздержаться от отношений такого рода, вначале, быть может, невинных, но могущих привести к труднооценимым последствиям.
Она же, вопреки всякой логике, назвала меня идиотом, – ей вообще было свойственно считать меня человеком невежественным, – и в конце концов заявила, что я просто-напросто лжец.
К чему было объяснять ей, что за такого рода поступки уголовный кодекс предусматривает наказание в виде каторжных работ, к чему было убеждать ее в том, что ежели женщина касается груди другой женщины, то этим она возбуждает ее, а значит, такие действия, как о том пишут в медицинских книгах, считаются порочными. Да ни к чему! В этих разговорах не было проку.
Так или иначе, развратником всегда оказывался я, ибо кому, как не мне, были известны все тайные пороки, а Мария упорно продолжала играть в свои невинные игры.
Настоящая дьяволица, хоть она сама и не осознавала этого, и ее, конечно, следовало бы изолировать, но не в тюрьме, а в специальном заведении, где перевоспитывают женщин.
В конце весны у нас в доме появилась новая подруга Марии. Актриса лет тридцати, законченная бездельница, которой тоже грозило увольнение из театра, она оказалась товарищем Марии по несчастью и поэтому была достойна всяческой жалости. Я отнесся к ней с сочувствием, когда узнал, что ее, красавицу, которую все прежде прославляли, теперь собирались выгнать по той только причине, что дирекции театра надо было освободить место для дочери знаменитой трагической актрисы. Триумф победителя, как известно, требует истребления побежденных.
Тем не менее особа эта была мне несимпатична, потому что напоминала хищницу, выслеживающую дичь, и я заметил, что она пытается мне льстить, производить на меня впечатление, чтобы обмануть меня, догадываясь, видимо, о проницательности моих глаз. Время от времени происходили сцены ревности между старой и новой подругами, и они передо мной оговаривали друг дружку, как только могли, но я не прислушивался к их словам.
В конце лета выяснилось, что Мария снова забеременела, роды надо было ожидать в феврале. Известие это потрясло меня как гром среди ясного неба, и теперь мне надо было мчаться вперед на всех
парусах, чтобы до указанного срока осуществить все свои начинания.
В ноябре вышел из печати мой роман и имел шумный успех. Он принес нам много денег, мы были спасены!
Наконец я чего-то достиг, пробился, вырвался из толпы, стал -мастером, и я смог вздохнуть, впервые после года, да куда там, после многих лет несчастий и отчаяния. Мы ожидали рождения ребенка с радостной надеждой, мы нарекли его еще до того, как он появился на свет, а на рождество накупили ему подарков. Мы хвастались этим бестелесным младенцем, и друзья наши частенько спрашивали, как поживает рutte [22], словно он уже существовал.
Лично я был уже пресыщен славой и поэтому решил реабилитировать актерскую репутацию Марии и спасти ее карьеру. С этой целью я взялся писать для Королевского театра четырехактную пьесу, поставив в центре весьма привлекательный женский образ, чтобы снова завоевать для Марии симпатии публики. И я сумел все так организовать, что ко дню родов пьеса была принята к постановке и главная роль обещана Марии.
Казалось, все шло к лучшему в этом лучшем из миров, и после рождения ребенка у меня снова возобновились отношения с моими родственниками.
Настала счастливая, светлая пора моей жизни, в доме теперь всегда был не только хлеб, но и вино, молодая мать, окруженная любовью и почетом, буквально оживала на глазах, ее уже несколько приувядшая красота снова пышно расцвела, а чувство вины, которое она испытывала перед умершим ребенком, заставляло ее с особенным вниманием относиться к новорожденному.
Когда наступило лето, я уже получил право попросить отпуск на несколько месяцев и решил провести его вместе со своей семьей вдали от цивилизации, на зеленом дальнем островке шхер.
Как раз в это время плоды моих научных занятий посыпались на меня как из рога изобилия. Мой трактат удостоился исключительной чести быть прочитанным в Академии в присутствии многих академиков. Меня избрали членом всевозможных иностранных научных обществ, и я был награжден медалью Русского императорского географического общества.
